Ева рассмеялась еще громче.

— Показалось. Впрочем, так же, как и в твоем.

— Ну значит мы оба ревнуем. Потому что первая любовь не умирает, верно?

Последнее он произнес шепотом и Ева замерла, не дыша. Сердце забилось быстро-быстро и казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Что ей сказать? Что ответить? Он, правда, хочет услышать ответ?

Ева оставила бокал и облизнула губы. Сказала шепотом:

— Не умирает. Но и второго шанса у нее, как правило, нет.

Митя долго молчал, изучая её взглядом, а потом придвинул стул ближе и закинул ей на плечи свою руку. Прижал, как в детстве и поцеловал в лоб. Она, как и раньше покорно склонила голову и положила ему на грудь, слушая, как бьется его сердце.

Сколько они так сидели — молча, обнявшись — сказать сложно, но когда она чуть отстранилась и посмотрела на него, он прошептал:

— Всегда хотел это сделать.

— Что? — только успела спросить она, как его нежные губы накрыли ее рот медленным осторожным поцелуем.

— Ты и так это делал, — выдавила она спустя мгновение. Голова кружилась от переполняющих эмоций. Губы горели, и всё её естество жаждало продолжения.

— Всегда мечтал повторить.

Они снова поцеловались. А потом еще и еще.

Свечи затрещали, догорая и комната вдруг погрузилась во тьму. Митины пальцы скользнули по ее плечам и бретельки маечки упали вниз. А когда его губы прошлись по ее шее, и Ева издала тихий стон, в спальне что-то изменилось. Запахло болотной Тиной, а в углу послышалось еле уловимое шуршание.

Мелкая проказница за ними следила!

— Пошла вон! — сказала Ева и отпрянула от Мити. — Быстро исчезла!

Митя удивленно захлопал ресницами. Скорее всего он ничего не слышал и не чувствовал, но Ева то знала, а потому расслабиться уже не могла.

— Ты чего? — только и спросил он.

Ева покраснела — теперь он сочтет ее дурой.

— Да я не тебе, — выдавила смущенно.

— А кому? Мы ведь одни здесь. — Он даже посмотрел по сторонам, словно и сам сомневаясь, но ожидаемо никого не увидел. Зато видела Ева, как мавка — в ее кофте! — притаилась в углу у шкафа. И надо же было ей все испортить!

— Мить, я иногда вижу лесных и…

— Мы не в лесу, Ева, — мягко напомнил он.

— Это да, но лес повсюду со мной. Такого уж моя природа.

— И кто здесь? — спросил он серьезно и, встав, дошел до двери, включая свет.

Ева перевела взгляд на бессовестную, та виновата, поджимала тонкие губы.

— Ну уже ухожу, — пропищала. — Я просто так рада за тебя, что чуть не умерла от любопытства! Прости, Евочка! Я думала, ты не увидишь.

— Ты уже умерла, куда уж второй раз. Совести у тебя ожидаемо нет.

Митя недоуменно моргнул.

— Ты с кем?

— Не видишь ее?

— Кого? Нет? Рыжая здесь что ли?

— Если бы. Просто болотная нечисть. Лоскотуха.

— Девицы с длинными волосами и руками? Утопленницы? — спросил Митя, вспоминая рассказы деда Миши, и одна бровь его дернулась

— Именно, — Ева усмехнулась. — Сейчас я тебе ее покажу.

— Может не надо?! — спросили оба — и Митя и мавка, но Ева уже провела рукой по зеркалу и велела той подойти.

Та могла испраиться, сбежать, как и всякий раз до этого, но на удивление покорно подошла.

Ева хмыкнула, глядя на свитер и кивнула на зеркало:

— Ну явись ему, ты же можешь!

— На болоте могу, да в лунную ночь.

— Сейчас как раз полная луна. Давай, не беси меня!

Мавка тяжело вздохнула и шагнула в зеркальное полотно. Митя, что подошел к Еве охнул. На них из зеркала смотрела девица в лохмотьях, с длинных нечесаных волос стекала вода. Лицо бледно-синее с впалыми глазницами и тонким на все лицо ртом.

— Сгинь! — велела Ева и облик той растворился.

Ева обернулась. Митя побледнел, глаза горели не то восторгом, не то испугом.

— И что она здесь делала? — выдавил он, приходя в себя.

