Ночью он улетел из Москвы и утром завтракал в столовой нового поселка. Рядом с ним сидел Иван Селиверстов. Слепуха говорил ему:

— …Вот и прилетел я, Иван. Будем с тобой прощаться. Решил набрать учеников. Начну с ними.

— Куда же меня?

— Получишь свою машину. Наберешь экипаж, будешь учить. Тогда будет толк.

— А как вы посмотрите, если я сам пойду в ученики на большой шагающий? Мне предлагали.

— Одобряю. Я сам хотел идти, две ночи не спал, раздумывал. Это машина такая, что на ней можно расти до инженера.

Потом он шел по улицам нового поселка, и ему казалось, будто он давным-давно живет здесь.

— В газетах напечатали: депутат Слепуха принимает там-то, живет по такому-то адресу. Каждый день хоть одно письмо, да было. К депутату, само собой, идут не только с хорошими делами.

Приходили просьбы в отношении квартир, семейных дел, пенсий. Особенно я не любил алиментщиков. Как же так можно? Это же твой ребенок. Вот пишет женщина — помогите найти моего подлеца, уехал неизвестно куда, милиция его не ищет, одна осталась с двумя детьми. Я тотчас на депутатском бланке запрос в милицию. С милицией я в дружбе жил. Они мне отвечают — уехал ваш подлец в неизвестном направлении. Ищите, говорю, на родине. У него же мать есть, пусть она узнает про своего сына. Человек пропасть не может. Найдешь такого блудного родителя — до чего же приятно: плати денежки на воспитание.

Однажды пришла женщина, молодая, симпатичная. Нет, думаю, тут не алименты, а что-либо другое, от такой вряд ли захочется убежать. А она в слезы: «Помирите меня с моим мужем». Выяснилось, что он инженер, работает на моем участке, имеет склонность к спиртным напиткам. «Как же я могу вас помирить?» — спрашиваю. Она свое: «Вы — мой депутат, я за вас голосовала, прошу — помирите». — «Хорошо, подумаю над этим вопросом». На другой день вызвал его к себе: «Как работа? Как жена, дочка?» — «Все в порядке, отвечает, — претензий по работе не имею, дома все хорошо». — «Симпатичная у тебя жена, — говорю я, — я с ней разговаривал». — «Уже жаловаться ходила, я ей задам…» — «Не спеши, я тебя перебью. Она ко мне не ходила, мы в кино случайно встретились. Сидели рядом. Очень она мне понравилась. Думаю поухаживать за ней. Ты не имеешь возражений?» Он, чудак, глаза на лоб буквально вытаращил: «Она же моя жена». Я продолжаю в том же духе: «Да ты ведь сам говорил, что она тебе не нужна». — «Наврал, ей-богу, наврал. Сдуру наговорил». — «Если ты возражаешь, я, конечно, ухаживать за ней не буду, но только учти. И насчет спиртного — тоже».

Через три дня звоню ей на квартиру: «Разрешите пригласить вас сегодня вечером в кинотеатр на итальянский кинофильм „Рим в одиннадцать часов“». Она смеется в трубку: «Мне муж все рассказал, мы с ним уже идем сегодня. Приходите с Клавдией Михайловной…»

Разные вопросы приходилось решать. По общественной линии тоже. По примеру Казахской республики поднимали мы залежные земли. На сессии об этом был разговор. Возвращаюсь я из Москвы, приходит ко мне директор Николаевской МТС Леонид Аксенов, отчества сейчас не помню, можно по журналу посмотреть. Я ведь журнал специальный вел, все просьбы и жалобы записывал: секретаря у меня не было, Клавдия Михайловна помогала.

Приходит, значит, Аксенов, полный такой, бритый, жизнерадостный. «Слушаю вас». — «Плохо мое дело, — говорит, — план мне дали — умереть и то легче». — «У нас тоже план не легкий. План ведь и дается для напряжения. Чтобы не расслабляться». — «Чувствуется государственный ум», — говорит он. Ну, думаю, раз до государственного ума дошло, сейчас будет просить машины. Верно, начинает высказываться с просьбой — у вас машины стоят на консервации, а у нас нужда. Машины у меня действительно были в резерве начальство заинтересовано в том, чтобы машина стояла на консервации, но была целой. Говорю Аксенову: «Тракторы есть, но, к сожалению, они не мои». — «Дмитрий Алексеевич, мы же с вами волгодонцы, я механиком там работал, теперь послали тридцатитысячником, войдите в мое положение». — «Для волгодонца готов на помощь. Только давайте сделаем по-государственному, чтобы мое начальство не имело ко мне претензий». — «Что же вы предлагаете?» — «Поезжайте в обком партии, просите машины. Скажите, сами видели, что у них стоят без дела. А на меня не ссылайтесь, наше начальство этого не любит». — «Прекрасно, Дмитрий Алексеевич, я чувствовал, что не зря за вас голосовал».

