Строевого леса оказалось в достатке, и годилось почти каждое дерево, хоть косой коси. Работа пошла. За месяц, пока лежал снег, наготовили и натаскали леса на дом, да ещё немного, настроение у людей улучшилось. Стали готовиться к посевной. К середине июня, когда всё было посеяно и посажено, Евсей собрался в Конторку. Требовалось кое-что прикупить для хозяйства, а также он решил сделать сюрприз жене. Одной женщине среди мужиков несладко, пока не обосновались, приходилось терпеть, варить на всю ораву. Это сколько трудов надо. Ульяна упросила Родиона отгородить кусочек земли от огорода, где посадили картошку, сделала несколько грядок, насадила огурцов, капусты, моркови да других овощей. Семена ей при прощании дала бабушка, сказала:

— Приложишь руки, вот и будет на стол что поставить.

Картошки Евсей привёз из Туманшета, прикупил на семена, своей не хватило, да ещё взял свёклы и чеснока. Вот так обзавелись и малым огородом. Только хлев пустовал: ни коровы не было, ни свиней, ни овечек, а ведь и куры не помешали бы. Хотелось Ульяне спросить у мужа про живность, да стеснялась. Она боялась, что муж рассердится. Он всё делал молчком. Порой задень слова не произнесёт. Но Ульяна сметливая, ей много говорить не надо.

Братья Никитины затеяли строительство своего дома, решили строить один на двоих. Пока неженатые, можно и в одном пожить, а потом, если придётся привести молодуху, тогда и построят ещё дом. Саша Поляков помогал изо всех сил, когда работу твою ценят, то труд не в тягость, а с братьями работалось хорошо — понимали друг друга с полуслова.

Родион помогал по хозяйству. Там работу никогда не переделаешь: каждый день всё новая и новая появляется — только шевелись. За весну Родион настрелял глухарей и косачей столько, что хватило бы на несколько месяцев. Рядом оказался глухариный ток. Глухарь — птица азартная, как защёлкает, так и не слышит ничего. Вот и настрелял парень про запас птицы. Тушки общипали, распотрошили и в подвал опустили. Летом любое мясо в радость, особенно когда работа тяжёлая, — без мяса ноги не потянешь. За месяц мальчишка осмотрел всю тайгу рядом с заимкой: белка есть, птица есть, видел следы оленей и лосей. Ещё нашёл Родион хорошие кедрачи, паданки набрал пару мешков. Вечерами можно побаловаться орехами.

Дорога до Еловки была так разбита в весеннюю распутицу, что по ней и в сухую погоду невозможно было проехать. Расположилась деревня прямо на тракте, который шёл на другой край великой державы, о которой жители только слыхали и не понимали, как это далеко. Знали Нижнеудинск, Иркутск, знали даже Читу, это казалось на краю земли, но тракт уходил ещё дальше к океану. Что за такое диво этот океан? Поговаривали, что это такая большая озерина, словно разливается Бирюса по весне, когда буйно тают снега в тёмных распадках саянских гор и заливает все прибрежные луга. Только говорят, что океан ещё больше, а куда больше то? Разве ж бывает ещё больше? Врут, поди, людям только дай поболтать, никакого укороту не будет.

Евсей ехал в Еловку по делу: задумал забрать бабку Пелагею с собой на заимку. Жене ничего не сказал — пусть порадуется, вдвоём им веселей будет и по хозяйству легче справляться, и мысли разные не будут съедать, как ржавчина пожирает любую железку. Железо, не в пример человеку, крепче, а источит его ржа — только время дай.

Старушка сидела на брёвнышке около дома, поджидая соседок, чтобы скоротать время в разных разговорах, погоревать о том, чего уже нет и не будет никогда. Евсей подъехал прямо к покосившимся воротам, привязал коня к столбу и повернулся к бабке:

—

Ну, желаю здравствовать, бабка Пелагея, — сказал он и слегка поклонился.

—

Здоров будь и ты, чтой-то не признала я, чей ты будешь? — спросила старушка, приглядываясь.

—

Зятя не признала, бабушка Пелагея? — улыбнулся Евсей, понимая, что бабка и видела его только раз на свадьбе, да и то недолго.

—

Батюшка, Евсей Митрофаныч, как же я не угадала сразу, — заволновалась старушка, стесняясь своей промашке.

—

Зови меня просто Евсей, молод я ещё для Митрофаныча.

