Вот к этой категории и принадлежал Джимми Питт. Он был сродни персонажу комической оперы, который предлагает руку и сердце девице, стоит кому-то побиться с ним об заклад, что он этого никогда не сделает. Не было случая, чтобы вызов «а тебе слабо» не подействовал на него, как шпоры на кровного скакуна. Когда он работал в газете, такие вызовы следовали один за другим нескончаемой чередой. Они составляли самую суть его тогдашнего занятия. Материал для заметки лишь тогда имел цену, когда раздобыть его бывало нелегко.

Конец газетной жизни внес в его существование некоторую пресность. Бывали моменты – очень много моментов, – когда Джимми томила скука. Он жаждал волнений, а жизнь словно бы очень на них скупилась. Дорога богатого человека выглядела на редкость гладкой и как будто никуда не вела. Так что задача ограбить дом была точно неожиданный подарок ребенку. И с целеустремленностью, которой следовало бы воззвать к его чувству юмора, но которая ни с какой стороны не казалась ему смешной, он взялся за решение этой задачи. Суть была в том, что Джимми принадлежал к людям, заряженным энергией по самую макушку. И энергии этой требовался выход. Если бы он подрядился собрать коллекцию птичьих яиц, то и к этому занятию приложил бы все свои силы.

Штырь сидел на краешке кресла, обалделый, но счастливый. Голова у него все еще шла кругом от нежданной похвалы. Джимми взглянул на часы. Время близилось к трем. Его осенила внезапная идея. Боги предложили ему дары, так почему бы и не воспользоваться ими?

– Штырь!

– А?

– Не хочешь пойти со мной сейчас взломать медведя?

– И-ех, босс!

– Так как же?

– Обеими ногами, босс!

– Вернее, – продолжал Джимми, – не хочешь ли ты взломать медведя, а я бы составил тебе компанию? Строго говоря, я тут на отдыхе, однако такой пустяк нельзя считать работой. Дело вот в чем, – объяснил он, – ты мне нравишься, Штырь, и просто жаль смотреть, как ты тратишь время на черную работу. Основа в тебе есть, а пара моих советов придаст твоей работе блеск. Такое предложение я делаю не всякому, но не терплю, когда человек портачит, хотя способен на лучшее! Мне надо посмотреть на тебя в деле. Пошли! Отправимся куда-нибудь на окраину, и ты приступишь. Нервничать не надо. Просто действуй так, будто меня тут нет. Я многого не жду. Рим не один день строился. Когда завершим, я проанализирую твои просчеты. Ну, как тебе?

– И-ех, босс! Лучше некуда. И я как раз подходящий домик знаю. Один мой кореш мне на него указал. То есть я и не знал, что он мой кореш, ну да теперь – верняк. Ну, прямо…

– Значит, заметано. Одну минутку…

Он отошел к телефону. До того как Джимми отправился из Нью-Йорка путешествовать, Артур Миффлин жил в отеле неподалеку от Вашингтон-сквер. И скорее всего продолжал жить там и теперь. Джимми позвонил. Ночной портье был его старым знакомым.

– Приветик, Диксон, – сказал Джимми, – это ты? А я Питт. Питт. Да, вернулся. А как ты догадался? Да, отлично. Спасибо. А мистер Миффлин у себя? Лег спать? Не важно. Звякни ему, хорошо? Спасибо.

Вскоре в трубке зазвучал сонный и негодующий голос мистера Миффлина:

– Что случилось? Кто это, черт подери?

– Мой милый Артур! Не представляю, где ты набрался подобных выражений. Уж во всяком случае, не от меня.

– Это ты, Джимми? Какого…

– Боже мой! Ну что ты дергаешься? Ночь еще молода. Артур, касательно нашего пари, ну, взлома медведя, если помнишь. Ты слушаешь? Есть у тебя возражения, если я прихвачу с собой помощника? Я не хочу хоть в чем-то нарушить наш уговор, но рядом со мной юный типчик, который жаждет сопровождать меня, чтобы я разрешил ему познакомиться с моими методами. Он настоящий профессионал. Разумеется, не нашей категории, но недурен в простейших операциях. Он… Артур! Артур! Очень грубые слова. Значит, я могу считать, что возражений у тебя нет? Очень хорошо. Только потом не говори, будто я играю нечестно. Спокойной ночи.