Через два часа из обкома раздается телефонный звонок: «Есть у вас такая возможность?» — «Возможность есть, но людей выделить не можем, только машины». — «Хорошо».

И вот я выполняю решение обкома партии. Пятьдесят пять тракторов отправили поднимать залежные земли. Шли своим ходом триста километров, работали там пять месяцев, подняли несколько тысяч гектаров.

В другой раз поступила общественная просьба от жителей Ленинска о выделении дополнительных средств на укрепление левого берега Ахтубы. Поехал посмотреть в чем дело. Старую дамбу за двадцать лет сильно размыло — надо укреплять. Обратился с письмом в Совет Министров. Выделил туда бульдозеры, скреперы непосредственно с моего участка, дамбу заплели хворостом. Сделали не меньше пятнадцати тысяч кубов земляных работ. Неоднократно ездил туда для проверки состояния дел.

Начальство стало посматривать на меня косо. Слепуха, мол, технику разбазаривает. Пошли неприятные разговоры. Но тут объявили очередную сессию, и я все свои грехи замолил. Хотите, расскажу вам, какие в Москву привез поручения? У меня в блокноте все записано. Многие поручения уже выполнил. Остались только личные.

Разумеется, было интересно знать, что делает в Москве депутат Верховного Совета, когда он не сидит в зале Кремлевского Дворца на заседаниях. Наш разговор происходил в марте 1957 года у меня дома: после Волго-Дона мы встречались со Слепухой всякий раз, как он приезжал в Москву на сессию или по другому поводу.

— Так что же за дела? — спросил я.

— Пожалуйста. У меня в блокноте записано для памяти. Здесь общественные, а здесь — домашние. Первое — вагоны с инертными, второе оборудование для бани, третье — дорога до Средней Ахтубы.

— Не понимаю. Разве дорога до Ахтубы делается в Москве?

— С Москвы начинается все. Как только назначается сессия, меня вызывает начальник строительства. «Как поживает Клавдия Михайловна? Как сыновья?» — «Растут», — отвечаю я, а сам в этот момент думаю: значит, скоро предстоит дальняя дорога. Начальник приступает к существу дела: «Заявки мы вам приготовим, передадите в министерство. А вот вам для памяти в блокнот железная дорога задолжала нам шестьсот вагонов с инертными материалами. В Министерстве коммунального хозяйства надо раздобыть оборудование для городской прачечной. Вы ведь, кажется, знакомы с министром?» — «Сидели рядом в президиуме». — «Значит, с баней будет все в порядке». Как раз сегодня в перерыве между заседаниями разговаривал с министром. Обещал поставить оборудование во втором квартале.

В один из приездов Слепухи я наблюдал, как он обделывал свои личные дела. Надо было купить телевизор «Рубин» или «Заря». Слепуха пошел в ГУМ к открытию и, конечно, опоздал. («Не сразу сориентировался, где этот отдел, на какой линии. Пока туда добрался, там уже сотни людей стоят в очереди. А мне к десяти на сессию».) Пришлось Слепухе на другой день вставать в четыре часа утра, чтобы занять место в очереди. Телевизор он все-таки купил. Когда я сказал ему, что он как депутат мог бы попросить телевизор вне очереди, Слепуха сделал большие глаза — ему и в голову не могла прийти такая мысль, что он может воспользоваться депутатским мандатом для личных целей.

Была у нас еще одна встреча, на этот раз случайная. Кто мог бы подумать, что я встречу Дмитрия Слепуху на главной улице в Челябинске. Он выходил из здания обкома, лицо у него было озабоченным. Оказалось, что мы живем в одной гостинице, только на разных этажах. В тот же вечер Слепуха рассказал мне о своих похождениях.