А Катенька тем временем отложила фигуру зверя, та с глухим стуком коснулась стола. Свечи заморгали, тени заплясали по стенам. Девушка вздрогнула, резко обернулась к зашторенному окну, словно ее кто-то позвал, прислушалась. Слезы покатились из глаз.

— Мальчик мой, — прошептала Катерина и, встав, бросилась на улицу.

Холодный ночной ветер тут же растрепал ее распущенные волосы, высушил слезы, катившиеся по щекам.

Катенька медленно подошла к забору, посмотрела по сторонам, всматриваясь в ночную мглу. Ветер сходил с ума. А со стороны погоста медленно шли черные тени. Ее соседки вопреки ее проклятиям продолжали жить своей жизнью, ведь ОН открыл им портал. Выходить разрешил всем, кроме нее. Ее же он связал нитями, заточив в этом одиноком без сына доме, но она нашла выход.

Катерина вернулась в дом, слезы вновь выступили на почерневшем от горя лице. Она кинула беглый взгляд на разбросанные вещи, на детские игрушки. Стоявшая в глазах боль вдруг сменилась яростью. Катерина остервенело бросилась к столу и, схватив, каменную фигуру зверя, начала кружиться с ней по комнате.

— Прошу тебя, заклинаю, помоги! Не оставляй меня, мне не к кому больше обратиться, все что осталось — это ты! — Катерина зажмурилась, поцеловала фигуру, замерла.

Свечи заморгали, пламя замерцало, словно противясь невидимому сильному ветру. По комнате пошел холод. Катенька поднял вверх встревоженный взгляд. Шторы затрепетались, свечи безудержно заморгали, но все еще продолжали гореть, комната наполнилась тревогой. Она знала, что он наблюдает за ней, возможно, всё так же любит. Но свою настоящую семью любит сильней.

— Ненавижу! — Катенька застонала, отбросила фигуру зверя, словно раскаленный уголек.

Фигура с грохотом кувыркнулась на столе и упала на пол. Казалось, каменный зверь ожил, глаза его безликие, безжизненные до сих пор — засияли, и взгляд их устремился на жертву.

В комнате нарастал гул, тело ее содрогнулось, голова запрокинулась, а из горла вырвался хрип. Это уже был не ее голос, и даже не человеческий — животный. ЭТО снова завладело ее телом и разумом. А значит, она снова готова выйти к людям и забрать с собой очередную жертву. Только так, она может еще существовать, чтобы дождаться сына. Продалась. Даже мертвые могут продаться...

По стенам заплясали бесовские тени.

Комната превратилась в кишащий тварями загон. Все они хотели выйти из преисподней в людской мир, и она могла им помочь. Не осознавала что делает, когда с туманом шла на погост. Тени бежали следом, чтобы выйти, но удавалось редко. А вот когда в этот мир вступал человек, боролись чтобы занять его тело. Но только они врали, что помогут взамен…

Стало вдруг темно, свечи погасли.

Теперь уже перемены чувствовал в себе и Вениамин Борисович. Его охватила злость. Все внутри трепетало от ярости, хищный оскал то и дело появлялся на лице, голова раскалывалась, в висках пульсировало. Что-то неведомое завладело его телом, и Христофоров не мог понять — видит ли он еще сон или это уже реальность.

Он из последних сил пытался сосредоточиться, проснуться, в конце концов, но боль, разливалась по телу, сковывала его, причиняя неимоверные страдания. Тело отказывалось повиноваться ему. А еще этот молитвенный шепот, который снова сводит с ума! Да, заткнись же ты, старая дура!

Христофоров уже не понимал что делает, он не осознавал того, что сполз с кровати на пол и теперь извивается на холодном дощатом полу как змея, он чувствовал только боль и ярость. Рядом все также шептала старуха, и голос Мити что-то ему говорил в параллель. В это время свет озарил его лицо — дверь в дом открыли. Профессор резко обернулся — на пороге вместо Катеньки стояла Ева. А значит, она одной ногой в её мире…

Митя и дед Миша остались с профессором.

Тот бредил и звал Катерину. И, несмотря на то, что Митя был против её похода в общину, Ева всё же ушла.

В груди до сих пор щемило от их прощания. От его страха в глазах за нее, от его хриплого шепота и рваного дыхания, от сильных объятий, сковывающих грудную клетку.

