Его Баграм встретил здесь, в этом городе, больше двадцати лет назад, но тогда командор Жослен находился в расцвете славы, не приходилось и думать о том, чтобы подступиться к нему. Впрочем, как раз думать-то никто никому запретить не может, и киликиец принялся вынашивать план мести. Казалось бы, удобный момент представлялся семнадцать лет назад, когда узурпатор, Боэмунд Кривой, не чуя беды, сидел в своём родовом графстве, в Триполи. Тогда армянам удалось проникнуть в город и сделаться в нём хозяевами. Они обложили засевший в цитадели гарнизон, и тот, лишённый подвоза продовольствия, сдался на милость победителей. В Антиохии утвердился законный властитель, Раймунд-Рубен. Как позже выяснилось, проклятому храмовнику удалось ускользнуть. В самый последний момент он бежал на побережье в неприступную Тортосу.

Баграм умолил сюзерена своего господина, царя Малой Армении Левона[15], посодействовать ему в святом деле мести. Ситуация, казалось, вполне благоприятствовала, царь вернул тамплиерам Бахрас, что сделало великого магистра менее щепетильным в вопросах взаимоотношений одного из своих братьев с подданными щедрого горского владыки. Как-то нежданно выяснилось, что у сира Жослена оказалось немало грехов, мириться с которыми братство не могло. Чернокнижие, общение с потусторонними силами, чрезмерное властолюбие, неразборчивость в средствах и прочая, и прочая, и прочая.

Однако хитрый старик нюхом почуял беду, из Тортосы он бежал в Триполи, под крыло к главному ненавистнику всех киликийцев, Боэмунду Кривому. Впрочем, Жослен не долго оставался в стенах столицы графства, где каждую минуту мог ждать предательского удара кинжалом в спину (он ещё не знал тогда, что враг его не мог позволить себе роскоши обратиться через госпитальеров к ассасинам). Граф направил его к сельджукскому князю Икониума, Кайхаусу, и маленький отряд Жослена, присоединившись к турецким ордам, с полной отдачей посвятил себя грабежу западных провинций царства Левона.

В 1220 году Боэмунд вернул себе княжеский престол Антиохии, что вновь сделало Жослена недосягаемым для мстителя. Впрочем, если бы последний имел целью лишь удовлетворить свою кровожадность, послав в дом заклятого врага наёмных убийц, командор ордена Бедных Рыцарей Храма Соломонова уже давно был бы мёртв. Жертвами безумных фидаев, посланцев Старца Горы[16], становились и не такие личности: достаточно вспомнить новоизбранного короля Иерусалима, Конрада Монферратского, или совсем недавно павших от рук ассасинов, нанятых Госпиталем, чтобы уничтожить заклятых врагов ордена — патриарха Альберта Иерусалимского и старшего сына князя Боэмунда Кривого, Раймунда, зарезанного не где-нибудь, а в неприступной Тортосе, оплоте храмовников.

Тринадцать лет ждал Баграм своего часа. Тринадцать лет служил жившему в уединении «почётному» командору по-собачьи преданный своему настоящему господину Варлам. И вот, будто звёзды сошлись, после смерти старого князя настала возможность посчитаться с врагом собственными руками, да к тому же, наконец, завершилась миссия Варлама. Возможно, было бы умнее, как советовал дальновидный Васил, сохранить слуге жизнь, он мог бы оказаться полезен, никогда не лишнее иметь своего человека в стане неприятеля, но Баграм боялся, что о сокровищах каким-нибудь образом пронюхают тамплиеры. Пришлось перерезать верному Варламу глотку.

Теперь цель достигнута, Баграму удалось заполучить возможность распоряжаться не только жизнью своего ненавистника, но и захватить столько лет скрываемое ото всех сокровище.

Ещё не утихли всеобщие восторги, вызванные видом несметных богатств, а предводитель киликийцев уже начал подсчёт свидетелей, которых придётся устранить. Пятерых убили слуги Жослена, значит, считая самого Баграма и Васила, оставалось ровно тридцать три человека. Целый отряд! Большая часть в комнату не поместилась, но это ничего не значит, слух разнесётся мгновенно...

