– Я никогда не забывал, – сказал он. – Никогда не сомневайся в этом. Покинуть тебя было самым трудным, что когда-либо делал. И это включая пребывание на передовой линии войны.

Он ушёл, ничего больше не сказав, и поехал домой. Уже подъезжая к дому, пожалел о своём поступке.

Зря он её поцеловал. Ему не нужны были эти сложности. Не стоило позволять себе вспоминать, как хорошо ей было в его объятиях. Он не мог вмешиваться в привычное течение жизни Ирины, потому что ни за что не остался бы после окончания расследования. Некоторые вещи, сказанные о нём, были правдивы. Тимофей был плохой ставкой и всегда ею будет. У него могла быть хорошая работа, но он понятия не имел, как создать дом и что нужно для того, чтобы остаться с кем-то. Ирина заслуживала лучшего, чем Кирилл и он.

А что, если она не хотела, чтобы он её целовал? Да, она ответила, но он лишь схватил её. Как бы сильно ему ни было больно, он никогда не принуждал женщин. Боже, он должен был извиниться перед ней. Его неспособность сопротивляться Ирине не оправдывала его действий.

Он знал, что приезд в Лазурск будет непростой задачей. С Ириной здесь, со всеми этими эмоциями, по-прежнему живыми, это было пыткой.

Тимофей провёл рукой по лицу, пытаясь выкинуть девушку из головы. Да, похоже, что так и будет. За то время, что они были в разлуке, он так и не смог с этим справиться. И уж точно не получится сейчас.

Он зашёл в дом, бросил ключи и бумажник на тумбочку и заглянул в холодильник, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь на ужин. Нашёл завёрнутый в фольгу прямоугольник с надписью «Мясной рулет – 30 минут в духовке при 350. Приготовь овощи. С любовью, тётя Вика». Эта женщина умела заботиться о людях. Совсем не похожа на его собственную мать.

Он открыл духовку, положил мясной рулет и решил прогуляться с Джиной. Им обоим нужна была физическая нагрузка. Хоть что-то, чтобы проветрить голову.

Начинался весенний закат, и небо окрасилось в малиновые тона. Коллеги говорили о поездке на Домбай, чтобы покататься на лыжах. Для Тимофея всё это было чем-то, чего следовало избегать, как и воспоминаний об Ирине и родителях. По мере того как он шёл, его мысли возвращались не к болезненным, а к весёлым временам. Футбольные матчи детской лиги в Керневске, куда он ездил с братьями и дядей Маратом. Слушать, как тётя Вика учит Николая играть на пианино и поощряет его к написанию музыки. Воскресные ужины со всеми в доме Ребровых, где его собственные заботы казались такими далёкими.

И Ирина, которая делала болезненные моменты терпимыми.

Ему нужно было быть осторожным. Она только начала жить своей жизнью. Он не должен был разрушать её.

Когда он вернулся в дом, воздух наполнился запахом стряпни тёти Вики, и он ещё раз поблагодарил её за заботу. Если быть честным с самим собой, то, несмотря на то, что присутствие Ирины всё усложняло, он был рад помочь дяде Марату. Ребровы никогда не просили ничего взамен за то, что приняли его с братьями в свою жизнь. Их щедрость и любовь были без всяких условий, но Тимофей всегда надеялся, что сможет отплатить им за это.

Он разогрел пакет с замороженными овощами – ведь если бы он этого не сделал, тётя Вика бы узнала – и отнёс тарелку в гостиную, чтобы посмотреть телевизор во время еды. Джина быстро расправилась с куском, который он ей дал, и вскоре уже сидела рядом с ним, надеясь на добавку. Переключая каналы, Тимофей улыбнулся размеру телевизора. Когда они были детьми, Никита жаловался, что у них маленький телевизор. Они едва могли позволить себе кабельное телевидение, и это расстраивало их троих. То была ещё одна причина проводить время в доме Ребровых, даже несмотря на частые ссоры между Никитой и Романом по поводу того, что смотреть.

Когда Тимофей закончил ужинать, он решил посмотреть, какие ещё изменения Никита произвёл в доме. Поднявшись наверх, понял, что даже здесь всё стало другим. Ничего не скрипело и не провисало. Он не мог представить, во что обошлось такое количество обновлений, но всё, что брат вложил, того стоило.

