— Оставим разговоры обо мне на потом, — произнес Зефир, отстраняя от себя подопечную. — И поговорим о том, что ты совершила, Лида.
— Я?..
Зефир перевел взгляд с ничего непонимающей девушки на ее подругу и добавил:
— Марины здесь быть недолжно.
Лида была в отчаянии.
Все свое детство она твердила родителям и Зефиру: «Хочу в Птифур!», «Хочу на ту сторону!», «Хочу в Баттенберг!». И раз за разом ей говорили: «Ты еще мала», «Тебе нет пятнадцати», «Подожди своего пятнадцатилетия». Так как же так получилось, что она забыла о причине, по которой до прошлого месяца ни разу не была в родном мире своего покровителя?
«Марине только четырнадцать…»
От этой мысли сердце Лиды будто проткнуло сотней острых иголок. От страха у нее немели пальцы на руках, а от озноба все органы в животе скручивало по спирали.
— И… и что же теперь будет? — спросила Лида, разглядывая пол.
Во рту у нее горчило от испытываемого ужаса и стыда.
— В первую очередь госпожу Марину нужно немедленно вернуть домой, — сказал Трюфель, а после добавил, словно отвечая на чей-то немой вопрос: — Кто? Я?.. А я разве не сказал? Я потерял свой ключ.
— Ты?.. Что сделал?..
Голос принадлежал Зефиру.
Лида перестала изучать узоры на зеленых коврах и, запихнув чувство вины поглубже, подняла голову, разглядывая собравшихся вокруг нее птифурцев.
— Как можно было потерять свой ключ⁈
— Если бы я знал, — нарочито спокойно ответил покровитель Горького. — Поэтому госпожу Марину вернуть в мир людей предстоит тебе. Но это… случится не раньше, чем все мы вернемся в Баттенберг.
Лида издала судорожный вздох, чем обратила на себя всеобщее внимание.
Сидевшая рядом с ней Марина крепко сжимала ее за руку, не зная, какие подобрать слова, чтобы приободрить подругу. Она не понимала, какой запрет нарушила Лида, и какое за это должно было последовать наказание. Но чувствовала свою вину перед ней.
— Что сделано, то сделано, — сказал Трюфель, но ни в его голосе, ни во взгляде, ни тем более в напряженных плечах не чувствовалось той легкости, какую он пытался придать их разговору. — Нужно как можно быстрее исправить сложившуюся ситуацию пока… Нужно сделать это как можно быстрее.
Лида понимала, что Трюфель не сказал того, что собирался. Она посмотрела на Зефира. Покровитель нервно постукивал мыском своих туфель и, скрестив на груди руки, старательно не смотрел в ее сторону.
«Он на меня злится», — подумала Лида.
И на сердце у нее вновь закололо.
— Мои доверенные лица уже начали подготовку к вашему переходу. — Кизил, пожалуй, был единственным, не считая Марины, кто не бросал на Лиду тяжелых взглядов. — Вскоре двери в Баттенберг будут открыты, осталось немного подождать.
— Да, мы благодарим Вас за помощь, Государь.
Трюфель склонил голову в благодарном поклоне. Однако никто больше не последовал его примеру. И Лида не могла сказать, что этот факт, который иргиец определенно подметил, хоть как-то его задел.
В этот момент Кизил куда больше хотел узнать, по какой причине Лида искала с ним встречи.
— Я здесь, чтобы обсудить суд аристократов, — начала Лида, — а так же… рассказать о том, к чему я пришла, размышляя о случившемся на маскараде. Если позволите, то я начну.
Кизил внимательно слушал рассказ Лиды и ее мысли о том, что кто-то намеревался стравить народы Птифура друг с другом, и инцидент на празднике был этим «кем-то» заранее спланирован.
— Я знаю, будет трудно поверить в это, — произнесла Лида. — Народы Птифура живут в мире и согласии многие поколения, но… В моем мире говорят: «Ничто не вечно под луной». Рано или поздно мирная жизнь заканчивается и ей на смену приходит смута. Боюсь, что на Птифур опускаются тучи раздора. И если мы хотим остановить их, то нужно узнать, с какой стороны на нас идет это бедствие…
Напыщенные слова совершенно не шли тому образу, который Лида надела на себя, отправляясь в путешествие по птифурским землям. Она прекрасно осознавала, что отличалась от тех, кто был рожден в этом мире. И уж тем более она не была равной монаршеским особам Птифура. Даже рядовые дворяне стояли на несколько ступеней выше нее. Но в чем Лида точно была уверена, так это в своем непоколебимой вере в то, что она все делает правильно и на данный момент находится именно там, где и должна.
