По правую сторону проспекта стояли двухэтажные дома, по левую палаточный городок. На каждой палатке — аккуратные таблички, не хуже столичных. Палатка № 1. Дальше, как полагается, идет палатка № 3, а потом сразу — 27.

За фасадными табличками виднелись другие палатки, и я сделал решительный шаг в сторону от Ленинградского проспекта.

Подобные поселения, именуемые «нахаловками», имеются чуть ли не в каждом новом городе. Собственно, с них и начинается всякий город. В палатках живут строители: землекопы, плотники, штукатуры. Они строят новые дома, прокладывают улицы.

Город растет. Вот уже пущен завод, фабрика, комбинат. Город ненасытен. Со всех сторон тянутся люди в новый город.

Город растет. И вместе с городом растет «нахаловка». Приходит телеграмма-молния: «Послезавтра прибывают триста комсомольцев-добровольцев, встречайте». В одну ночь на окраине палаточного городка вырастают двадцать новых палаток.

Обитатели палаток перебираются в новые дома, но другие тотчас занимают их место. К мужьям приезжают жены, дети. Палатки комсомольцев превращаются в семейные жилища, палатки технически совершенствуются: утепляются, электрифицируются.

Однажды городские власти решают провести в «нахаловку» водопровод (нельзя же людям без воды), повесить на палатках таблички (нельзя же без почты). Это уже конец — «нахаловка» стала узаконенной частью города.

Проходят десятилетия. Город по-прежнему растет. Старые здания сносятся, возникают новые. А «нахаловка» стоит. Она пустила корни, вросла в землю. В «нахаловке» установился свой быт, свой уклад жизни.

В полусотне метров отсюда, на Ленинградском проспекте, ползут могучие самосвалы, мчатся такси с шашечками. Там широкоэкранный кинотеатр, экспресс-кафе, междугородный телефон, а здесь, среди палаток, — иной мир и век. Палатки раскиданы на пустыре густо и беспорядочно, как опрокинутые кости домино на столе. Их ставили кто во что горазд. Одна засыпана землей, другая — шлаком. Третья засыпушка не простая — оштукатуренная. Крохотные подслеповатые окна, скрипучие двери из неструганых досок, а то и просто брезентовый полог, веревки для белья на кольях, под ногами куски железа, кучи мусора, щепы — это и есть «нахаловка».

Тут и там вразброд торчат столбы — к каждому жилищу тянутся два провода. На каждой палатке — аккуратная таблица, но все вразнобой. Я уже давно потерял направление и брел наугад, ориентируясь по шуму Ленинградского проспекта.

Я обнаружил пятую между девяносто седьмой и сорок третьей. Она действительно была белая, как украинская мазанка, только сильно уменьшенная. Крыша крыта толем. У двери на кирпичном стояке шипел примус. Дверь легкая, в щелях. В маленькой прихожей умывальник и несколько разноцветных мыльниц. В углу вязанка дров.

— Нравятся наши хоромы? — Тамара стояла у порога и улыбалась. На ней был крупной вязки красный свитер, серая юбка.

Бела, Таня, Соня, Галя-девушки по очереди называют себя. Церемония знакомства совершается таким образом: девушки опускают очи долу и протягивают руку лодочкой. При этом они продолжают заниматься домашними делами, переходят с места на место, и я тотчас путаю их. Только Белу, которая печатает в «Смене» стихи о космонавтах, мне удается запомнить.

— Вы кто же будете? — спрашивает одна, не то Соня, не то Таня. — Новый Тамарин жених?

Тамара мгновенно встает на мою защиту:

— Как тебе не стыдно, Галька? — Оказывается, это была Галя. — Я же говорила тебе: товарищ из газеты.

— Разве товарищ из газеты не может быть женихом? — удивляется Галя.

— А во-вторых, почему новый? — в свою очередь спрашиваю я.

— Так вы у нее уже четвертый будете, — говорит бойкая Галя.

— Не четвертый, а третий, — поправляет Бела.

Девушки с места в карьер начинают перебирать по косточкам Тамариных женихов. Речь идет о каком-то лысом, который неважно сохранился, но зверски богат. Второй, видно, помоложе и с мотоциклом. Тамара смеется вместе со всеми — женихи явно несерьезные.

