— А кто?

— Не важно. Не велено говорить, да мне и не к месту. Катька эта там же жила. Дочка сильной колдуньи. Скрывала силу, что была вдвое сильней чем у матери. Затворницей была. Если что надо, в черную кошку обращалась и выведывала у сельчан. А потом влюбилась в приезжего, туристов то много здесь всегда было. И исчезла.

Ева сморгнула. Показалось, что из зеркала кто-то вышел.

— Так может с ним уехала?

— Тогда бы не привязалась к погосту и не являлась сюда.

— Точно. Значит, не уехала. А куда подевалась?

— А кто знает? Даже нечисть не ведает. Скрыта о ней информация.

— Значит, сильный кто-то причастен.

— Значит так.

Ева задумчиво закусила губы, снова покосилась за бабкину спину и обомлела. Увидеть ждала кого угодно. Но у зеркального проема стоял Митя и хмуро на нее смотрел. Вокруг его головы было черно, а темная тень тянула к нему свои руки.

Ева ахнула.

— Твой? — прошипела старуха и грохнула о пол клюкой. Митька исчез.

— Ну как мой. Знакомый. Да еще и турист, что ошивается у таёжных посёлков. Вот он-то Катькой и интересуется. А мне отвадить надо. А как отвадить, если сама ничего не пойму?

— Уводи, пока беды не случилось. А ведьму не трогайте, пока вместе с ней еще кто не повыбегал. Бесы давно на эту дорожку смотрят, со дня на день и выскочат, путь для них то и открыт.

***

Вернувшись в дом, Ева набросала в блокнот всё, что знала. И про ведьмовскую общину, и про миражи. Написала имена туристов и в жирный кружок обвела имя Митя. Поддавшись тоске в груди, поднялась и достала из шкафа альбом с пятью фотографиями — она в лагере на море.

На первой фотокарточке — она и две сестры близняшки, высокий Степан и улыбчивый Митя, стоят у входа в столовую; на второй — она и Митя у домика библиотеки, она улыбается от жгучего солнца, а он срывает из клумбы цветок; на третьей — она в короткой юбке и на ноге ее виден порез от бритвы, он позади нее, высокий и широкоплечий, одевает ей на голову венок из полевых цветов. На двух последних — она и он в обнимку, в её комнате, в которую он тайком от вожатых влезал каждый вечер в окно, а соседка их тогда фотографировала…

Его вспомнила его влажные губы на своей щеке и, закусив губы, упала на кровать. как же хочется снова ощутить его поцелуй.

В общине решила задержаться чуть дольше. Почему-то сейчас она видела родные улицы и дома, словно с другой стороны.

Оценивала, присматривалась. И впервые всё казалось нереальным, выдуманным, притворным.

После обеда в доме культуры как нельзя, кстати, давали концерт местный хор и кружок хореографии. В просторном зале собралась вся община — яблоку негде упасть.

Ева вошла внутрь и протиснулась к углу у окна, чтобы лучше всех видеть. Ее не интересовало что происходит на сцене, ее привлекали люди. Соседки — милые с виду женщины, но вокруг каждой еле уловимый сизый свет, словно тень, что даже в помещении следует по пятам.

— Здравствуйте, — в очередной раз с улыбкой на губах поприветствовала она знакомых. Обняла детей, которых знала с пеленок, кивнула старейшинам.

Один из них вышел на сцену и принялся с приветственной речью поздравлять выступающих.

Это был сильный чернокнижник, уважаемый и богатый мужчина, похожий на бизнесмена внешне. Никитин отец.

— Ева, приглашаю к нам на ужин, — сказал он, когда концерт уже начался.

Она повернула голову и столкнулась с взглядом его темных цепких глаз.

— Сегодня? — удивилась она. В их доме она никогда не бывала.

— Сейчас.

Спорить бессмысленно. Его приглашение это честь для любого жителя их поселка. Она кивнула и позволила увести себя под локоток.

На черном внедорожнике ее с ветерком доставили к дому.

— Как Никитка там? — спросил Валерий Игнатыч и улыбнулся. — Я уже устал ждать, когда вы поженитесь. Лучшей партии ему не найти.

Прозвучало в шутку, но спина Евы покрылась холодным потом.