Она верила Кизилу. Верила в его невиновность. И была готова доказывать эту веру всем и везде.
Но верил ли в нее сам иргийский царь?
— Вы правы, Лидия, — по итогу проговорил Кизил, и его тихий голос уже говорил о многом: — в Ваши выводы сложно поверить.
— Я понимаю…
Его слова будто выбили из ее легких весь воздух. Лида понурила плечи. От чувства безысходности ей только и оставалось, что вновь опустить глаза в пол.
И на что она надеялась? Что ей вот так просто поверят? Что никто не станет сомневаться в ее словах?
«Кто я такая, чтобы моим словам верили? — задалась она вопросом, от которого на сердце стало еще тяжелее. — Я Маню сюда притащила, наплевав на все правила и запреты…»
Лучше бы она ничего не говорила.
Но неожиданно для всех, Кизил продолжил.
— И все же я Вам верю. — Иргиец взглянул на Зефира. — Удивительно, что ничего не зная, Лидия самостоятельно пришла к такому выводу.
Зефир на эти слова лишь пожал плечами.
— Я бы сказал, что в этом и проявляется ее человеческая натура.
Ему тоже было, что рассказать подопечной. Да и всем остальным.
Рассказ Зефира оказался длиннее. Хотя на эмоции он был скуп, в том, как менялась интонация его голоса, или как брови сходились на переносице, прокладывая глубокие складки на лбу, проявлялось его отношение к собственному рассказу и к событиям, которые ему довелось пережить.
Он ничего не скрывал от присутствующих. Как есть выдал свои беседы с княжной, с ее виденьем будущего для Птифура. И никто кроме Лиды не смог заметить, что чего-то Зефир все же недоговаривал.
Но что это было?
Единственным, кто не выглядел удивленным, слушая Зефира, был Кизил.
— Даже если все так, — Трюфель задумчиво потер подбородок, — я сомневаюсь, что княжна имела отношение к тому, что произошло на маскараде.
Зефир согласился с этим.
— Да, за этим стоял кто-то другой.
— Но если все так, — произнес Максим, включаясь в рассуждения, — то знает ли княжна, кто во всем виноват? Как ни посмотри, но тот, кто всех отравил, для нее идеальный союзник.
— Я думал об этом, — сказал Кизил, — но княжна излишне самовлюбленная женщина, как я слышал. И искренне дорожит своими подданными. Она бы никому не позволила причинить им вред. Даже в угоду собственным целям.
— Никому бы не позволила, — повторил Горький, — то есть, не позволила бы сделать это кому-то другому? А что насчет нее самой? Смогла бы она сделать это собственными руками?
— Максим!..
Трюфель понимал, к чему клонил подопечный, но не хотел, чтобы он озвучивал свои мысли.
В этом у Максима тоже проявлялась его человеческая натура.
— Брось, все может быть, — отмахнулся от него парень. — Если она так открыто заявила о своих намерениях пустить этот мир под откос, лишь бы он по ее мнению развивался, то почему бы не приложить руки к этому толчку?
Лида согласилась с таким выводом.
— Поддерживаю, — заявила она.
Приготовление к переходу заняло больше времени, чем все рассчитывали.
Время, за которым иргийцы не особенно следили, бежало и гости иргийского дворца успели проголодаться. В связи с этим Кизил приказал накрыть столы и пригласил всех в обеденный зал — просторное помещение, где кроме длинного и широкого деревянного стола с массивными стульями, больше ничего не было.
Лишь увидев еду, которую начали выносить слуги, стоило только им всем усесться по местам, у Лиды судорогой скрутило желудок. Мельком взглянув на Марину, она поняла, что и подругу мучил голод. Максим и Барбарис держались лучше, и все же молодым организмам, только что потратившим силы на драку, была необходима подзарядка. Трюфель и Зефир вели себя, как и подобало взрослым — молча ждали, когда перед ними поставят первые блюда.
