Элен изо всех сил старалась не дать волю воображению, поэтому она сразу же ухватилась за слабое место в рассказе:　

— Если бы она смотрела в зеркало, то увидела бы его отражение и он не застал бы ее врасплох. А если она надевала платье через голову, как она могла что-нибудь увидеть в зеркале? И потом, если руки у нее были свободны, она закрыла бы шею и не дала себя задушить.　

Но это не помогло. Элен очень живо представила себе эту сцену. Прежде всего, спальня… Может быть, потому, что собственность Элен ограничивалась несколькими платьями, она очень серьезно относилась к любой собственности, например к собственной комнате, даже если платил за нее кто-то другой.　

Она представила себе, что убитая воспитательница занимала такую же спальню, как у нее в «Вершине», — светлую и красиво обставленную. В ней было полно разных безделушек, которые девочки-подростки и взрослые девушки хранят, словно драгоценные сокровища — воспоминания о детстве, и женские трофеи — сувениры, купленные поклонниками в каком-нибудь ресторанчике. Хоккейные клюшки рядом со стилизованными длинноногими куклами, фотографии школьных подруг и поклонников, коробочки пудры, крем — и обернутое атласом тело, скорчившееся на ковре.　

— Как же он проник в дом? — спросила Элен, которой очень хотелось убедить себя, что такой ужас не может быть правдой.　

— Очень просто, — ответила миссис Оутс. — Он залез на крышу веранды, а оттуда через окно забрался в спальню.　

— Но откуда он мог узнать, что девушка будет в спальне?　

— Он же сумасшедший, а такие знают все. Он охотится за молодыми девушками. Хотите верьте, хотите нет, но, если где-нибудь появится молоденькая девушка, он сразу же почует ее.　

Элен с опаской поглядела в окно, где с трудом можно было различить лишь блестящие от дождя ветки деревьев, наклоняющиеся над черной массой кустов.　

— А вы заперли заднюю дверь? — спросила она.　

— Давным-давно. Я всегда ее запираю, когда Оутс уезжает.　

— Что-то он задерживается.　

— Ничего страшного. — Миссис Оутс посмотрела на часы, надеяться на которые мог только очень легкомысленный человек, поскольку чаще всего они врали. — От дождя развезет все дороги, а машина у их старая. Оутс говорит, что приходится выходить из машины и толкать ее вверх по склону.　

— А новую сиделку ему нести на руках по грязи не придется?　

Но миссис Оутс неодобрительно отнеслась к игривому тону Элен.　

— Я никогда не беспокоилась на этот счет, — ответила она, — Оутса можно оставить наедине с любой красоткой.　

— Ну надо же какое доверие. — Элен снова глянула на темень за окнами. — Может быть, мы сейчас закроем ставни, чтобы здесь стало еще уютнее?　

— Какой толк от всех этих ставней и запоров? — проворчала миссис Оутс, неохотно вставая. — Если он захочет войти, он найдет способ… Ну ладно, все равно ставни придется закрыть.　

Закрывая ставни, Элен испытывала удовольствие. Ей казалось, что она одержала победу над всепроникающим мраком. Когда ставни были закрыты, и окна спрятались под короткими красными занавесями, кухня стала образцом приятного сельского интерьера.　

— Есть еще одно окно, в моечной, — заметила миссис Оутс, открывая дверь в противоположном конце кухни.　

За дверью, словно в угольной шахте, царила темнота. Когда миссис Оутс нашла выключатель и зажгла свет, Элен увидела чистую комнату с выбеленными стенами, где находились каток для белья, медный котел и стойки для тарелок.　

— Какое счастье, что сюда провели свет, — сказала Элен.　

— Почти всюду на этаже жуткая темень, — объяснила миссис Оутс. — Свет горит только в коридоре, кроме того, есть выключатели в кладовой и в буфетной. Оутс только обещает сделать все как следует, больше от него ничего не дождешься. Бедненький, ему бы еще пару жен, чтобы работать за него.　

— Прямо лабиринт какой-то, — удивилась Элен, открыв дверь из моечной в длинный коридор, который освещала всего одна электрическая лампочка, свисающая с потолка примерно в середине прохода. В ее свете был виден только кусок замощенного камнем пола; дальний конец и боковые ответвления прохода тонули в темноте. Кое-где виднелись закрытые двери, выкрашенные тусклой коричневой краской. В них было что-то мрачное, кладбищенское, и Элен представила себе, что за каждой из них находится запечатанный склеп.

