— Мраморная ванна тебе будет. Сам буду омывать твои белоснежные ноги…

— Это другой разговор. По рукам, Шотончик. Но я еще должна спросить совета у своей подружки Вари Ант.

— Какой такой Варя Ант? Никаких Варей…

— Принято! Замнем про Варю Ант… Нам еще дельце обтяпать надо. Помоги мне, Шотик! Я уже пьяная…

— Все для моего поднебесного солнца. Приказывай.

— Понимаешь, план… Вот потеха. Сколько там осталось? — Катя засмеялась грудным смехом и повернулась к доске. — Пятнадцать? Я ничего не вижу. У меня глаза пьяные. Десять?.. Плохо, Шотуха, мы с тобой план вытягиваем. Плохо ты работаешь, нареченный мой. Время уже третий час, а нам еще тянуть и тянуть. Поешь шоколаду, тяпни рюмочку… Закажи мне паюсной икры и марочного коньяку за восемь рублей… Искупай меня в ванне из шампанского… Умора… Смотри, все уже ушли, одни мы с тобой остались. Мы должны работать на план. Только ты ему не говори, не продавай меня…

— Что за план? — Шота дико вращал белками. — Я грузинский князь! Я не позволю над собой издеваться. Ты со мной на план работаешь?.. Где директор?

— Что такое, Шотик? С тобой и пошутить нельзя? Ты, оказывается, Шотник, порядочный… Иди ко мне, Шотник ты мой, подвинься ко мне поближе… вот так. Сейчас тяпнем с тобой на брудершафт и пойдем танцевать слоу-фокс под черемухой. Закажи мне марочного коньяку, я хочу выпить за наше обоюдное счастье.

— У нас же есть. Бутылка, смотри…

— Это? Ха-ха… Меня душит смех. — Катя нервно засмеялась и дрожащей рукой налила себе полный фужер. — К черту планы, Шотап, будем веселиться.

— Ой, Катерина, смотри, если обманешь. Я — гордый князь, обид не прощаю…

Встречный поезд обдал Катю шумом, мельканьем стремительных огней, проносящихся за окном.

— Хочу на встречный поезд, — решительно заявила Катя. — Это так романтично, ехать во встречном поезде. Хочу на берег Куры… Я ведь твоя половина, я теперь Шотиха… Я поднимаю этот бокал за грузинского князя Шотьку… Заказывай скорее, пока я жива. — Катя отважно припала к фужеру и закрыла глаза. — Хана, Шотик, следуй за мной. — Она поставила бокал и начала медленно валиться со стула.

— Директор! Где директор? — воскликнул Шота, подхватывая Катю и кладя ее голову на яркую шоколадную коробку с розами.

Иван Петрович тут как тут, бутылка коньяка в руке.

— Сколько до плана осталось? — отчаянно спросил Шота.

— Десять рублей семь копеек, — тотчас ответил директор.

— Наливай, директор. Полный бокал. Мне! Себе! Всем наливай! Будем пить за эту героическую женщину, за радугу моей души, за Екатерину Великую, которая пожертвовала собой ради твоего паршивого плана. Наливай! Выполнять будем, танцевать будем!

— Сто процентов! — подхватил директор, открывая бутылку и разливая коньяк по бокалам.

— Закажи слоу-фокс. Какая ночь! — Шота залпом осушил бокал и тихо склонил голову рядом с Катей.

Катя мечтательно улыбалась и шевелила губами. Ей казалось, что принц Тото Ионото несет ее на руках и поет колыбельную песню:

Катя с улыбкой слушала песню, и ей не хотелось просыпаться. Шота положил голову рядом и мерно посапывал.

— Сгорели на работе, — директор с облегчением вздохнул, поднял полный бокал и мгновенно опорожнил его. Ноги у него сделались ватными, в голове зазвенело. Директор сел, преклонил голову рядом с Шотой и запел песню восточного принца:

Радио щелкнуло и заиграло «Загляни ко мне». Скорый поезд двадцать четыре мчался сквозь новогоднюю ночь.

