Славословия короля, баронов, и особенно вождя иоаннитов, так убаюкали Бернара, что он совсем утратил бдительность, решив на минуту, что Раймунд искренне признал превосходство тамплиеров, и в особенности их магистра, над госпитальерами. Всё же Раймунд дю Пюи был уже очень немолодым человеком, наверное, с возрастом дух соперничества в нём уже изрядно поугас. Как-никак уже почти тридцать пять лет бессменно управлял он своим реформированным орденом, за это время Храм сменил не одного магистра[87].

Однако эйфория продолжалась недолго, всего на краткий миг поймал Бернар взгляд соперника, обращённый в сторону беффруа. Увидев жгучую ненависть в глазах Раймунда, глава братства Бедных Рыцарей подумал:

«Сглазит! Сглазит башню, чёрт проклятый! Гляди-ка ты, а?! Помирать пора, а он?!»

Проводив высоких гостей, Бернар де Тремелэ долго не мог найти себе места, едва он успокаивался, как перед мысленным взором его возникали глаза старика госпитальера. Магистр Храма долго не мог заснуть: только сон начинал охватывать его, как мысль о том, что проклятый Раймунд сглазил башню, пронизывала сознание огненным клинком, точно мгновение назад вынутым из горнила кузнецом.

«Для чего? Для чего королю понадобилось перемещать иоаннитов? — спрашивал себя Бернар. — Для чего Раймунд перебрался ко мне под бок? Что он задумал?!»

Магистр Храма не находил ответа на столь сильно тревоживший его вопрос. Три дня назад в лагере произошли перемены, прибыло подкрепление из Европы, а вслед за ним коннетабль Онфруа де Торон привёл только что набранный отряд наёмников. Последние заняли место госпитальеров, пилигримы с Запада встали по правую руку от тамплиеров, а следом за ними разместились... иоанниты, сменив прежнюю дружину, которая отправилась на усиление наёмников. Всё как будто бы было сделано правильно: рядом с новичками ставили опытных, бывалых воинов. Однако, после вчерашнего визита, Бернар изменил своё мнение. Он думал лишь о том, что теперь его рыцарей и госпитальеров разделяют всего несколько десятков шатров, в которых разместились свежие силы из Европы.

Не проспав и часу, магистр Храма проснулся в холодном поту.

«Он хочет быть поближе к башне! — мысленно воскликнул Бернар де Тремелэ. — Он понимает, что у нас, храмовников, шансов первыми ворваться в город больше, чем у кого-либо другого!.. — Эта мысль вызвала у магистра зубовный скрежет. — Ну нет же, Раймунд де Пюи, нет! Тебе не удастся запустить руки в богатства язычников Аскалона раньше меня!»

Разбудив спавших в углу оруженосцев, Бернар лично отправился осматривать посты возле башни. Всё было в полном порядке, и магистр возвратился к себе с чувством глубокого удовлетворения. Он помолился, выпил горячего вина и немедленно заснул. Господь внял его мольбам, сподобив счастья увидеть чудесный сон — магистра Госпиталя, старика Раймунда дю Пюи по приказу папы Евгения... сожгли на костре как еретика.

Происходила сия угодная Господу церемония где-то в Европе, в Италии или даже на юге Франции в самый разгар зимы было холодно и зябко, выпал снег. Бернар стоял среди почётных гостей на возвышении, расположенном на некотором удалении от костра, так, чтобы искры пламени не летели в лицо, но в то же время смотреть оттуда было удобно — чернь специально оттеснили в сторону.

Герольд прочитал папскую буллу, согласно которой престол святого Петра упразднял орден святого Иоанна Евангелиста. Всё движимое и недвижимое имущество, принадлежавшее братству, передавалось... ордену Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова, госпитальерам предлагалось на выбор два варианта: они могли стать храмовниками или... сложить голову на плахе...

Проклятый еретик вспыхнул, как сухая береста. Бернар даже пожалел, что ненавистный ему Раймунд так мало промучился. Пламя костра оказалось таким высоким, таким жарким, что магистр Храма вполне согрелся. Щёки его покраснели, приятное тепло разлилось по телу. Бернар чувствовал себя просто замечательно, он принялся мысленно прикидывать, сколько и где припрятано у госпитальеров сокровищ и как лучше распорядиться переданным его ордену имуществом соперников.