— Вам не кажется, что в каждой закрытой двери всегда есть что-то таинственное? — сказала Элен. — Всегда хочется узнать, что находится по ту сторону двери.　

— Попытаюсь угадать, — ответила миссис Оутс. — Это копченая грудинка и связки испанского лука, и если вы откроете дверь кладовой, то убедитесь, что я не слишком ошиблась. Пошли. Здесь больше ничего нет.　

— Нет, — заявила Элен. — После ваших веселых сказок я не усну, если не открою каждую дверь. Я должна убедиться, что там никто не прячется.　

— А что может сделать такая пигалица, как вы, если увидит убийцу?　

— Напасть на него, не раздумывая. Если хорошенько рассердиться, то страх улетучится.　

Миссис Оутс рассмеялась, но Элен все же настояла на том, чтобы взять в моечной свечу, и пройтись по всему этажу. Миссис Оутс охраняла Элен, пока та внимательно осматривала кладовую, буфетную, столярную мастерскую и другие служебные помещения.　

В конце коридора находился еще один проход, еще более мрачный и темный, который вел в дровяной оклад и угольный погреб. Пробираясь среди пыльных мешков и заглядывая во все уголки, Элен освещала каждый выступ, каждую нишу,　

— Что вы надеетесь найти здесь? — поинтересовалась миссис Оугс. — Приятного молодого человека?　

Но она перестала улыбаться, когда Элен остановилась еще перед одной закрытой дверью.　

— Вот место, куда не попадем ни мы с вами, ни кто-либо другой, — сердито сказала она. — И если ваш псих попадет туда, то я скажу, что ему очень повезет.　

— Почему? — удивилась Элен. — Что там?　

— Винный погреб — и ключ есть только у профессора. Ближе этой двери к нему не подойти.　

Элен, которая в рот не брала спиртного, разве что при особых обстоятельствах, вспомнила, что с самого ее поступления на службу в «Вершине» к обеду ни разу не подали ни вина, ни чего-нибудь более крепкого.　

— Что, они здесь все трезвенники и пьют только чай? — спросила она.　

— Профессору ничто не мешает пропустить стаканчик, раз у него ключ,— ответила миссис Оутс, — но Оутсу и молодым джентльменам приходится идти в бар, чтобы хоть немного промочить горло. Мистер Райс — единственный, кто несколько раз поинтересовался, не хочется ли мне выпить.　

— Безобразие, что при такой тяжелой работе вам не позволяют выпить даже пива, — посочувствовала Элен..

— Мне выдают компенсацию, — сообщила миссис Оутс. — Мисс Варрен помешалась на том, чтобы в этом доме не подавать на стол никаких крепких напитков. Она вроде профессора — никого не трогает, если оставить ее с ее драгоценными книжками. Она не злая — просто запрещает то, ради чего стоит жить. В этом она вся.　

Элен точно так же представляла себе мисс Варрен: серая и выцветшая, вечно с книгой, не дающая людям делать то, что им хочется.　

Перед тем как повернуть назад, миссис Оутс не смогла сдержать свои чувства и сильно пнула ногой дверь винного погреба.　

— Я дала себе клятву, — торжественно произнесла она, — что, если мне когда-нибудь попадется ключ от этого погреба, в нем станет одной бутылкой бренди меньше.　

— Наверное, исключительно для того, чтобы угостить эльфов, — предположила Элен и продолжила:— Пошли назад в кухню. Я должна рассказать вам что-то страшное.　

Когда они вернулись в кухню, миссис Оутс вдруг засмеялась:　

— Вы должны что-то рассказать мне. Ну а я должна вам кое-что показать. Посмотрите-ка вот на это.　

Она открыла один из стенных шкафов и показала на ряд пустых бутылок, выстроившихся на полке.　

— Мистер Райс называет их «покойнички» или «пустышки». Он принес мне несколько бутылок джина и бренди из бара.　

— Он хороший парень, — заметила Элен. — В нем что-то есть. Жаль, что он такой испорченный.