ПРИКАЗ № 3

по тресту вагонов-ресторанов Московско-Курской

жел. дороги от 5 января 197… года

… 4. Отметить инициативу вагона-ресторана № 7233, добившегося успешного завершения государственного плана в трудных производственных условиях. Премировать директора вагона-ресторана № 7233 тов. Нечаева И. П. денежной премией в размере 60 (шестидесяти) рублей.

5. За недозволенное поведение во время рейса, а также за злоупотребление служебным положением официантке вагона-ресторана № 7233 тов. Поликарповой Е. С. объявить строгий выговор с предупреждением и перевести ее на два месяца с понижением в должности в вагон-ресторан № 6462 на должность судомойки. Впредь не допускать тов. Поликарпову Е. С. на курортные рейсы.

И.о. управляющего треста вагонов-ресторанов

Московско-Курской жел. дороги — подпись.

Новогодняя фантазия выходит на финишную прямую. Выяснилось, что Шота Бакрадзе был вовсе не спекулянтом, а довольно известным художником. У Шота имелись в Москве всякие такие знакомства, при помощи которых можно устраивать самые немыслимые дела. Катя и Шота встретились в ресторане «Арагви», и Катя со слезами на глазах рассказала, как директор расправился с ней. Шота вскипел и пошел к большому железнодорожному начальнику. Железнодорожный начальник рассердился, выслушав своего приятеля, потом вызвал другого железнодорожного начальника, и они рассердились вместе. На другой же день был издан письменный приказ номер 17 по вышеуказанному тресту вагонов-ресторанов, где отмечалась оперативная инициатива официантки Кати Поликарповой, а директору Ивану Петровичу ставилось на вид. Кате была объявлена благодарность в приказе и вручена денежная премия в размере 15 (пятнадцати) рублей.

Катя была с триумфом восстановлена в должности официантки, однако не вернулась на прежний рейс, чтобы не вызывать трений в коллективе. Катя курсирует теперь в вагоне-ресторане по маршруту Москва — Берлин и кормит сосисками и черной икрой всяких там иноземных туристов и туристок. Она уже вовсю болтает по-немецки, вовремя улыбается, умеет быть строгой и скромной. Говорят, один из туристов даже пытался сделать Кате предложение во время рейса, на что она ответила категорическим отказом, чтобы не разрушать советско-немецкую дружбу.

На сегодняшний день в трудовой книжке Кати записано 8 (восемь) благодарностей.

<1966>

Наташа увидела маму и быстро спряталась за кустами. Мама стояла на террасе и смотрела в сад и на калитку. Она была в гладком сером свитере, через плечо висело длинное полосатое полотенце: наверное, она ходила на реку.

Мама постояла немного, не увидела Наташу, тяжело вздохнула, так что бахрома полосатого полотенца задвигалась внизу, и ушла в дом.

Наташа негромко всхлипнула и побежала за кустами в дальний угол сада, где росли старые сливы. Она всегда приходила к сливам, когда ей хотелось плакать.

Она рвала тугие, с седым отблеском ягоды, а по щекам ее бежали неудержимые слезы. Слезы капали на сливы, Наташа никак не могла догадаться, почему сливы сегодня такие соленые, и плакала еще сильнее.

— Наташа! — крикнула мама с террасы.

Наташа пугливо пригнулась и сразу перестала плакать. Сквозь ветви она видела маму на краю террасы. Мама по-прежнему была в свитере, но полотенца на ней уже не было.

— Не прячься, я же вижу тебя, — весело крикнула мама и помахала рукой.

— Какие вкусные! — крикнула Наташа о сливах. — Я еще немножко поем.

— Испортишь аппетит.

— Я скоро. Я сейчас, — говорила Наташа, проглатывая слезы. Она бросила надкушенную сливу к изгороди и стала тереть кулаками мокрое лицо.

— Помой прежде руки. Я не пущу тебя за стол. Не трогай лицо руками, кричала мама с террасы.