— Если я рыбы в магазине не куплю, то и не будет ухи.

— В доме назревает семейный конфликт, — так я продолжаю, надеясь вызвать Полину Николаевну на разговор.

И дождался.

— Значит, пожаловался он вам на меня? Тогда и я отвечу. Вам-то он не скажет, но я-то вижу. — Полина Николаевна уже не улыбалась, тень сосредоточенности набежала на ее лицо. — Все у него для работы, для бригады. А для дома? Людочке в институт поступать, а он отмахивается: сами решайте. Сколько у него нагрузок: депутат, делегат, член президиума в профсоюзах, член горкома, заседания, конференции, съезды. Разве можно на одного человека столько наваливать? Вижу его полчаса в сутки. Придет домой — и с ног валится, посидит с маленьким Андрюшкой, гляжу, сам с ним заснул, опять ни о чем не поговорили, а завтра опять подниматься в пятом часу разве это жизнь? Два года в театре не были…

Нет, не получается из моего Владимира Андреевича идеального образа. И если я слышу такие домашние плачи, не столь уж он гармоничный, выходит, каким я пытался было представить его в начальном теоретическом разрезе. Но такова реальная жизнь, она не обязана совпадать с литературными критериями, я же ни в чем не стремился приукрасить своего героя, да и не нуждается он в таком украшательстве.

Остается рассказать о нашей последней встрече на этажах. Мороз в тот день выдался страшенный, помните недавние январские холода? Я долго взбирался на шестнадцатый этаж, но в лестничной клетке хоть не дуло, зато наверху ветер был пронизывающий. Я пробирался в проходе между панелями. У колонны, навешивая ригель, возились пять закутанных в телогрейки фигур. Не разглядев среди них Затворницкого, я спросил:

— Где же бригадир?

— А он внизу у печки сачкует, — сказала одна из фигур и только тогда я узнал в отвечавшем Владимира.

Монтажники вдоволь посмеялись над моей оплошностью, не отрываясь однако же от работы.

— Как же вы тут работаете? — не удержался я, глядя на красные от мороза лица монтажников, на легкие их рукавицы, иначе бы рука утратила твердость.

— В мороз панели лучше клеятся, — ответил Володя Кривошеее, числившийся в балагурах.

— А нас работа греет, — сказал Саша Ноботкин и радостно сообщил, вытаскивая из телогрейки термометр, исполненный в виде карманных часов. Нынче-то двадцать семь. А вчера-за тридцать. Потому как высота…

Их было на этаже пятеро монтажников, и они остались тут после смены для сверхурочной работы, имея в ней свой интерес. Мороза они вроде и не замечали, лишь изредка передавали один другому кувалду, чтобы погреться от работы.

Я быстро продрог и начал делать знаки Затворницкому. В конце концов тот неохотно сжалился надо мной и мы спустились в бытовку, жаркую от электрической печи. Нужный нам разговор быстро закончился, я даже не успел согреться. А Затворницкий уже нетерпеливо поглядывал в окошко. Я не решился задерживать его, и он сказал только:

— Ладно, пойду на высоту.

<1971>

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Действие происходит в наши дни в кабинетах с казенной мебелью.

Галя (входит в кабинет). Пришла телефонограмма, Валериан Егорович. С пометкой: весьма…

Карманов (принимает листок). Так я и думал. Делать им нечего. Митингуют, заклинают. Сокращать аппарат, надо сокращать… А в натуре все разбухает. Бухнет и бухнет. Если я на работе сижу восемь часов, а делать мне абсолютно нечего — что я делаю? Я работу себе придумываю, чтобы доказать необходимость собственного существования. Вот — извольте. (Читает.) В целях ускорения научно-технического прогресса предлагаю вам прибыть в город Энск к 15 часам сего месяца, имея на руках итоговые данные по вашему виду продукции, в том числе (ненужное зачеркнуть)… Представляемые данные должны находиться в положительном сочетании с текущим моментом при желательном опережении последнего, однако же при полном соответствии с реальным положением дел в свете последних решений. Подпись: Небылицкий. (Поднимает голову.) Что скажешь?

Галя. Перл.

Карманов. Но директивный. Пока их не сократили и не слили через одну воронку, нам эти перлы приводить в исполнение. Где сегодняшняя сводка по моторам? Ага, вот она, на столе. Движемся вперед на всех парах и по всем параметрам.

Галя. Я вам нужна?