Тема постепенно иссякает. Бела говорит, что у нее дело, и выходит на улицу. Другая девушка подзывает Тамару, они быстро шепчутся, Тамара утвердительно кивает, и девушка ложится на кровать. Лишь теперь я замечаю, что у нее землистое болезненное лицо.

Разглядываю убранство засыпушки. Стены оклеены обоями. Висят репродукции из журнала «Огонек». В углу — полка с книгами. Тамара подходит к окну и стучит по стене кулаком, демонстрируя прочность своего жилища. Засыпушка заметно сотрясается, но тем не менее стоит.

Девушки рассказывают историю своего жилища. Стояла брезентовая палатка, и в ней жили четыре экскаваторщика. Потом экскаваторщики перебрались в общежитие, а палатку занял геолог с женой и двумя детьми. Геолог обшил брезент досками, засыпал шлаком, покрыл крышу толем. Третий хозяин засыпушки, водитель самосвала, произвел дальнейшие усовершенствования: обмазал засыпушку глиной и побелил, а внутри оклеил газетами.

Можно только удивляться — на брезентовом остове возникло довольно прочное жилище. Брезент, верно, давным-давно сгнил, а засыпушка стоит себе на земле, и в ней живут шесть человек.

— Собственная, — сказала Галя.

Я не понял:

— Кто — собственная?

— Засыпушка. Мы же ее у дяди Семена купили.

— Вместе с мебелью, — добавляет Соня.

— Хотите, мы продемонстрируем вам нашу мебель? — предложила Тамара.

Девушки оживились. Сцена, как видно, была давно срепетирована, и они с удовольствием повторяли ее перед новым человеком.

Тамара подошла к железной кровати, на которой лежала Таня, и начала:

— Вот наши гарнитуры: кровать двуспальная красного дерева с двумя тумбочками и рижским торшером, — Тамара провела руками в воздухе, показывая, какой у них замечательный торшер.

Галя подхватила тоном рыночного зазывалы:

— Сервант для хрусталя и коктейлей. Годен также для кастрюль и мисок. В особых случаях употребляется в качестве обеденного стола. Можно и письма писать, если есть куда. Сервант универсальный, совсем недорого.

— А это не полка, а секретер, — сказала Соня, вставая в позу перед книжной полкой. — А вот диван-кровать. Сделан на поролоне. В обивке использован современный узор по народным мотивам. — Соня указала на раскладушку, стоявшую в углу.

— Внимание! Перед вами шкаф зеркальный, трехстворчатый. Цена умеренная. — Тамара сделала широкий жест, обводя руками воображаемый шкаф.

В стену были вбиты три палки, на них плотно нанизаны вешалки. Весь девичий гардероб был выставлен, как в магазине готового платья. Сверху висело светлое капроновое платье, в котором я видел Тамару на вечере.

Домашний спектакль шел на высоком профессиональном уровне. Я вошел в игру и сказал с завистью:

— Богатые невесты.

— Выбирайте любую, — предложила Галя. — Мы все нецелованные.

— Галя, — с выражением сказала Тамара.

— Сначала я должен узнать, кто владелец этой недвижимости. На чье имя записан этот дом?

Заводилой, разумеется, была Тамара. До этого девушки жили в Ангарске. Хорошее общежитие, привычная работа, благоустроенный город с трамваями, прекрасные дворцы культуры с колоннами — что еще человеку надо? Но вот однажды девушки увидели: город выстроен, все в нем налажено, все знакомые парни переженились на подругах. А им хочется нового, такого, чего еще в жизни не было.

— Захотелось на свежий воздух, — это Галя так сказала.

Тамара села на самолет и полетела в разведку. Походила по Ленинградскому проспекту, увидела, что город еще неблагоустроен, неуютен именно то, что им надо. Прилетели подруги. Устроились на работу. Всем обещали общежитие, а пока жили в гостинице.

Ни о какой засыпушке девушки и не думали. Но тут пришло известие — в город прилетает на специальном самолете большой московский начальник. Городские власти спешно готовились к торжественному событию: прокладывали тротуары, красили фасады домов, оформляли витрины магазинов. Однажды девушки пришли с работы, и администратор объявил им — в течение трех часов освободить номера для высокого гостя и его свиты. Делать нечего, сложили чемоданы и отправились на улицу: так требуют законы гостеприимства.