И, слушая песни, каждый думал о своём, каждый понимал, что Бог увидел их страдания и дал возможность подняться с колен. Всем дал равные условия, и все постарались не упустить счастливый случай.

Осенью большой компанией выехали заготавливать орехи. Год урожайный выдался. Август стоял тёплый, шишка вызрела рано и в середине сентября хорошо шла из-под колота. Колот — это длинная жердь с чуркой на конце. Вырезали в чурке паз клином, вставляли крепкую жердь. Этим колотом били по стволу кедра, шишка отрывалась и летела вниз, а там — берегите головы. Шишка не разбирает, куда ей падать, бывало, что и синяки носили от шишек. Стукнешь по стволу — полетел вниз кедровый урожай. Кто-нибудь решает посмотреть: а все ли слетели, и в это время шишка, запутавшаяся в хвое, и прилетит любопытному под глаз. Потом шишки собирают в мешки, носят на табор. А уж там те, кто не может таскать тяжёлый колот и мешки, шелушат шишки, освобождают орехи. На валёжине стёсывали край, делали ровным, как доска, потом насекали зубцы. Из толстого сучка вырезали рубель, удобную доску с ручкой и такими же насечками, как на валёжине. Шишку клали на насечки, били по ней рубелем и, прижимая, прокатывали. Шишка рассыпалась, и содержимое падало под валёжину на расстеленный полог. Потом всё просеивали на разных ситах и откидывали, освобождая орехи от шелухи. Для такой работы нужно много рук, и поэтому ездили большими артелями. Переплавлял через речку Фрол Погодин, потому что заход в кедрачи был в том месте, где он рыбачил. Двое его сыновей, Пашка да Гришка, тоже отправились за орехами. Старшим с ними пошёл Трифонов Иван. У Ивана сыновей нет, только дочки, а их в тайгу не пошлёшь. Шишки бить — дело серьёзное, вот и приходится ходить самому.

Иван пошёл первым. Он уже бывал на шишкобое, знал дорогу. Да и заблудиться было негде, по распадку иди до самого верха, а там — и кедрачи, и табор.

Поднимались с полчаса по чистому распадку. Тропа уже еле заметная, нечасто ходят по ней, но остаётся след от артели. Пришли на старый табор. Там целые кучи высохшей прошлогодней шелухи, она толстым слоем лежит на земле. Тепло и мягко спать на ней, как на соломенном матрасе. Быстро сделали шалаш, разложили вещи и стали готовиться к завтрашнему дню. Иван стал мастерить колоты, в такой компании одного будет мало. Пашка Погодин взял ружьё и подался посмотреть шишку, пройтись по кедрачу, определить, откуда лучше начинать бить. Всем нашлась работа: готовили дрова, устраивали табор, делали рубели. На костёр поставили большой котелок для чая. Всё делалось молча, со знанием дела. Деревенские дети не росли бездельниками: попробуй поленись, сразу острый язык прилепит прозвище, от которого за всю жизнь не отмоешься. В глаза не скажут, а за глаза всё равно только по прозвищу называть будут. И вся жизнь может пойти насмарку, девки отворачиваться станут.

Раздались два выстрела. Недалеко, поэтому неожиданно и раскатисто. Мужики прислушались и опять занялись своим дело. Только через полчаса, когда уже стало темнеть, появился Пашка. Через плечо он нёс глухаря.

— 

Вот, обед на завтра будет хорош, — сказал Иван. — Чего два раза палил?

— 

Влёт стрелял, первым подранил, пришлось добивать. А то он удирать собрался, потом его в траве не сыщешь.

— 

Да, без собаки не найдёшь.

Устроившись на шелухе, молодые ребята слушали байки Ивана, бывалого охотника, посмеивались да подкалывали разными вопросами. Весело, спокойно было всем.

Наутро Иван поднялся раньше всех. Ещё только стало светать, молодёжь сладко спала. Иван принёс из ручья воды и раздул оставшиеся угли, подбросил дров. Скоро закипит чайник, и тогда можно будить работников. Иван не стал теребить глухаря, просто снял шкуру вместе с перьями, разрубил птицу и залил водой. Глухарь старый, и варить его надо долго. Сейчас отмокнет немного, потом, когда все разойдутся, можно будет ставить на огонь, и когда закипит, поставить на край. Долго томится мясо, зато навар хороший будет. Потом добавит картошки, и суп готов. Ещё несколько минут Иван сидел, смотрел на костёр, слушал тишину. Потом взял пустой котелок, постучал по нему половником и крикнул:

— 

Подъём!

Сполоснувшись холодной речной водичкой, все сели вокруг костра и с удовольствием принялись за глухаря. Бить шишку — силы много надо. А после обеда, пока все отдыхали, Пашка пробежался по лесу и принёс глухаря и зайца к вечеру.

— 

Зайца-то зачем бить? Шкурку выкидывать теперь надо, — возмутились мужики.

— 

Едва отбился от него. Чуть не затоптал меня. Я его прогонял, а он в драку, — серьёзно говорил Пашка.

— 

А чего вы там не поделили? — спросил Иван.