Магистр задумался и не заметил, как что-то случилось. Всё окружающие буквально ахнули, потому что из пламени костра к возвышению для почётных гостей потянулась огромная страшная рука — кости с отваливавшимися от них кусками обгоревшей плоти. Бернар не успел даже подумать о том, кому принадлежала рука, как страшные пальцы вцепились ему в глотку, лишая возможности дышать. Магистр почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Он услышал громкий дьявольский смех, доносившийся из самого центра пламени, оттуда, где находился казнимый госпитальер.

В то же мгновение Бернар де Тремелэ понял, что, сгорев, Раймунд превратился в призрака, и призрак этот тянул теперь своего врага за собой в костёр.

«Что? Не вышло?! — давясь от демонического хохота, спрашивал своего врага призрак магистра братства Иоанна. — Не получилось?! Хотел всё, всё себе заграбастать?! Думал на горе чужом поживиться? Так на же, поживись!»

С этими словами призрак бросил Бернара в костёр.

— А-а-а! А-а-а! — закричал магистр Храма, вскакивая. — Изыди, сатана... — Он начал размашисто осенять крестным знамением себя и какое-то тёмное существо, стоявшее перед ним, но рука наткнулась на нечто твёрдое. — Прочь! Прочь! Изыди...

Существо в страхе перед крестом попятилось, однако оно не зашипело, не захрипело, не стало биться в конвульсиях, как полагалось бы адской твари, а с неподдельной тревогой в голосе заговорило:

— Мессир! Мессир! Это — я, я, ваш оруженосец Паскуаль!

— Что?! — Бернар оторопело уставился на говорившего. Несмотря на плохое освещение — он сам выбил из рук слуги свечу, — сомневаться не приходилось, тот не врал, он действительно был оруженосцем Паскуалем. — Какого дьявола ты тут делаешь?! Какого чёрта ты разбудил меня?!

— Беда, мессир, — упавшим голосом проговорил оруженосец. — Беда...

— Как? Что? Что случилось? — спросил магистр, оглядываясь и понимая, что и в самом деле произошло нечто из ряда вон выходящее. Шёлк палатки словно бы стал прозрачным, сделался тоньше самого тонкого газа, в который так любят облачаться восточные танцовщицы. Но самое главное заключалось не в этом, голубая материя окрасилась в красный цвет, а на улице раздавались заполошные крики. Создавалось впечатление, что на лагерь напал огнедышащий дракон.

Надо отдать должное магистру, он очень быстро вернулся из своего кошмарного сна в ещё более кошмарную реальность. Он мгновенно осознал, что всё привидевшееся ему, каким бы ужасным ни казалось оно ещё несколько мгновений назад всё равно куда менее ужасно, чем то, что происходит на самом деле. Нет, конечно, Раймунда дю Пюи не сожгли по приказу папы, и орден госпитальеров остаётся орденом госпитальеров. Так что же случилось?

— Башня?! — спросил магистр, вскакивая так легко, словно бы и не было на нём тяжёлой двойной кольчуги. — Башня?!

— Да...

— Проклятый старик!

Ничего страшнее и помыслить себе было нельзя. Вскоре после того, как магистр тамплиеров, лично проверив посты, уснул сном праведника, две дюжины смельчаков мусульман подобрались к нёсшей смерть горожанам проклятой Аллахом беффруа. Смертники — они понимали, что шанса уцелеть у них нет — несли с собой по нескольку полных мехов для вина, но не вино находилось внутри, а страшная смесь, именуемая повсюду греческим огнём.

Добравшись до цели, некоторые из мусульман передали ношу товарищам и, выхватив мечи и кинжалы, бросились из ничего не подозревавших франков. Пробив брешь в кордоне, они дали возможность своим прорваться к башне. Те же, оказавшись на месте, принялись быстро вспарывать кожу бурдюков и плескать греческий огонь на основание беффруа. Прежде чем стража, находившаяся наверху, успела понять, что происходит, сооружение занялось. Некоторые из христиан попрыгали вниз и принялись резать смельчаков, но тем было уже всё равно, они умирали с улыбками на устах, как и подобает героям, свершившим праведное дело во имя единоверцев.