Именно в этот момент, когда, покончив с арифметикой, Баграм пришёл к выводу, что из всех тридцати трёх, исключая, разумеется, его самого, придётся оставить лишь троих — Басила и двух немых — он посмотрел на командора, увидев его именно таким, каким был он тогда, сорок лет назад. Если не считать длинных, совершенно седых волос, отсутствия шлема, кольчужного капюшона и меча, всё осталось как прежде. Даже усы точно так же, как и тем памятным летним вечером, свисали ниже подбородка. Изменился только их цвет, теперь из пшеничных они превратились в седые. И ещё, тогда начинался июль, теперь заканчивался март. Впрочем, время года не играло ровным счётом никакой роли.

«Почему он в кольчуге, но без меча? — спросил себя Баграм, скользя глазами по фигуре врага. — Даже и кинжала у него нет... Надеется, что я пощажу безоружного? Ну уж нет! Он не пощадил ни меня, ни моей матери!»

Старик улыбнулся, словно прочитав мысли, вихрем промчавшиеся в голове своего ненавистника. Взгляд киликийца остановился на его руках. Кисть левой белела в темноте, а правая... перчатка! Кривой Жослен, Жослен Левша, так называли храмовника, но никто никогда не говорил: однорукий Жослен! Прочитав по глазам смертельного врага одно — он понял! Понял! — командор, злобно оскалившись, выбросил вперёд правую руку.

Скрытый в перчатке клинок вонзился прямо в не защищённый кольчужным плетением участок шеи. Лезвие вошло неглубоко, но...

Баграм выронил меч, схватился за горло и начал оседать. Он бы и упал, если бы кто-то из воинов не догадался подхватить неизвестно с чего потерявшего сознание господина.

— Что случилось? Что с господином?! — раздалось сразу несколько возгласов. — Он умирает!

И действительно, могучий воин, седобородый красавец на глазах своей дружины испускал дух. Он не мог произнести ни одного членораздельного звука, только хрипел и стонал. На губах его пузырилась розовая пена. Наконец, заметили сочившуюся на металл кольчуги кровь. Кто-то закричал:

— Это старик!

— Он ударил господина! — подхватили другие. Мечи взметнулись к потолку. — Смерть ему!

— Нет! — вставая на пути воинов, устремившихся к командору, закричал Басил. — Пусть не надеется так легко отделаться! Мы сделаем с ним то, что собирался сделать наш господин!

Старика, казалось, ни на йоту не встревожила подобная перспектива. Он совершенно очевидно не страшился ни пыток, ни мук, ни медленной смерти на костре.

— Повремени, Басил, — проговорил он зловещим голосом. — Баграма больше нет, может, это и к лучшему? Теперь ты здесь главный. Тебе и делить добычу. Давай-ка подумай над тем, как уменьшить количество претендентов. Что ты так вытаращился на меня? Баграм не стал бы утеснять себя подобными сложностями. Он решал проблемы просто, не так ли? Варлам послужил ему немало, но он не пожалел верного раба. А чем остальные лучше?

Под прокопчёнными сводами комнаты на несколько секунд зависла ощутимая почти физически зловещая тишина Как бы ни были глупы солдаты, но и они сообразили, что в словах старика заключается печальная истина. Если бы предводитель остался жив, большинство из них прожили бы очень недолго. Пользуясь всеобщим замешательством, командор подошёл к ларцу и поднял крышку. Казалось, от блеска драгоценностей рассеялся окружающий мрак.

Старик запустил в сундучок руку, точно решил перемешать камни, а может быть, просто взять полную пригоршню и бросить в собравшихся. Однако ничего подобно не произошло, храмовник отошёл от сокровища, и все увидели вдруг, что драгоценные камни и золотые монеты... исчезли.

Воины, точно так же, как и в тот момент, когда впервые увидели содержимое ковчежца, невольно придвинулись ближе к столу, будто желая убедиться в том, что на их глазах произошло чудо. Но оно не принадлежало к разряду тех, которыми удивлял древних жителей Леванта бродячий философ, принявший жестокую смерть на кресте и увековечивший своё имя на тысячелетия. Его чудеса отличала доброта, чудо же кривого однорукого старика было злым, он словно бы обратил вино в воду. Кому нужны такие чудеса? Понятно, кому...