Карманов. Приготовь хорошей бумаги. От хорошей бумаги полдела зависит.

Галя уходит.

(Подвигает микрофон селектора.) Алло, Свистунов. Еду в Энск с цифрами. К самому Небылицкому. Мне нужны данные, Свистунов. Да, лежат на столе, сводка на месте. Но то, что лежит передо мной, меня не устраивает. Это же не цифры, а горе луковое. Что это такое — рост производительности труда полтора процента. Снижение металлоемкости — один и семь десятых. А себестоимость вообще застыла на прошлогодней отметке. Понимаю, это факт, так сказать, суровая реальность нашего сложного переходного периода. Но вспомни, Свистунов, вспомни нашу молодость. В жизни всегда есть место подвигу. Идет подвиг перестройки, Свистунов. А начинать перестройку надо с самих себя, со своих мозгов, это аксиома. А что мне говорят мои мозги? Они не говорят — они кричат. Как я в Энск поеду? Вот я приезжаю наверх и привожу с собой полтора процента производительности. Спрашивается, что за настроение будет у начальства? Нет, Свистунов, с такой цифрой я не могу ехать. И тебя не послал бы. Мне требуется хорошая цифра, в крайнем случае симпатичная. Поэтому прошу нижайше. Подумай — и прибавь. То есть как это не можешь? Или я тебя не знаю. Ты же наверняка припрятал резервы признавайся! В противном случае займусь твоим цехом. Ага, признаешься: держал полпроцента на черный день — и теперь этот черный день наступил. Впрочем, как знать, Свистунов, может, этот черный день когда-нибудь покажется нам солнечным утром. Живы будем, поглядим. Спасибо, Свистунов, имею к тебе полное доверие. Записываю: рост по двигателям — два процента. Не так чтобы ах — но все равно спасибо. Прогрессивка тебе обеспечена. Алло, Курослепов. Срочно, а лучше всего — досрочно. Данные по производительности. Никак нет, Курослепов, полтора процента это вчерашний день. А мы, как тебе известно, живем в завтрашнем дне. С головой туда влезли. Теперь нам надо поднатужиться, Курослепов, и по-быстрому перескочить в послезавтра. Ах, Курослепов, сказал бы тебе, да ты не поверишь. Разве я по своей воле перескакиваю? Телефонограмма пришла. Вызывают на шестой этаж. И что же я должен туда привезти — как ты думаешь? Нет, не мотор, не трактор, не первую борозду. Цифирьку я должен подать на шестой этаж, крохотную такую закорючку, но чтобы это была хорошая закорючка, ласкательная для глаза. Спрашиваешь, сколько я имею на сегодняшнее утро? Отвечаю как на духу — два процента. Вот почему я не рвусь на шестой этаж, а говорю с тобой — даже не говорю, а уговариваю. Думай, думай, Курослепов. На втором участке линию отладили? Да. А ты ее в отчет записал? Нет, не записал, примерно так и я думал. Что значит линия не пущена? Это не мужской разговор, Курослепов. Надо уметь смотреть в будущее. Сегодня линия не пущена. Но ведь завтра она будет пущена. Всенепременно. И сразу получится прирост производительности труда. Так это или не так, Курослепов? К тебе вопрос. Вот это деловой ответ. С учетом современных требований. Отдаешь мне новую линию, а с ней три четверти процента прироста. Можешь считать, что эту линию я у тебя авансом принял, тебе же спокойнее. Итого имею в кармане два целых семьдесят пять сотых процента. Остается добрать четвертушку — и можно со спокойной совестью на тот самый этаж взлетать. Нет, Курослепов, ты меня не сбивай, я на приписку не могу пойти. Я работаю честно. Каждая цифра должна быть обоснованной. Пусть всего четвертушка процента, но ты подай на нее достоверный документ, а не липу. И не в проекте, а в натуре. Сейчас от нас требуют объективной информации. Время приписок кончилось. Пришло живительное время правды. Так что давай реальную четвертушку, а не с потолка. Какие еще новшества есть — или будут — на сборке? Ни в коем случае. Я на тебя не жму. Никакого давления. Теперь не те времена. Но мы же с тобой сознательные и свою сознательность должны проявлять с пользой для общества. Правильно — от приписки пользы не будет. Но если ты припрятал резерв на всякий случай — от этого произойдет польза? То-то же. Не лезь в бутылку, Курослепов, это не приказ. Но совет старшего товарища. Так что иди и дерзай.