Ева хмыкнула, поднимаясь по лестнице. Вставила ключ в замок, предупреждающе шикнула, когда девица нагло вломилась в квартиру.

— Если наследишь, пол сама мыть будешь!

Ту перекосило. Надо же — тоже время тратить на уборку не любит, всё прямо как у людей.

— Почему бы тебе не пригласить его на чашечку чая? — гостья заскакала по комнате, осматриваясь. До чего наглая нечисть стала…

— Господи, — Ева удивлённо закатила глаза. — Кто бы еще знал хоть что-то о чашечке чая. Ты же не пьешь такое! Ты вообще не пьешь! Не говори ерунды и вообще сгинь отсюда.

— Почему я должна не знать про чай, — удивилась в ответ наглая девица. — Я вообще-то раньше тоже чай пила, когда была живой, как ты.

Теперь удивилась Ева.

— Расскажешь?

— Нет, — она отмахнулась. — Дело было давно, да и потом, мы уже давно с тобой не секретничаем.

Ева замерла.

— Мы — это я и ты?

— Лес. Все. Не только я, конечно. Смысла от тебя нет, одни разговоры ни о чем. Ты же не с нами, хотя должна. Ты превращаешься в Никиту, который ни вам, ни нам. С чертями водится, а об истинном предназначении давно забыл. Вот так лес и погибает.

— Я никому ни…

— Да-да, знаем мы эту песню. — Девица сложила длинные руки на груди. — А мы вот всё спорим.

Она замолчала, испытующе глядя на нее.

— Ну и? Договаривай! — кивнула недовольно Ева.

— Поддашься ты ему или нет?

— Кому? В каком смысле? — Ева скинула с себя влажную одежду, открыла шкаф и оттуда на пол упали несколько свитеров.

— В прямом. Пойдешь против системы или нет. Влюбиться то уже влюбилась.

Ева отбросила один сложенный свитер, натянула на себя другой. Осторожно выглянула в окно — моросил дождь, совсем стемнело, но Митя все еще сидел на лавочке.

Дурак! Промокнет же!

Он смотрел в телефон и яркий свет от дисплея освещал его лицо.

Красивое лицо.

— Ну так и что? Примешь его предложение? Поможешь Рыжей?

Ева обернулась. Девица сидела на полу у свитера и осторожно перебирала его мягкую шерсть тонкими бледными пальцам.

— Я утонула лет сто назад уже. А раньше платья любила. Но эта кофточка красивая. Прямо очень.

Ева вздрогнула.

— Скажи мне, нужна ли вам помощь?

— Лично мне не нужна, зачем? Я в идеальном месте.

— А рыжей?

— Катьке? — глаза девки заблестели. — А вот у нее и спроси, откуда я знаю.

— Но ты же знаешь? Должна знать?

— Никому я ничего не должна! — прикрикнула та, парадируя голос Евы.

Ева хмыкнула.

— А что если этот портал закрыть?

— Пф-ф, мне то что?! Мы как являлись, так и будем, нам он для этого не нужен! И какой еще портал, наговоришь тоже мне! Просто это ее дух так является — все мы уходим и приходим по-разному. Зачем я сейчас пришла? Значит мне что-то надо! Вот и она так же. А с бесовскими я не вожусь. Мне моего болота хватает. Ты вон у Никитушки своего поинтересуйся!

— Но здесь сейчас нет болота, — заметила Ева.

— Ага, нет. А кладбище есть. И зеркало есть. Да и потом мы слишком давно знакомы, чтобы я являлась к тебе лишь у болот. Ах. Ева, я очень переживаю за тебя.

— Есть повод?

— У живых всегда есть повод. Да и твое рандеву с тем красавчиком не даёт мне покоя. Позови его на чай, а? Видишь, он совсем продрог. Не жалко?

— Нет.

— Ох, Ева, а меня попросили напомнить тебе.

Ева непонимающе выгнула брови.

— Соседушка твоя. Все лесные замерли в ожидании, всем интересно, но мы на твоей стороне!

— Галина? Так говори уже? Целый час голову морочишь, ну же?

— А как без мороки-то? — она улыбнулась гнилыми зубами, захихикала. Ева бросила на нее предупреждающий взгляд.

— Ну ладно-ладно, слушай. В твои семнадцать, когда сила пробуждаться начала, ты вспомни, что тебе сказали? Ну вот, время пришло.

— А..э-э, — открыла рот Ева, но бестолочь нерадивая уже испарилась. Ну что за подстава?! Кто так делает?! — Эй! А ну вернись, слышишь? Договори нормально?!