Он повесил трубку и обернулся к Штырю.

– Готов?

– Босс, а разве вы не наденете свои туфли на резиновом ходу?

Джимми задумчиво сдвинул брови, словно в словах юного послушника что-то было. Потом вошел в спальню и вернулся с парой лакированных туфель из тонкой кожи.

Штырь робко кашлянул.

– А разве ваш револьвер вам не требуется? – рискнул он спросить.

Джимми испустил короткий смешок.

– Я работаю мозгами, а не револьверами, – сказал он. – Ну, идем.

Поблизости, как всегда в Нью-Йорке, нашлось такси, и Джимми втолкнул Штыря внутрь.

Случай шикарно прокатиться в такси поразил Штыря немотой на несколько миль. На Сто пятидесятой улице Джимми остановил такси и уплатил водителю, который принял деньги с великолепной надменностью, свойственной только шоферам такси. Более мелкий человек мог бы проявить некоторое любопытство к столь разношерстной паре. Таксист же закурил сигарету и укатил, не выказав ни малейшего интереса. Будто он только и делал, что возил по городу в три часа ночи джентльменов в вечерних костюмах и юношей с шевелюрой дыбом и в двухцветных свитерах.

– Теперь, – сказал Джимми, – мы прогуляемся и поразведаем. Если бы мы подъехали прямо к дверям, это могло бы возбудить интерес. Ну, Штырь, дело за тобой. Веди меня к упомянутому тобой дому.

Они направились на восток от Бродвея. Джимми несколько удивился, обнаружив, что эта многострадальная магистраль протянулась на подобное расстояние. Ему как-то не приходило в голову проверить, чем занимается Бродвей за Таймс-сквер. Ведь значительную часть своего времени он проводил в экзотических странах, где улицы без видимой на то причины меняют свои названия каждые несколько сот ярдов.

Тут, вдали от центра, было много темнее, хотя, по мнению Джимми, все-таки чересчур светло. Однако его вполне устроило возложить ответственность на своего спутника. Вероятно, у Штыря были свои способы избегать внимания публики в подобных случаях.

Штырь тем временем упорно шагал вперед. Он проходил перекресток за перекрестком, пока расстояния между домами не стали заметно увеличиваться.

Наконец он остановился перед одиноким особнячком приличных размеров. И в тот же момент первая капля шлепнулась Джимми на шею. В следующую секунду полил дождь – сперва прерывисто, а затем, словно войдя во вкус этого занятия, со спокойной уверенностью мощного душа.

– Вот он, босс, – сказал Штырь.

С точки зрения взломщика, дом был само совершенство. Крыльцо, правда, отсутствовало, зато всего лишь в нескольких футах над землей располагалось удобное окошко. Штырь извлек из кармана пузырек и кусок оберточной бумаги.

– Что это? – осведомился Джимми.

– Патока, босс, – почтительно объяснил Джимми.

Он вылил содержимое пузырька на бумагу и плотно прижал ее к оконному стеклу. Затем достал короткий стальной инструмент и резко ударил им по бумаге. Стекло под ней разбилось, но практически беззвучно. Штырь забрал лист вместе с прилипшим к нему стеклом, просунул руку в отверстие, отодвинул засов и поднял раму.

– Элементарно, – сказал Джимми. – Элементарно, но исполнено чисто.

Оставалось справиться со ставнем. Это отняло больше времени, но в конце концов методы убеждения, которые использовал Штырь, оказались достаточными.

Джимми был сама сердечность.

– Ты прошел хорошую подготовку, Штырь, – сказал он, – а это, по сути, уже полдела. Мой совет каждому начинающему: «Научись ходить, прежде чем попробуешь бегать». Сначала овладей азбукой профессии. Капельку добросовестной тренировки, и твое дело в шляпе. Вот так. А теперь – сигай туда!

Штырь осторожно перелез подоконник, Джимми последовал за ним, чиркнул спичкой и нашел выключатель. Они увидели, что проникли в гостиную, обставленную и украшенную с удивительным вкусом. Джимми ждал привычной безобразности, но здесь все – от обоев до самой крохотной безделушки – поражало безукоризненностью выбора.

Однако дело есть дело. Сейчас было не время стоять и восхищаться гармоничностью интерьера. Надо было вырезать большое «Д» на внутренней стороне входной двери. И если уж вырезать, так вырезать безотлагательно.