«Прям как Безе», — подумалось Лиде, вспомнившей марципанского принца.

— Шелковица? Я впервые слышу о том, что наш Государь посылал Ее Величеству письмо с приглашением посетить дворец.

Иргийка сжала губы в узкую полоску. А Лида решила перейти в легкое наступление.

— Хотите сказать, что я лгу? — Ей удалось придать голосу возмущенную звонкость. — Да как вы смеете?..

— Ну что Вы, Ваше Величество, — проговорил Кассис, но ни в его глазах, ни в чертах его лица ничего не изменилось. Он не пытался сгладить эту конфликтную ситуацию ни мимикой, ни голосом. — Разве смею я обвинять королеву во лжи?

— Мне кажется, что смеете. — Лида откинулась на спинку стула совсем не по-королевски. — Я хочу видеть царя Кизила. И немедленно.

К сожалению, ее властный тон не возымел того же эффекта, что на бедного стражника ранее.

Кассис продолжал сверлить Лиду взглядом, пристально вглядываясь в черты ее лица. Возможно, решал: лгала она или все же говорила правду?

— По какой же причине, — подала голос Шелковица, — Ваше Величество прибыло к нам с такой малочисленной свитой, не предупредив заранее о том, что принимает приглашение Государя? Мы бы организовали для Вас соответствующий прием.

Лида посмотрела на иргийку и задала ей встречный вопрос:

— А разве это не очевидно?

«Если хочешь, чтобы ложь выглядела убедительно, добавь в нее щепотку правды».

— Суд аристократов, — коротко ответила Лида. — Я здесь для того, чтобы обсудить с царем Кизилом линию нашей защиты на суде, и мне не нужна лишняя суета.

Иргийцы вновь переглянулись.

Их взгляды ни о чем не говорили Лиде, но она восприняла переглядывания старейшин как свою маленькую победу. Она заставила их думать о том, что у Кизила есть способ связываться с внешним миром в обход их. А судя по вопросу, заданному Кассисом Шелковице, подобное советом старейшин не приветствовалось.

«Надеюсь, у Кизила из-за этого проблем не будет, — подумала Лида, запоздало ощутив укол совести. — Нужно будет извиниться за это при встрече».

— Государь отрицает выдвинутые против него обвинения, — начала Шелковица. — Он не предстанет перед судом аристократов. А потому ему нет необходимости обсуждать с Вами этот вопрос.

— Царь так не считает, — сказала Лида. — Иначе, зачем приглашать меня во дворец?

На это иргийцам нечего было ответить. В их сердцах поселилось сомнение, от которого уже было невозможно избавиться.

— Государь молод и неопытен, — после недолгого молчания произнес Кассис. — Несколько импульсивен, что характерно для юношей его возраста. Он не обдумал, как следует последствий своего поступка.

— Поступка?

На этот раз уже Лида изогнула в удивлении брови.

— Да. Ваше пребывание в землях Великой Ирги приятно нашим сердцам, однако, крайне нежелательно в сложившейся ситуации.

У Лиды нервно дернулись уголки губ.

— И кем так было решено?

— Мной, только что.

Лида почувствовала, как раздражение начинало бурлить в крови.

Кем себя возомнил этот иргиец? Какой-то советник, не более того!

Она бросила быстрый взгляд на Шелковицу. Женщина безучастно продолжала стоять на своем месте, не предпринимая попыток вмешаться в разговор.

— Ваше Величество, поймите меня правильно, — продолжал Кассис, — в любое другое время Вам были бы рады при дворе. Я видел, что вместе с Вами во дворец прибыл и Барбарис, наш участник турнира. Он рассказал нам, как храбро Вы боролись за корону Великого Марципана, с какой теплотой и нежностью отнеслись к нему и Малине, когда стало известно о подлости парфийцев. Наши сердца будут биться в вечной благодарности Вашему Величеству за это, и мы благодарны Вам за доброту, но…

Право закончить свою мысль Кассис оставил за Лидой.

— Но Вы желаете, чтобы я сейчас же покинула дворец.

Иргиец впервые за время их беседы позволил себе вежливую улыбку.

— Именно так.

Отчего же они не хотели их встречи?

