— 

Охота — дело знакомое. Охотой можно прожить. А другие промыслы здесь есть?

— 

Дёготь можно гнать, живицу, да только возить далеко. Сюда пока никто не ездит, народу здесь нет, и промыслов тоже. Но время идёт. Видишь, ты, вон, подыскиваешь себе местечко. Другие придут.

— 

Для печки кирпичи сам обжигал?

— 

Сам. Глины на берегу много. Доски пилить можно самому, только помощника хорошего надо подыскать. Вот стекло и железо привозить

надо, а так всё есть. Дранья наготовить и одному можно. Ничего, Егор, жизнь только начинается, захочешь — всё сделаешь. А то, если рядом где будешь, так и я помогу, зови. Да и другие мужики не откажут в помощи. Дело такое.

Ещё разузнал Егор, что в округе почти никого нет. Выше деревни, верстах в пяти, на берегу реки есть с пяток рубленых домиков, но там люди промышляют охотой и рыбалкой. Обосновались там братья Шведовы. Игнат ходил в верховье Туманшета, далеко ходил, но больше никого и ничего похожего на пребывание людей не видел. Так что можно и здесь обосноваться. Хорошие места, светлые. Чего ещё искать, только время терять. Надо возвращаться домой и готовиться к переселению. Егор ещё несколько дней прожил в шалаше, несмотря на холода. Ему здесь всё нравилось. Он уже размечтался, где будет ставить дом, где будут стоять постройки, сладкие мысли носились в его голове.

До дома Егор добрался быстро. В деревне Бирюса случайно пристроился к обозу, который после успешной распродажи своих товаров налегке шёл в Шелаево. А там совсем рядом — каких-то сто вёрст на лыжах до деревни Федино пробежать, словно прогуляться. В родных местах расстояние не смущает. Через два дня, весёлый, довольный, весь в куржаке с морозу, он под вечер ввалился в дом. Мать едва не уронила чугунок с картошкой, отец отложил валенки, которые подшивал, поднялся, подошёл и обнял.

— 

Нашлась пропажа, — сказал он, — давай раздевайся. Мать, там Иван на дворе, скажи ему, пусть баньку растопит.

— 

Сейчас я, сейчас. — Мать набросила шубейку и пошла на двор, но не утерпела, подошла к Егору и обняла.

— 

Иди, мать, иди. — Отец тоже смущался неожиданной радости.

Через некоторое время заскочил в дом и брат Иван. Он без разговоров сгрёб Егора в охапку. Иван был младше Егора на пару лет, но выше ростом, крепок, как и весь род Камышлеевых.

— 

Ну-ну, — осадил отец, — сейчас перевернёте всё.

— 

Как ты, нашёл место? — радовался Иван брату.

— 

Разговоры потом, сейчас в баньку сходит, смоет всё худое, а там и поговорим за столом. Ванька, ты баню затопил?

— 

Да, затопил. Воды сейчас принесу, и будет готова.

В баню Иван пошёл с братом. Он, как и Егор, тоже любил побаловаться веничком. Веников готовили на зиму много, каждый из мужчин брал себе веник, и после бани от него оставался только голик. Любили париться.

Баня топилась по-чёрному. Посреди помещения была вырыта яма, она являлась топкой. Сверху накладывалось много камней, сквозь которые проходил огонь. Трубы не было, и дым выходил в отверстие в стене под потолком. Воду нагревали камнями. Раскалённые камни бросали в деревянную кадку с водой, потом вытаскивали и снова грели. Камней для этого было много, и воду нагревали очень быстро. Когда баня протапливалась, угли все выносили, проветривали от дыма, затыкали отверстие под потолком, потом женщины мыли полы и полок — и баня готова.

Когда все перешли к чаю после ужина, отец наконец сказал:

— 

Ну что, Егор, нашёл место себе или здесь будешь обосновываться?

— 

Нашёл, — ответил сын и не торопясь стал рассказывать о своём путешествии.