Но след простыл, как и пушистый свитер.

— Воровка! — крикнула Ева, и вдруг вспомнила тот вечер — твой суженый явится, Никитка прознает. Лесные помогут, а он нет…

Значит ли это воспоминание, что Мите угрожает опасность?

Определённо — да.

Все-таки ему здесь не место. Но он же такой упрямый. Не послушает, не уедет. Докопается до правды, найдет друга, избавит местных от миражей…

Да ей и самой уже не терпелось во всем разобраться.

Ева подошла к окну, отдернула штору, посмотрела на стекло, а точнее на свое отраженье в окне. Глаза испуганные, круглые, блестят от волнения. А за окном все также накрапывает дождь — мелкая приставучая морось, делающая одежду мокрой и липнущей к телу, а Митя всё также сидит на лавочке в сквере.

Ева выдохнула. В голове навязчивым писком голос мавки — пригласи его на чай, он же замерз!

Ну что он, маленький мальчик? Взрослый парень, должен понимать…

Мотнула головой, собрала волосы в хвост и задернула плотно шторы. Села на разложенный ко сну диван, окинула взглядом комнату — скромная и не уютная, по-спартански расставленная мебель — безликая и серая: диван, комод, письменный стол и стул, небольшая плазма на стене и высокий цветок на полу. Она не любила оставаться в этой квартире. Она напоминала ей бесконечные придорожные мотели, по которым ее когда-то таскала мать…

И в ту же секунду в глазах потемнело, в нос ударил запах гари и пота.

Ева и не заметила, как осела на пол и попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу кофты, руки дрожали, дыхание сбилось. Она почти задыхалась, а пуговица все не подчинялась.

— Ева, детка, иди к нам!

Отчетливо услышав мужской голос, Ева испугано обернулась. Перед глазами все поплыло, и вот она уже видит себя в восьмилетнем возрасте, сидящую на потрепанном кресле и испуганно смотрящую на гостей. В ее больших глазах отражается не детский страх и ненависть.

— Ну что ты детка, не бойся! — вновь звучит хрипловатый мужской голос. — Мы тебя не обидим! Разве мы тебе обижали когда-нибудь? Делали тебе больно?

Из глаз брызнули слезы, из души вырвался крик. Ева упала на спину, опрокинув красную табуретку, глаза застилала пелена.

— Да! — она кричала, но не слышала своего голоса. Перед глазами замелькали образы из прошлой жизни: расплывчатые силуэты — её собственное испуганное лицо и пьяное матери, образы, сменяющихся любовников той, многие из которых не ленились лапать ее или бить. Как щенка. Ненужную собачонку. А мать лишь смеялась, слезы дочери её никогда не трогали. Но бывали и недели затишья, когда мать отрывалась по кабакам, а ее закрывала в номере. Без еды и воды.

Но она не боялась. Темная тень уже тогда сопровождала каждый её шаг.

И только в интернате она смогла понять кто это, когда в отражении озерной воды, наконец, рассмотрела, кто стоит за её спиной. То была девица — худая и угловатая, с копной серебристых волос. Длинные руки, длинные волосы, длинный нос, на худом теле лохмотья, связанные в подобие платья. Облик почти не менялся, а вот наряд и по цвету и по длине частенько. Да она модница, эта нежить.

Вот и сегодня, спустя столько лет, эта девица все еще была рядом. Только теперь она, видимо, станет щеголять в Евиной кофте. Сюр, да и только…

***

Рано утром следующего дня, Ева рванула в общину. Она уже приняла решение, но все же решила немного подстраховаться. Послушать лесных, собрать вещи. Ведь неизвестно как отреагируют знакомые на её выходки.

Лес одобрял. Нового ничего не сказали, но и не отговаривали.

Соседка Галина Петровна странно смотрела ей в след, но молчала. Казалось, всё вокруг притаилось, даже ветра не было.

Собрав рюкзак со своими пожитками, взяв дневник и лесную книгу, она вышла со двора, уже отчего-то зная, что не скоро сюда вернется. Осталось решить вопрос с Котиным, от которого можно ожидать чего угодно. Теперь, с этого дня он ей точно не компаньон.

Уже на подходе к машине, после трех часов пешего шага по тайге, она вдруг нащупала в кармане записку. Сложенный вдвое листочек в клетку, а на нем, как когда-то в лагере, красивым подчерком выведено: За библиотекой в восемь? Я буду очень ждать. И адрес.