Ева пожала плечами:

— Следила. Да она нормальная, мы дружим.

— Интересные у тебя друзья.

— Ага. Ты еще остальных не видел.

— А среди людей друзья водятся?

— Не-а, — ответила честно. — Как-то не довелось. Как видишь, лес моё всё.

Остаток вечера, а точнее ночи, они провели за столиком. Много болтали и вспоминали. И снова целовались. А когда утренний рассвет забрезжил над горизонтом, договорились: еще пару дней, и они едут в поселок. А пока она посмотрит архив и попробует собрать мысленно всё воедино.

В офисе она перебрала кипу бумаг, скопившихся за последнее время, еще раз внимательно перечитала отчет по делу о миражах, обратила внимание на то, что по этому случаю общиной предлагалась информация к изучению только за последние несколько лет, несмотря на то, что дело велось уже не один десяток. И это было странно.

Она уже привыкла, что все происходящее в тайге и близ нее, в их северных краях и выходящее за общепринятые рамки приличия, обязательно хоть как-то конспектировалось и сохранялось в архив. Либо заводилась новая папка, либо новый случай подшивался уже к имеющемуся аналогичному. А здесь информации явно не хватало.

Получалось, что она многого не знала и по всей вероятности знать не должна, не зря ведь доступ к остальной информации оказался закрыт. Ева еще и еще раз набирала номер дела в компьютерной базе архива, но программа отказывала в доступе, лишь давала информацию, что все документы по этому делу находятся в архиве под номером тридцать один. Помещение архива насколько она знала было два. Один в этом же здании, на минус первом этаже, второй более старый в общине. Точнее был там до семидесятых годов, затем все вещи и документы были перевезены на действующую тогда базу — настоящий полигон для изучений и опытов. Ныне не действующий, и на его месте теперь настоящие подземные катакомбы. Впрочем, что не мешает общине его охранять. Поговаривают, что по периметру даже стоит забор с камерами и колючей проволокой. Но желающих или любопытных нет, не каждый найдет его в тайге.

Ева хмыкнула. Все это ей рассказывали еще в интернате. И она даже не задумывалась никогда, зачем охранять заброшенный объект? А теперь вот удивленно покусывала губы.

После очередной неудачи, она откинулась на спинку стула, задумчиво закусила колпачок от ручки и посмотрела на часы. Полдень, ей бы перекусить, живот уже сводит от голода, но сил встать с места просто нет. Внутри поселилось двоякое чувство обмана.

Она жила тайгой. Не знала другой жизни.

Воспоминания о южном лагере — единственное яркое пятно в её жизни.

И теперь получается, что все не так просто? Учили одному, на деле же...

— Ева, где ты была? — спросил Никита, вламываясь в кабинет.

Ева вздрогнула, растеряно захлопала ресницами, бросила затравленный взгляд на Котина из-под полуопущенных ресниц и прищурилась. Казалось, он видит её насквозь, читает её мысли, знает каждый её шаг. А может, ему уже настучали друзья, с которыми он водится.

— Что с тобой? Ты стала такой нервной…загадочной. Что-то случилось? — Котин налил в чашку кофе и сел за стол рядом с Евой. — Где пропадала? Я приезжал вчера, тебя не было дома.

— Я в общину ездила.

— Как поездка? Выглядишь уставшей.

— Нет, все нормально, просто мало спала.

— Бессонная ночь? — улыбнулся он и Ева покраснела. Перед глазами само собой промелькнул образ Мити — их свидание, поцелуи, разговоры до рассвета, ночь без сна…

— Вроде того.

— Мать говорила, видела тебя в общине. Ты пробежала мимо и даже не поздоровалась.

Как она могла ему сообщить, если там не ловит связь, Ева постаралась не думать. Колючий холод разлился по телу.

— Да? Не заметила. Я и вправду торопилась вернуться в город.

— Между прочим, я разговаривал с отцом и смотрителями. Я тебе еще не рассказывал?

— Нет.

— Христофорова нигде нет. — Никита затянулся сигаретой, вальяжно откинулся на спинку стула и немного погодя спросил: — А ты, кстати, не в курсе, где он?

— Я? Откуда? — насторожилась Ева. — А ты, кстати, что здесь делаешь? Тебя вроде на новое дело назначили?