— Спасибо! — женщина вдруг пылко поцеловала меня в щёку. — От ваших слов мне уже лучше!

После чего, вдруг резко засобиралась и уехала, несмотря на моё предложение подождать с отъездом.

Я пожал плечами и вернулся в кресло. Женщины, что с них возьмешь. Хорошо хоть мясо наше не сожрала. А могла, сам видел, как алчно смотрела.

Вечер прошёл стандартно прилично, мы с кошаками всласть налопались печёной оленины, я прикончил бутылку шотландского, выкурил ещё одну трубочку перед сном и с чистой совестью завалился в постель.

Полежал пару минут с закрытыми глазами и благополучно провалился в сон.

А вот со сном особо не задалось. Мне почему-то приснилась почтеннейшая Маргарита Альбертовна Кацнельбоген. Я заполошно убегал от неё по бескрайним пампасам, а эта почтенная дама, в боевой индейской раскраске, меня догоняла верхом на шестиногом муле.

А проснулся от того, что чёртов Мусий, зачем-то начал топтаться у меня по лицу, а потом и вовсе куснул за ухо, зараза шерстяная. Смахнув с себя кошака, я, было, собрался опять заснуть, но, вдруг, услышал, как сквозь оглушительный стрекот цикад за окном, пробился отчётливый скрип половицы.

А ещё через мгновение, в проёме двери проявились очертания чьей-то массивной фигуры.

Рука нащупала рукоятку шестизарядника.

Гость переступил порог и сразу же в его сторону из угла с грохотом протянулся ослепительный сноп огня.

В нос шибанул острый запах сгоревшего пороха.

Я кубарем скатился с кровати на пол и на корточках рванул к стене.

В глазах плясали весёлые солнечные зайчики, и я толком ничего не мог рассмотреть, но фигура в проёме двери исчезла.

Я ненавижу людей, это правда. Но себя просто обожаю и крайне отрицательно отношусь к посягательствам на собственный организм. Оттого, прекрасно понимая, что братцы Уолкеры со своими пинкертонцами вряд ли откажутся от быстрого реванша, принял некоторые предосторожности. Сначала подумывал просто намертво забаррикадироваться в доме, но в таком случае, присутствовала очень большая вероятность того, что меня банально сожгут вместе с фазендой. Поэтому демонстративно не стал запирать дверь и окна и ограничился парочкой самострелов. Ничего особенного, лупары шестого калибра, заряженные патронами с рубленой картечью и растяжки на уровне колена. Были некоторые опасения, что кошаки устроят мне ночью преждевременный салют, шастая по дому, но, к счастью обошлось.

— Что там, Вилли? — из другой комнаты донёсся тихий голос Каллахана. — Прикончил ублюдка?

Через проём стал виден мечущийся по комнате луч фонаря.

Вилли, очень ожидаемо не ответил, так как валялся без движения в углу, куда его зашвырнули снопы картечи.

— Вилли, мать твою! — из-за косяка двери сначала показались стволы дробовика, потом высунулась голова, а следом за ними появилась уже фигура.

Ствол «Смита» приподнялся, мушки в темноте я не видел, поэтому прицелился интуитивно.

Выстрелы бабахнули одновременно — Каллахан всё-таки что-то заподозрил.

Картечь пинкертоновца превратила в клочья постель на кровати, а моя пуля…

Куда попала моя пуля, я сначала не понял. Но то, что она всё-таки куда-то попала, засвидетельствовал дикий пронзительный вопль.

— У-у-уааа! Матерь божья-я-я!!! — истошно выл пинкертоновец, катаясь по полу. — О-а-а-а!!!

По крыльцу прогрохотали сапоги, судя по всему, третий гость решил благоразумно сбежать, но уже через пару секунд саданул ещё один дуплет. Один из самострелов я настроил на подходе к дому, как его обошли пинкертоновцы, когда шли ко мне, я не вполне понимаю, но на обратном пути последний всё-таки на него нарвался.

Картечь практически оторвала ему ногу чуть ниже паха, так что я даже не стал пытаться оказать пинкертонцу помощь и вернулся домой.

Вопли Каллахана очень быстро перешли в тихий скулеж.

Вспыхнула керосиновая лампа.

Первым делом в глаза бросились кошаки — Муна и Мусий, застыли как египетские мумии на развесистых лосиных рогах, хозяина которых я пристрелил зимой, а сами рога приколотил к стене в виде украшения и вешалки.

