– От этого не легче.

– Верно, не легче. Кошмары начались после смерти Михаила.

– И часто они тебе снятся?

– Не так часто, как когда я только вернулся домой или после аварии. Тогда почти не спал. Посттравматическое стрессовое расстройство – неприятная штука. Сложная смесь воспоминаний и страхов. Невозможно такое контролировать. Я ожидал, что подобное случится, вернувшись сюда, но от осознания этого легче не становится.

– Вчера вечером ты упомянул, что проходил терапию. Это одна из причин?

Тимофей кивнул.

– Основная причина. Я ждал слишком долго. Мы в армии всегда говорили в шутку, что психиатры – это для слабаков. Думали, что можем вернуться и быть в порядке, без проблем.

– Ты так думал и до армии. Я помню, как наш школьный психолог посоветовал тебе сходить к кому-нибудь, когда твоя мать попала в больницу. Ты отказался.

– Я уверен, что выразился более красочно, – усмехнулся сыщик. – Мне было трудно смириться с тем, что помощь с моими переживаниями ничем не отличается от обращения к врачу по поводу травмы. Но, как уже сказал, пытался справиться с этим сам. Никогда не пил так, как некоторые мои друзья, – мама дала мощный пример против этого. Но после возвращения снова работал с Николаем, пока он гастролировал по стране. Мы всегда засыпали поздно, и я часами лежал с открытыми глазами, ожидая, пока не отключусь. Я пробовал прописанные мне снотворные, надеясь, что они помогут избежать кошмаров. Каждый раз, когда они возвращались, увеличивал количество принимаемых таблеток. Николай заметил и помог мне.

– Он потащил тебя лечиться?

– Верно.

– Он всегда был хорошим братом.

– Да.

Дядя Марат и тётя Вика сыграли большую роль в том, чтобы не дать Тимофею разрушить свою жизнь в детстве, но именно Николаю он доверял и равнялся на него, хоть тот и был младше. Брат возил его на приёмы отчасти для поддержки, отчасти для того, чтобы Тимофей поехал и остался. Через полгода один из его армейских приятелей обратился к нему по поводу должности в «Особом мнении». Без поддержки Николая он не смог бы согласиться на эту работу. Тимофей понимал, как ему повезло. Не с родителями, так хотя бы с братьями.

Ирина протянула руку и взяла его в свою.

– Я рада, что он был рядом с тобой.

Её улыбка растопила мужское сердце. Эта женщина всегда видела в других лучшее. Она знала, как сделать так, чтобы людям было хорошо. Тимофей представлял, что это помогает ей в работе физиотерапевта. Когда они были вместе, он ценил это не меньше, чем её любовь, и за эти годы ему часто этого не хватало.

– Спасибо, что разбудила меня, – сыщик поднёс её руку к губам, поцеловал и заметил, во что она одета, точнее, во что не одета. Судя по всему, Ирина спала в ночной сорочке, которая из-за того, что она сидела, доходила едва ли до середины бёдер. Ткань была детски-розового цвета, с тремя маленькими пуговками у выреза, которые так и хотелось расстегнуть, чтобы убедиться: её кожа такая же мягкая, как он помнил. Тимофее оторвал взгляд от её декольте и увидел, что она смотрит на него. Думала ли она о том же?

– Я хочу поцеловать тебя, – сказал он.

Никаких догадок, никакого замешательства.

– Сделай это. Я хочу, чтобы меня поцеловали.

Сыщик двинулся вперёд, потом остановился. Видеть её, быть рядом – всё это пробуждало в нем старые желания. Но было ли правильным действовать в соответствии с ними?

– А если я захочу большего?

– Насколько больше?

– Я не уверен. Возможно, очень многого.

– Ещё не знаю, готова ли я сказать «да», – ответила Ирина.

– Тогда я буду целовать тебя только до тех пор, пока ты не поймёшь, чего хочешь.

Он притянул женщину к себе, и она растаяла в его объятиях. До сегодняшнего дня они были всегда в верхней одежде, и окружающая обстановка помогала держаться на расстоянии. Но сейчас на ней была только эта тонкая сорочка, а на нём вообще ничего, кроме «боксёров». Ирина положила руки на его спину, её грудь прижалась к нему, и его «возможно, очень много» быстро перешло в «определённо всё».