На вершине лестницы Тимофей на минуту замер, глядя на двери трех спален. Это было единственным плюсом – у каждого из них была своя комната. Сколько раз они хлопали этими дверями в гневе и разочаровании? Сколько раз они слушали, как их родители кричат друг на друга, прячась в своих комнатах, или приходили в комнату Николая, чтобы утешиться? Когда отец ушёл, крики прекратились, а мать начала сильно пить. Это был не очень хороший обмен.

Тимофей первым делом зашёл в комнату Николая. Ни плакатов группы, ни разбросанных повсюду нот. Только двуспальная кровать, комод, письменный стол и тумбочки – всё в зелёных и коричневых тонах, как в лесу. Было уютно. Комната Никиты, которая находилась над расширенной гостиной, была оформлена в голубых тонах, прохладных и манящих. Она была больше, чем в детстве, и в ней стояли двухъярусная и двуспальная кровати.

Тимофей улыбнулся, глядя на двухъярусную кровать. Ещё одна вещь, о которой Никита всегда мечтал. Приятно было видеть, как старые мечты брата воплощаются в жизнь в этом доме.

Сыщик замешкался перед дверью в свою комнату по нескольким причинам. Во-первых, здесь жила Ирина, а во-вторых, из-за воспоминаний. Хорошие, плохие, ужасные. Несколько раз надежда, чаще гнев и отчаяние. Наконец, он глубоко вздохнул и вошёл.

Накануне вечером он был слишком сосредоточен на Ирине, чтобы заметить изменения. Комната была оформлена в бордово-черных тонах и имела такую же обстановку, как и комната Николая, а на стенах висели различные гравюры с осенними пейзажами. В отличие от комнаты Николая, было видно, что здесь кто-то живёт, причём женщина. Туфли под комодом, украшения на столешнице, лосьоны, роман на прикроватной тумбочке, косметика и зеркало на столе.

Тимофей представил, как Ирина собирается утром, расчёсывает волосы. Всегда красивая и ухоженная. Боже, неужели воспоминания никогда не закончатся?

Тимофей сидел на беспорядочно заправленной кровати и был готов поклясться, что чувствовал запах шампуня Ирины. В прошлом месяце исполнилось двенадцать лет с тех пор, как он был здесь в последний раз. Одно из последних воспоминаний было чудесным. Они с Ириной занимались любовью в первый и единственный раз в этой комнате в ночь их выпускного вечера.

На следующий день всё полетело к чертям.

Тимофей сидел и осматривался. Он увидел комнату такой, какой она была во времена его детства. Вот медная чеканка, изображающая несущийся по бурным водам парусный корабль. Вот картина, на которой уместилась большая ваза, наполненная свежесобранными маками. Его мать, Стелла, нарисовала что-то особенное для каждой из комнат сыновей. В комнате Тимофея – маки, для Николая – мотоцикл, для Ника – Чебурашку с крокодилом Геной. Каждый раз, глядя на маки, Тимофей чувствовал себя любимым.

Мама была так счастлива, когда создавала их комнаты, её талант сиял. Через неделю после того, как они узнали, что их отец погиб в автокатастрофе, – это случилось почти через два года после приезда сюда, – Тимофей поднялся наверх и почувствовал запах свежей краски. На мгновение он подумал – понадеялся – что мать снова начала рисовать. Она начала, но не так, как ему хотелось. Сын обнаружил её в своей комнате: она замазывала маки и всю стену отвратительным коричневым цветом, нанося слой за слоем поверх своей работы.

Он закричал: «Что ты делаешь?!» и попытался отобрать у неё кисть, испачкав при этом рубашку, руки и лицо. Мать посмотрела на него, сначала не заметив, и он понял, что она пьяна. Опять. В три часа дня. «Остановись, пожалуйста». «Нет, эти отвратительные маки нужно убрать. Они ужасны. Бесполезны, бесполезны…»

Тимофей узнал слова, которые произносил его отец, когда говорил о Стелле и её работе, когда говорил ей, что она должна найти занятие получше. Это было в тот вечер, когда он бросил этюдники и другие работы в камин. Сын попытался остановить её: «Мама, это замечательно, и это моя картина. Как и рисунки, которые ты сделала для Коли и Никиты. Пожалуйста, не забирай их». «Их тоже надо было уничтожить».