— Умные детки… — с удовлетворением буркнул я и шагнул к пинкертоновцу, сжавшемуся в позе эмбриона на полу.

Ни о каком сопротивлении тот даже не подумывал, просто тихо и жалобно скулил, зажимая руками пах.

Сначала хотел без церемоний отправить ублюдка на тот свет, но потом решил взять в плен.

Для начала шарахнул рукояткой револьвера по башке, связал руки и приступил к перевязке.

Быстрый осмотр воплотился в одно ёмкое слово.

— Ебать… — я даже машинально почесал затылок. — Это же надо было…

Оказывается, прямо с ювелирной точностью, я отстрелил пинкертоновцу… отстрелил левое яйцо. Охренеть и не встать…

Перевязка много времени не заняла, закончив, я отвесил Каллахану увесистую оплеуху, приводя его в себя.

— Сука!!! — кривя кубы в бессильной ярости, бешено заорал он. — Ты отстрелил мне яйца!!! Гори в аду, сука!

— Яйцо… — спокойно поправил я. — Левое. Второе целое. Ничего непоправимого не случилось, если захочешь, сможешь даже обрюхатить какую-нибудь шлюху.

— Правда? — пинкертонец с надеждой на меня уставился. — Вы говорите правду, док?

— Чистую правду, — я поудобней уселся на полу и раскурил сигару. — Одного шара тебе хватит с лихвой. Но это, если тебя не повесят. А тебя обязательно повесят, если я не замолвлю…

Мусий изящным прыжком спрыгнул с рогов, брезгливо понюхал лужу крови, после чего иноходью подошел к Каллахану, развернулся поднял хвост и пометил ему башку.

Пинкертонец только вздрогнул, не отрывая от меня глаз.

Но скоро, ему пришлось вздрогнуть ещё разок, потому что сразу после Мусички на голове Каллахана отметилась еще и Муна.

Видимо кошаки решили отомстить незваному гостю за свой испуг и за меня.

— За тебя словечко перед судьёй… — спокойно закончил я фразу.

— Что я должен для этого сделать, шериф?.. — брезгливо принюхавшись, прошептал Каллахан.

— Правду. Только правду. Только правда облегчит вашу душу и спасёт ваше последнее яйцо. Сколько вас было?

— Трое! — зачастил пинкертонец. — В Бьютт нас приехало всего пятеро. Билли и Робу, вы попортили шкурку в самом начале, поэтому они не пошли со мной. Да, трое, я, Салливан и Джонс. Лошадей оставили в овраге неподалёку.

— По чьему приказу вы сюда пришли?

— Уолкеры приказали, но через своего управляющего, Джона Стаховски… — тихо ответил пинкертонец. — Док… мои показания ничего не дадут… Уолкеры все равно выйдут сухими из воды. И они не остановятся. За нами придут другие…

— Я знаю. А теперь придётся ответить ещё на несколько вопросов…

Допрос продолжился почти до самого утра. А когда я закончил — решил отпустить Каллахана на все четыре стороны. Пинкертонец был прав — его показания никакой судебной перспективы не имели и не имеют. Уолкеры на чистом глазу заявят — знать не знаем никакого Каллахана и агентов Пинкертона, и присяжные им поверят. На этом всё и закончится. Правосудие на Диком Западе замысловатое, случалось, отпускали даже откровенных убийц.

Почему решил отпустить, а не пристрелил? Да сам не знаю, нашло что-то. Не люблю напрасно забирать жизнь. И вообще, не люблю убивать. Да-да, как бы странно это не звучало.

— Вы меня отпускаете, шериф? — пинкертонец вытаращил на меня глаза.

— Да, отпускаю. Но пообещайте, что никогда не вернётесь в Бьютт.

— Клянусь! — Каллахан вытащил из-под рубахи крестик и истово поцеловал его. — Клянусь святым Бренданом! Шериф, я помню добро! Я поговорю с нашим боссом в Хелене! Постараюсь сделать так, чтобы больше ни один наш агент не сунулся к вам! Не обещаю, но постараюсь…

Я помог ему встать и подтолкнул к двери.

— Покажитесь любому доктору, пусть зашьёт вам мошонку.

— Док! — Каллахан прижал руку к груди.