Рассказывал подробно с самого начала. Отец покачивал головой, прихлёбывая чай. Мать незаметно для себя подсела поближе, а Иван, подперев лицо руками, слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. Когда Егор стал описывать место, которое он выбрал, отец отставил чай, внимательно выслушав, кивнул:

— 

Толково. И хорошо, что не так далеко, можно будет приезжать в гости. Теперь надо готовиться к переезду. Я думаю, что лето ты дома проживёшь, к осени оженим, а там, глядишь, и можно будет подаваться в путь. Сразу возьмёшь Ивана, поможет на первых порах, пока я дома сам справляюсь.

Иван даже подпрыгнул от радости, для него это было выше всяких желаний. Он готов был на всё.

— 

Я, может, тоже место присмотрю там, — сказал Иван.

— 

Я тебе присмотрю, — буркнул отец. — А мы с матерью как же?

Он смотрел на братьев и радовался тому, что они между собой были

дружны:

«Хорошие выросли, — думал Пётр Фомич, — и в голове порядок, и руками всё могут, не пропадут по жизни. Надо только оженить хорошо, и продолжится род Камышлеевых».

Были у Петра Фомича уже внуки, но фамилии у них другие, а значит, и род другой. Любил он внуков, особенно привечал красавицу Анну, единственную внучку. Вот только дочери продолжили род чужой, а не Камышлеевых. Сыновья должны были продолжить род отца Камышлеева — так в жизни заведено.

Весна нагрянула весело: смахнула снег, прошумела половодьем, зазвенела птичьим переголосьем. Камышлеевы отсеялись и отсадились быстро, погода словно готовила каждый день под очередную заботу. Нежной детской зеленью украсились перелески и луга. Лето стало набирать силу.

Егор в кузнице готовил себе инструмент: долото, стамески, гнул навесы. Многое требовалось сделать, чтобы потом не искать по округе. За каждой железкой не наездишься, за каждым гвоздём не находишься. Его отец, Пётр Фомич, составил список всяких мелочей, которые нужны будут на новом месте, и их оказалось много. Старались припомнить всё необходимое, но со временем от некоторых вещей пришлось отказаться — слишком много набиралось груза. Решили ехать на трёх подводах, чтобы захватить с собой всё самое необходимое.

Только у Петра Фомича было некоторое сомнение по поводу будущего сына: ему очень хотелось вначале женить Егора. У женатого человека и разум другой. В первый раз с Иваном поедет, а там уж все заботы лягут на одни плечи. Много раз Пётр Фомич думал, надо ли отсылать сына на вольную жизнь, может, рядом всем было бы теплее и уютнее, и ему, отцу, спокойнее, но каждый раз он гнал от себя такие мысли. Чего это обоим сыновьям возле материной юбки толкаться. Есть места добротные, есть воля, есть сила и ум, так пусть идёт своей дорогой. Рядом остаётся Иван, доглядит их старость.

Егор закончил работу, но домой идти не хотелось. Он решил сходить на реку, умыться, посмотреть на воду. Река, что мать родная: с ней рождались, с ней жили, и хорошее, и плохое легче переносилось, и кормилица она, и поилица. Егор подошёл к берегу, попробовал рукой воду — не прогрелась ещё вода, но ребятишки уже плескались на мелководье, а потом грелись у большого костра. Будучи пацаном, Егор тоже купался, а потом ходил с опухшими глазами: от постоянной простуды веки краснели и отекали. Ушло то время, только довольная улыбка осталась на лице от воспоминаний. Егор решил рискнуть: быстро разделся и окунулся в набежавшую волну. Сначала вода обожгла, заныли руки, но через некоторое время отпустило, холод ушёл, а остался только ребячий восторг. Егор долго плескался, плавал, пока не замёрз окончательно. Тогда он медленно вышел на берег и пошёл к своей одежде. На берегу сидела девушка и кидала камушки в речку. Сначала Егор не узнал её, а потом, приглядевшись, удивился:

— 

Настасья, ты это?

— 

Нет, не я, привидение. Не замёрз?

— 

Нет, вода нормальная, — сказал Егор.

Одеваясь, он стал рассматривать девушку. Это была Аксёнова Настя. Недавно ещё бегала девчонкой, а сейчас — невеста.

— 

Тебя и не узнать, — сказал он.

— 

Так давай знакомиться, — рассмеялась она и взглянула на него весело, озорно, словно пронзила взглядом.

— 

Что ты тут делаешь?