— 

Наглец попался, матерился страшно.

— 

А как ты понял его?

— 

Что я маты не понимаю?

— 

Заячий язык понимаешь?

— 

Да он по-русски меня крыл, я ж говорю, едва отбился.

— 

Иди, помело, — отмахнулся Иван.

Все захохотали.

Работа шла весело. Перешелушили все шишки, приготовили работы на завтра. За первый день устали так, что уснули моментально.

На четвёртый день с утра просеяли весь орех, затарились и отправились домой. К вечеру должны дойти до реки, там будет ждать Фрол с лодкой да домашние с лошадьми. Оттуда на телегах повезут орехи — не по одному мешку набили.

Переплавлялись долго. Пока перевезли мешки, людей, солнце спряталось за верхушки елей. В последней партии плыл Пашка. Когда садился в лодку, бросил пару глухарей.

— 

Чего не съели там? — спросил Фрол.

— 

Это я подстрелил, пока спускались к реке.

— 

Есть птица?

— 

Хватает. День походить с собакой, можно настрелять. Если подранишь, без собаки не найдёшь.

— 

Может, завтра и съездим, пока погода стоит? — спросил Фрол сына.

— П

оехали. Ты тоже пойдёшь?

— 

Нет, я корчаги поставлю, пока ты ходишь, а потом к вечеру сниму их совсем, скоро уже снег будет.

В деревню въезжали победителями. Их уже ждали. Всем хотелось побаловаться орехами.

На другой день Пашка настрелял десяток глухарей, а Фрол наловил два ведра ельцов. Да ещё Фрол выловил тайменя, царь-рыбу здешних мест. Несколько недель назад приметил он матёрого хищника и решил выловить. Заказал Антипу хороший кованый крючок, приготовил крепкую бечёвку и чурку. В чурку вбил толстый гвоздь и привязал к нему бечёвку. К другому концу бечевы прикрепил крючок, наживкой привязал заранее выловленную мышь. Когда сын скрылся в лесу, Фрол заплыл выше ямы, где видел тайменя, и выпустил мышь. Она поплыла, оставляя след, и таймень схватил её быстро. Фрол едва успел выкинуть чурку за борт. Таймень несколько часов гонял чурку от переката до переката. Фрол спокойно сидел в лодке и ждал, когда рыба ослабнет. Когда чурка затихла в одном месте, Фрол поплыл посмотреть, что там. Рыбина ещё немного сопротивлялась какое-то время, но обессилела и затихла. Фрол вытащил тайменя на галечник. Добыча оказалась фунтов на тридцать. Пашка долго разглядывал диковинку и качал головой:

— Ну, ты, батя, выловил чёрта.

Фрол только улыбался.

Отец с сыном были довольны поездкой. Матери работы привезли. Надо почистить и посолить рыбу, обработать птицу, чтобы не пропала. Соседи приходили посмотреть на тайменя.

До полуночи провозилась мать с добычей, но радостно было женщине. Разве это работа, когда достаток в дом. Готовые тушки птиц разложила в сенцах, чтобы отнести в ледник.

А утром выпал снег. До Покрова ещё две недели, снег может и не удержаться: понаделает грязи и исчезнет. Когда все осенние дела переделаны, можно и переждать какое-то время, но нельзя в один миг отдохнуть от работы. Слоняться без дела по двору — занятие не очень приятное, и каждый добрый хозяин ходит по усадьбе, заглядывая по углам. Ищет, где ещё можно приложить руки, пока не настали холода. Там поправит мелочь какую, в другом месте починит что-нибудь. Зима потом все мелочи сосчитает и выложит в самый неподходящий момент. В такие дни сельские мужики собираются в кузнице, подальше от женских взглядов да окриков. Не боится волк собаки, да не хочет драки. Пока ещё морозец не прижимает, снегу немного — в кузнице идёт работа. Зимой можно растопить горн, но только по срочному делу, а мелочи нужно доделать по теплу. Не сговариваясь, к Антипу подтянулись Трифон Суренков, Томаев Прохор, Морозов Фёдор, Трифонов Иван. Расселись, кто где приспособился. Сын Никита, здоровенный парень, спокойный, стеснительный, помогал отцу. Никита повыше и пошире в плечах отца и старшего брата, Ивана. Такой увалень с открытой душой неизбалованного ребёнка. Он никогда не перечил отцу, но, если понадобится, молчком делал по-своему. Антип ругал неслуха, но Никита только улыбался и продолжал работать. Несмотря на свой могучий рост и силу, черты лица имел нежные, материнские. Никто в деревне не пытался задирать Никиту. Поймает за руку, так сожмёт, что после этого про всё забудешь. До чего же он нравился девчонкам, но ни с кем не хороводился. Тайком поглядывал на Иринку, Ивана Юшкевича дочку, да только мала она ещё была, пару годиков подождать надо. Никита заканчивал очередную подкову, выбивал последние искры из металла. Ему чего-то не понравилось, и он вместо того, чтобы бросить подкову в кадку с водой, положил снова в горн и стал разогревать.