— Я буду ждать тебя на полигоне, — прошептал он, когда она с силой вырвала из его захвата свою руку и отбежала прочь.

— Хорошо. К вечеру все решится!

Он порывался пойти следом, но Галина зыркнула на него так яростно, что его припечатало к месту.

— Лес защитит Еву, — сказала она и села в машину.

Автомобиль оставили на развилке, дальше пошли пешком. Ева не представляла, как Галина справится с такой дальней и сложной дорогой, а потому шла мучительно медленно, постоянно оборачиваясь на соседку. Та в ответ лишь ухмылялась, а потом схватила её за руку, и лес вдруг закружился темным вихрем. Голова наполнилась гулом, а в глазах заплясали мушки. Ева испуганно растопырила руки, держа равновесие, а когда открыла глаза, не поверила взору.

Они на кухне у старой Галины, которая снова заваривает травяной горький чай и выглядит, как и прежде: спутанные седые волосы, длинный острый нос, осунувшееся лицо в паутине глубоких морщин.

Ева отпрянула от стола, ножки старого табурета заскользили по полу.

— Меня не бойся, — ухмыльнулась та. — Я не из этих.

Ева сглотнула вязкие слюни, что колючей проволокой царапнули по пересохшему горлу. Спросила, чуть заикаясь:

— Как это мы тут оказались?

— Как-то оказались. — Соседка придвинула к ней чай. — Выпей. И забудь, это не самое важное.

Ева послушно пригубила.

— Пойдешь на праздник и веди себя как обычно. Ты же помнишь что сегодня день единения общины? Во дворце и в церкви уже все собрались. Да и на площади народу много. И в твоём интернате день открытых дверей. Сегодня все двери открыты. Лучшего дня и не сыщешь. Но смотри по сторонам, потому как стороны эти сами будут в тебя смотреть. Слух уже пробежал по общине, что ты всё знаешь. А значит, постараются тебе помешать. Да и Никитка уж очень долго молчит. А значит, будет поблизости. Ты же помнишь да, что он сильный. И в его случае уж точно — всё не так, как кажется.

— Как помешают? Схватят? Запрут? Убьют?

Знать варианты не хотелось, но выбора нет.

— Да как угодно! — отмахнулась Галина. — Но их меньше, чем нас. Мертвые должны быть мертвыми. Иди с Богом. Мы поможем.

Ева, как кукла, зачарованная речами, встала и послушно пошла на выход. В себя пришла, только когда вышла за ограду дома и остановилась посреди улицы.

Ветер нежно трогал её за щеки, пожимал плечи, толкал в спину — назад дороги нет.

***

В общине все делали вид, что занимаются своими делами, а Ева же чувствовала — следят за ней. Разговаривали друг с другом, а их глаза были устремлены на нее. И сейчас, пожалуй, она в полной мере осознала, насколько странными были здесь люди. Нет, она их совсем не знала. Среди обычного с виду люду притаилось немало нечисти в облике человека.

На площади проходило ежегодное собрание, пришли все, даже те, кому удалось покинуть общину и перебраться в город.

Ева встала у раскидистого дуба и, внимая наставления главных, скользила по присутствующим взглядом.

В нескольких метрах от нее стояли мертвые ведьмы, сейчас розовощекие и улыбающиеся. Она же, пребывая во вчерашнем мороке, видела их истинные лица. Директор садоводства кивнул ей, улыбнувшись и поправляя фиолетовый галстук, заспешил на сцену. Его костюм цвета стали отливал на солнце благородным серебром. Она же видела вместо начищенных до блеска ботинок — копыта и коричневую лоснящуюся шерсть, только что рогов и хвоста не хватало. Директриса интерната Алина Кузьминична передала ему микрофон и радостно понюхала букет лилий, что держала в руках — обгоревшие волосы, свалявшиеся в комок, длинные острые ногти, а из-под ее пудрового пиджака шевелятся черви, поедая разложившуюся плоть. Почти такими же красотками предстали ее учительницы по интернату, ее знакомые и соседи.

А их здесь больше, чем она думала…Сплошная нелюдь.

— Псс! — раздалось на самое ухо, и Ева осторожно обернулась. Незнакомая девица в бежевом льняном платье призывала ее рукой.