— Что ж… боюсь, это невозможно, — заявила Лида. И улыбка сошла с лица мужчины. — Я не покину дворец до тех пор, пока не встречусь с Государем. После этого, даю свое слово, я вернусь в Баттенберг.

В комнате вновь стало тихо. И Лида начинала нервничать.

Она четко изложила свою позицию — Иргу и дворец она не покинет ровно до тех пор, пока не увидит и не поговорит с Кизилом. Но что же старейшины? Они молчали, также ясно дав понять, что Лида — нежеланный гость.

Но почему?

Лида не верила в их беспокойство о Кизиле. Нет, в их нежелании видеть ее во дворце — и подле своего Государя — было что-то еще. Что-то, чего она не могла понять, потому что много не знала.

В ее знаниях о Птифуре все еще было множество пробелов. Она не понимала дворцовых интриг и хитросплетений чужих желаний. Лида была обычной пятнадцатилетней девчонкой. Современным человеком, далеким от жизни на этой стороне. Но мрачная атмосфера, царившая в комнате, Лиде надоела.

В конце концов, что ей могли сделать эти двое стариков?

— Мы можем просидеть здесь хоть целый день, — произнесла она, заставляя иргийцев посмотреть на себя, — или вы можете отвести меня к Кизилу. Я, конечно, могу и сама его поискать. Но это как-то некрасиво — слоняться по чужому дому без хозяев и без разрешения заглядывать во все комнаты подряд.

Иргийцы вновь смерили ее странными взглядами.

«Ну конечно, — вдруг поняла Лида, — королевы так себя не ведут».

Птифурцы так себя не ведут.

— Смею напомнить, — добавила она, — что я — человек. Я уважаю законы и традиции Птифура, но… если моя жизнь, или жизни тех, кто мне дорог, будут в опасности… Я поступлюсь и вашими законами, и вашими традициями. Поэтому, повторю еще раз: отведите меня к вашему Государю.

У Лиды не было и шанса узнать, возымели ли ее слова на старейшин хоть какой-то эффект, ведь двери в совещательный зал с грохотом распахнулись, ударившись о стены, и на пороге появился тот, о ком они говорили.

Кизил был зол.

Воздух вокруг него буквально трещал разрядами электричества. Лиде казалось, что будь у нее в руках коробок со спичками и зажги она огонь, как все вокруг взлетит на воздух. Поэтому она шла позади иргийца, отставая от него на несколько шагов, совершенно не беспокоясь о том, что как равная ему, должна была идти рядом.

— Могу ли я обращаться к Вам по имени? — чуть ли не шепотом спросила она, сердце в ее груди билось медленно и тревожно. — Государь?

Кизил остановился. Но обернуться к Лиде решился лишь после того, как резко выдохнул, и плечи его расслабились.

— Прошу простить мое поведение… Лидия, — произнес он, старательно выдавливая из себя улыбку. — Конечно же, Вы можете обращаться ко мне по имени. Титулы нам с Вами ни к чему.

Лида была рада это слышать.

— Тогда, скажите мне, как Вы узнали о том, что я во дворце?

— Конечно, я расскажу. Пока мы будем идти.

И Кизил рассказал, как некоторое время назад доносившийся со двора шум привлек его внимание и отвлек от государственных дел. Обычно во дворе никто не шумел. Во дворце в принципе никто и никогда не шумел, это место было тихим и спокойным.

— Поэтому, когда я выглянул в окно и увидел, кто был источником шума, то очень этому удивился.

Перед глазами Кизила предстала картина: Барбарис и Максим вели отчаянную и неравную борьбу со стражей и, стоило отдать им должное, выигрывали.

— Максим дрался со стражниками?

— И одерживал над ними победу.

Кизил кивнул, а к щекам Лиды прилила кровь.

— Стража пыталась вывести Ваших друзей с территории дворца, чему Барбарис и господин Горький всячески сопротивлялись. Господин Трюфель не отходил ни на шаг от Вашей подруги, Лидия.

Подруги.

У Лиды по позвоночнику прошел неприятный холодок. Кизил назвал Марину «подругой», а не «фейлиной».

— Вы сами догадались?..

Видимо страх, отразившийся на ее лице, передался и иргийцу. Кизил перестал улыбаться.