Перетащив Ирину к себе на колени, Тимофей прижал её к себе поверх одеяла, укрывавшего его по пояс. Он надеялся, что материал будет достаточным барьером. Ему и так было заманчиво видеть, как под тканью рубашки твердеют её соски. Продолжая целовать женщину, он провёл рукой по её груди, а затем положил пальцы на поясницу. Резкий вздох Ирины обрадовал и возбудил. Хорошо. Он не хотел толкать её дальше, чем она была готова, но знание того, что она тоже хочет, говорило о возможности поделиться чем-то большим.

Ноготки Ирины пробегали по его лопаткам и порождали дрожь наслаждения. Самые простые прикосновения мужчины вызывали и у неё самые сильные реакции. Он не мог представить, что может произойти, если оба окажутся под одеялом.

На самом деле, слишком хорошо себе это представлял.

Её язык дразнил, и он нежно посасывал его, втягивая глубже в рот. Ирина задыхалась от удовольствия, и этот звук привёл его в восторг. Тимофей никогда не позволял себе представить, что она снова окажется в его объятиях. И как бы долго это не продолжалось теперь, был уверен, что станет наслаждаться каждой секундой. Он провёл руками по прекрасным светлым волосам, наслаждаясь ощущением прядей в своих пальцах, вспоминая, как распускал её хвост после танцев.

Он поцеловал Ирину в скулу, затем в шею, пока её голова откинулась назад. Он вдыхал аромат женской кожи, находя его одновременно знакомым и изменившимся. Она пользовалась другим мылом, но под ним был её незабываемый собственный запах. Он окутал Тимофея, как сладкий дым, в котором он был счастлив оказаться.

Его руки переместились с её спины на попку, а затем на ногу, где его отвлекло знакомое ощущение, но такое, которое ожидал увидеть на своей ноге, а не на её. Оторвавшись от объятий, сыщик посмотрел на правое бедро Ирины. Давно заживший шрам говорил о чем-то жестоком.

– Что случилось? Почему ты остановился? – она проследила за его взглядом до своей ноги.

– Что это было, Ирина?

Женщина попыталась отстраниться, но Тимофей прижал её к себе. Она схватилась за одеяло, чтобы закрыть шрам.

– Прекрати, ты не должна это скрывать. Черт возьми, у меня повсюду шрамы и ожоги, но я их не стесняюсь. С тобой произошло что-то ужасное. Скажи мне.

Сыщик наблюдал, как эмоции меняют выражение её лица. Видел, что она подумывает отвлечь его поцелуями, но потом сдалась и сказала.

– Это причина, из-за которой я перестала танцевать.

– Я знаю, что это уродливый шрам. Отвратительный, – грустно произнесла Ирина. Муж много раз говорил ей об этом и никогда не прикасался к её ноге. Это было одной из причин, по которой он настаивал на том, чтобы жена носила более длинные юбки. В своё время она подумывала о пластической операции, чтобы покончить с его комментариями и своим смущением.

Ирина потянула за слишком короткую ночную рубашку, но Тимофей положил руки на её руки и остановил.

– Если тебя это смущает, то ты убежишь из комнаты, когда увидишь мой шрам, – сказал он и откинул одеяло в сторону, показав свою ногу.

Когда Ирина видела его в спортзале, он был одет в длинные брюки, и хотя она могла представить, как выглядит шрам после травмы, увидеть его вблизи оказалось совсем иным зрелищем.

– Ты прав. Твой хуже.

В отличие от её шрама, который поблёк со временем, след от раны Тимофея был багровым. Ирина могла видеть места, где кость прорвала кожу, и аккуратные швы, наложенные хирургом.

– Тебе повезло, что можешь ходить, – сказала она поражённо.

– Да, слышал. Похоже, то же самое можно сказать и о тебе. Что случилось?

Прошло много времени с тех пор, как Ирина рассказывала эту историю. Она посмотрела на него, потом на свою ногу. Прислонившись к мужчине и глядя на шрам, позволила воспоминаниям вернуться.

– Это было через несколько месяцев после смерти моей матери. Мне было тяжело, я горевала. Отец называл это хандрой.