—

Да, да, Евсей Митрофаныч, проходите в дом.

Бабка Пелагея с уважением посмотрела на Евсея. Она благодарна была ему, что он полюбил и взял в жёны её внучку-бесприданницу. Да и людская молва, доходившая до неё, уж очень возвышала парня.

За столом, попивая чай вприкуску с сахаром и сушками, Евсей сказал:

—

Вот что, бабка Пелагея, приехал я за тобой. Поедем со мной на заимку, Ульяне будет с тобой веселей, вижу, как она переживает. Собирайся и не спорь, я как решил, так и будет. — Евсей специально сказал так строго, чтобы старушка даже и не думала противиться.

—

Ой, лихо моё, — всплеснула руками бабка. — Как же это так? Боже ж ты мой, что ж это? К Улечке меня забираешь?

—

Что, не хочешь?

—

Да согласная я, согласная. — Старушка разволновалась и заплакала.

Тихонько сидела, прикрыв лицо платочком, и вздрагивала худенькими плечами.

—

Дом есть кому продать? — спросил Евсей.

—

Есть, батюшка, есть, вот и сосед спрашивал. У него сын женился, хочет рядом поселиться.

—

Вот завтра и решим все дела, а вечером доберёмся до Конторки, там переночуем и поедем на новое место. Ты собирай свои вещи в узлы. Нам ещё прикупить кое-что надо.

—

Какие там вещи: на похороны кой-что собрала себе да постельное какое — и все вещи.

Сосед обрадовался предложению купить дом, помог погрузиться, расплатился с бабкой Пелагеей. Поначалу хотел отдать деньги Евсею, но тот отправил его к хозяйке. Провожать старушку вышли полдеревни, не каждый день такое событие, чтобы бабушку внучка забирала. Когда тронулась телега в путь, все соседки-подружки стали вытирать глаза платочками. Близко женские слёзы и в радости, и в горести.

В Конторке Евсей остановился у Лаврена. С бабкой Акулиной Пелагея была знакома, старушки обрадовались встрече. Пусть и не были они подружками, но в старости каждый знакомый человек — друг. Пока старики разговаривали, Евсей пошёл к Хрустову.

—

Рассказывай, как устроился: место понравилось или нет?

—

Устроился хорошо, даже лучше, чем ожидал. Всё есть. Леса на дом заготовили, братья Никитины рубить себе дом зачали — к холодам и зайдут.

—

Значит, обид на меня нет?

—

Какие обиды?

—

С женой как, ладите?

—

Ладим. Вот приехал забрал её бабку с собой.

—

Упросила всё-таки?

—

Нет, она и не знает, я сам надумал.

—

Это хорошо. Когда вокруг тебя будет спокойно да дружно, и тебе работать проще будет.

—

Верно.

—

Присмотрел чего в округе?

—

Особо хвалиться нечем. Побывал в Туманшете, там в основном охотники живут, промышляют по реке, по Туманшету. Пушнину у них забирает купец из Канска, обиды имеют на него, но делать нечего — он сам приезжает за товаром. Пытались мужики самостоятельно возить в Тинскую, да встретили их какие-то злодеи на полдороге, хотели обобрать, да только и у мужиков берданки с собой были, дело дошло до стрельбы. Поговаривают, что и кровь пролили. Мужики вернулись назад с добром, а купец прибыл и цены снизил ещё: делать нечего, пришлось продавать себе в убыток. Спрашивал я про золото. Говорят, что попадается немного, но специально за ним ходить не стоит. Есть в Туманшете летний промысел. Если сделать заказ, можно и выгадать — там выпаривают соль. Нашли охотники в тайге солёное озеро. Попробовали соль варить — получается неплохо.

— А ты говоришь — ничего не узнал, — усмехнулся Илья Саввич. — Самое главное и выяснил. Пока приглядись, потом будут дела, я ещё вот чего скажу: зимой можно и мясо возить, только не сюда, не в Конторку, а в Суетиху или Тайшет. Народу там много, и ещё прибывает, а работают в основном на железной дороге и лесозаводе. Многие крестьяне подались на заработки. Вот рабочие будут скупать продукты, но это не сейчас. Я уже прикупил дом в Тайшете, заканчиваю строить лавку, скоро открою торговлю, тогда всё сгодится, что покупать будут. По осени, когда дорога станет, приезжай ко мне в Тайшет, присмотрись.