Они уехали, а я остался разглядывать бумажку. Это был пригласительный билет на комсомольский вечер «Учись танцевать красиво». Вечер состоится в субботу в клубе «Строитель». Начало в 19 часов. На обороте были напечатаны стихи:

Народ собирался не спеша и с достоинством. Видно, жители города умели танцевать красиво и учиться им было ни к чему. Но вот гуськом прошагал джаз-оркестр, и тотчас все пришло в движение. Юркий паренек в пестрой рубахе выбежал из клуба и ринулся вдоль улицы. Вскоре он показался снова, ведя за собой девичью стаю — как связку детских разноцветных шаров. Другой командовал по телефону: «Миша, заворачивай сюда всю гопкомпанию. Джазисты прибыли».

У входа в клуб две девушки проверяли билеты и раздавали входящим причудливо изрезанные цветные открытки. А в зале на стене висели стихи:

Надо было ходить по залу со своей изрезанной открыткой и спрашивать у всех девушек: «Вы не моя половина?» Девушки хихикали. Если открытка не складывалась, можно было направляться дальше.

У окна стояли медицинские весы. Над весами — стихотворение:

Парень зазывал девушку, оба со смехом становились на весы, и распорядитель с красной повязкой на рукаве взвешивал парочку. Вес не получался. Парень и девушка смеялись еще громче и уступали место другим претендентам. Одна пара набрала сто двадцать семь килограммов четыреста граммов. Парень отвел девушку в сторонку, горячо зашептал:

— Пойдем в буфет. Дотянем.

— Я же только что пообедала, — сопротивлялась девица.

— Пойдем. А то Петька с Нинкой нас обставят…

Вторая половинка моей открытки не обнаруживалась, на девушку в сорок килограммов рассчитывать также не приходилось. Потеряв всякую надежду на главный приз, я подошел к распорядителю, который терпеливо выискивал идеальную пару весом сто двадцать восемь килограммов, и задал первый пришедший в голову вопрос:

— Интересно, кто написал эти стихи на стенках?

Ее звали Тамара. Тонкая, длинноногая, в светлом капроновом платье, на лакированных гвоздиках, она ничуть не походила на человека, пишущего стихи. Она приближалась ко мне и ослепительно улыбалась. Я был несколько обескуражен и не знал, как начать разговор.

— Давно вы пишете стихи? — спросил я наконец.

— Я стихов не пишу, — она снова ослепительно улыбнулась.

— А это? — я показал на стенку.

— Это? — Тамара повернулась и принялась с интересом рассматривать свои стихи. — Ах, это. Так это же комсомольское поручение. А ведь стихи — когда пишешь от души. Правда?

Она еще сомневалась в этом.

— Вот у нас есть Бела, — продолжала Тамара, — пишет настоящие стихи. Она вместе со мной живет. Ее в «Смене» печатают.

— Тоже про любовь и половинки?

— Что вы? Она дает первый класс. Про космонавтов.

— Тамара, покажите свою открытку, — попросил я.

Нет, Тамарина половинка никак не соединялась с моей. Тамара вытянула шею и принялась шарить глазами по залу.

— Зоя! — крикнула она. Подошла нарядная девушка в юбке колоколом. Предъяви свою половинку, — сказала Тамара.

— А я уже нашла, — хохотнула девушка и стрельнула в меня глазами.

— Алика не видела? — спросила Тамара.

— Ищи сама своего Алика, — девушка махнула юбкой и убежала.

— Какой Алик? — спросил я. — Из горкома?

Тамара быстро вскинула глаза:

— Вы его знаете?

Я рассказал Тамаре, как раздобыл пригласительный билет на вечер, и невзначай добавил, что Алик улетел.

Тамара сразу погрустнела и сказала:

— Пойдемте танцевать фокстрот.

Делать нечего, пошли танцевать фокстрот.

Джаз-оркестр работал на общественных началах. Дирижер был диспетчером автобазы и то и дело сурово поводил кустистыми бровями, когда кто-либо из музыкантов фальшивил. Экскаваторщик выступал в роли тромбониста, и тромбон его задирался кверху подобно ковшу с породой. Ударником была строгая девушка в очках, инженер-конструктор. Она глубокомысленно ударяла барабанными палочками, как будто выводила геометрические линии.

А где, интересно, работает Тамара? На машиносчетной станции, сокращенно МСС. Кем? Оператором. Интересная работа? Даже очень. Начальница такая хорошая, добрая. Только шум большой от машин. Сплошной грохот. Что же они делают в таком сплошном грохоте? Механизация учета, организация работ. Приходите посмотреть.

Мы продолжали светский разговор, а мне казалось, что я все глубже погружаюсь в темную холодную воду. Для такого странного ощущения не было никаких видимых причин — играла музыка, я танцевал с красивой девушкой, но холодная вода обволакивала меня все плотней, и никакой надежды выбраться уже не было.

Фокстрот кончился. К Тамаре подбежала веселая толстушка:

— Томка, начинаем конкурс.

— Это Бела, — сказала Тамара.

— Которая в «Смене» печатается?

Бела холодно поздоровалась со мной и побежала на сцену. Там она захлопала в ладоши, призывая к тишине, и объявила условия конкурса.

— Я сама этот номер придумала, — заявила Тамара, и мы стали смотреть на сцену.

В этом конкурсе могли участвовать только самые бесстрашные и отчаянные. Три здоровенных парня взгромоздились на сцену. Бела вручила каждому детскую бутылочку с молоком и соской, скомандовала: «Раз-два-три!» — и парни, подбадриваемые болельщиками, принялись наперегонки сосать молоко из бутылочек.

Победил достойный — детина двухметрового роста, с огромными красными ручищами, в которых он неуклюже держал опустошенную бутылку. Бела привстала на цыпочки и торжественно повесила на грудь парня бумажный передник с надписью: «Лучшему молокососу», а потом вручила приз — недорогой портсигар. Все очень смеялись.

Бела доставала призы прямо из трибуны. Я прошел за кулисы и заглянул. Никогда не видел такой трибуны: вся она была начинена призами: кульками конфет, шоколадными коробками, безделушками. Две бутылки шампанского достойно венчали эту великолепную пирамиду.

Начался танцевальный конкурс. Тамара танцевала в паре с высоким блондином. Она действительно танцевала красиво. И блондин танцевал красиво. Они завоевали первый приз — бутылку шампанского.

Потом были прыжки через веревочку с завязанными глазами, бег в мешках, шарады, викторины — полный комплект образцово-показательного веселья из журнала «Затейник». И всем было весело.

Адрес, который дала мне Тамара, приглашая в гости, выглядел несколько необычно: Ленинградский проспект, засыпушка № 5.

— Дом номер пять? — переспросил я.

— Нет. Именно засыпушка. У нас даже почтовый адрес такой. Белая, веселая такая засыпушечка.

И вот я шагаю в гости по Ленинградскому проспекту молодого города, поставленного прямо в тайге. В этом городе добывается не то золото, не то руда, не то алмазы — во всяком случае, что-то весьма важное, иначе не съехались бы сюда со всего света тридцать тысяч человек.

Ленинградский проспект ничем не отличался от других улиц города. Еще недавно он был первой просекой, прорубленной в тайге, и, верно, за свою первостатейность стал проспектом.