Большой двухэтажный особняк утопал в зелени и цветах. На широком крыльце их уже встречали домовые — не те, что берегут дом и не видны глазу, а те, что служат в доме прислугой. Ева кивнула им и вошла в гостиную.

Шкура медведя у дивана, рога оленей и лосей на стенах. Как-то не уважительно к тайге, подумала, но вслух ничего не сказала.

— Оставлю тебя на пять минут, осмотрись пока, — сказал он, когда к нему пришел тощий мужичок с Якорной улицы. Лука Ильич то был, учитель ИЗО из их интерната.

Мужчины поднялись по лестнице на второй этаж и вскоре их голоса стихли.

— Евка! — прошелестел тонкий голосок на ухо.

Она обернулась, но никого не увидела. С разных сторон послышался мавичий смех.

— А вы-то тут чего ошиваетесь? — спросила шепотом и шикнула на одну из них, когда та проявилась — в черном халатике, с мокрыми от тины волосами.

Ева сразу вспомнила свою одну из первых встреч с Никитой, когда выпустилась из интерната и их поставили в пару. Тот тоже тогда время проводил с одной из таких…И после ТАКОГО он хочет стать ее первым? Лежать с ним в постели, зная что на ее месте бывала нежить? Ну уж нет…

… Еве только исполнилось восемнадцать, и община поставила их с Никитой в пару, предоставив информацию по первому делу. Ева конечно же видела Никиту и раньше, он выпустился из интерната на три года раньше, но близко они никогда не общались.

Девчонки по общине жутко завидовали, что он достался именно ей. Хотя она искренне не понимала — чему должна радоваться? Он не такой как все — не без племени и роду. Он сын влиятельного человека в общине, богат, умен и очень сильный…

Ева тогда лишь хмыкнула на завистливые разговоры девчонок. Пожала безразлично плечами.

Ну да, уже опытный. Умный. Ну да симпатичный — высокий и голубоглазый блондин. Но он абсолютно если на то пошло не в её вкусе. Ей нравятся темноволосые и кареглазые, как Митя…

Ей передали бумаги в свертке, и сказали навестить Котина, перед тем, как уехать в Каменногорск во взрослую жизнь: знакомиться с местом службы — поговаривают, что в городе будет свой офис и даже три этажа архива.

Ева прошла центральную площадь и свернула на третью улицу с леса. Там, аккурат у старого погоста и стоял его дом.

Деревянный дом с петушком на крыше, дощатый двор — всё как у всех. Еще не было и семи утра, небо только-только окрасилось в дымчато-розовый, она открыла калитку и замерла у забора, удивлённо хлопая ресницами.

Из его дома вышла незнакомая девица, со скрипом захлопнулась тяжелая дверь. Постояла с минуту на крыльце, жадно блуждая глазами по двору. Тяжело и в тоже время как будто облегченно, скорее даже удовлетворенно выдохнула. Получилось громко и… сексуально. Да она и выглядит…почти обнаженной!

Ева нахмурилась, с неистовством и поднимающейся внутри ревностью вглядываясь в её лицо, в каждую черточку на ее смазливой морде. Лицо, раскрасневшееся точно после бани, темные волосы бушуют вокруг лица, влажные полные губы чуть приоткрыты. Полушубок нараспашку. В глубоком вырезе шелковой комбинации бесстыже видно грудь — ладно хоть, ни то ни се, почти как у меня. Курица! Развратница! А он не такой одуванчик как она думала…

Не то чтобы у нее на него были какие-то планы, но разговоры о том, что пары сходятся и в реальной жизни прочно засели в ее голове, оставляя крошечный шанс — а что если?.. В их общине такое часто — напарник равно жених…Других вариантов ей все равно не придвидется.

Еву аж свело судорогой. По венам огненной лавой забурлила понеслась словно горная река разрушая все на своем пути — колючая ревность.

Наглая девица тем временем в последний раз стрельнула глазами в сторону улицы, спрыгнула с крыльца — резво и через чур ловко, словно горная коза и свернула за угол. На искрящемся невинном только что выпавшем снеге остались отпечатки ее босых ног. Босых?!

Ева нахмурилась, на корячках пробираясь чуть ближе. Остановилась у первой ступеньки высокого деревянного крыльца, недоуменно всмотрелась в рисунок девчачьих ног — тридцать пятый размер, не больше!