тихонько поет дядя Лека, и чем нежнее звучит его голос, тем тоскливее сжимается Динкино сердце. Теперь уже не одну Катю ей жаль - сердце ее разрывается от жалости ко всем, кого она любит. Всех, всех жалко Динке: и маму, и Костю, и Мышку, а больше ВСЕГО себя… Надолго, надолго останется она без Леньки… Не придет к забору Ленька, не пойдут они вдвоем на утес… Не пойдет она туда и одна… Осиротеет утес, и вместе с ней будет глядеть он на Волгу: не появится ли пароход «Надежда»…

поет дядя Лека, и горькие мысли Динки разрастаются. Все самое печальное собирается в ее сердце. Она вспоминает Лину… Уехала, бросила ее Лина… Никому не нужна Динка. Все заняты своими делами. Мышка жалеет Катю… Как сирота живет Динка, некому утешить ее песнями… Нет у нее брата.

доносится из сада… Динка вытирает подолом мокрое лицо и сквозь слезы смотрит, как дядя Лека ласково гладит по голове прильнувшую к нему Катю…

«Папа! - вдруг вспоминает Динка. - Если б у меня был папа, он так же утешал бы меня…» Но папы нет, и девочке вдруг хочется вскочить, зареветь в полный голос, заорать на весь сад: «Папа!..»

Но в это время Катя поднимает на дядю Леку глаза и улыбается. Свежее, розовое лицо ее, обрызганное, как росой, слезами, кажется Динке нежным и красивым, как цветок. Катя уже не плачет. Катя улыбается; дядя Лека тоже улыбается, и Динка чувствует себя еще более одинокой и брошенной.

Выбравшись из кустов, она с опустошенным сердцем идет в дальний угол сада.

Динка приходит на утес расстроенная, тихая. Ленька мешает кашу. Девочка усаживается рядом с ним… В ушах ее все еще звенит песня дяди Леки.

- Лень, - говорит она вдруг, - когда я заплачу, утешай меня песней.

- Чего? - вскидывая на нее глаза, удивленно спрашивает Ленька.

Динка тихо и упрямо повторяет свою просьбу.

- Еще что придумаешь! - усмехается Ленька. - Ты заревешь, а я запою! Цирк!

- Никакого цирка! - с обидой говорит Динка. - Так все братья утешают сестер, а у меня нет брата… И некому меня утешать…

- Как это - некому? - хмурится Ленька. - Я все равно что брат тебе, а ты говоришь: некому! Не ври уж лучше! Но Динка горестно качает головой, и губы ее дрожат.

- Некому мне… петь…

Ленька оторопело смотрит на нее и, бросив ложку в котелок, подсаживается ближе:

- Да чего тебе петь? Вот ведь глупая! Сама глупая и другого человека дураком хочешь сделать!

- Пой мне… - всхлипывает Динка.

- Цирк! Ей-богу, цирк! - с недоумением качая головой, говорит Ленька.

- Пускай цирк… - уже по-настоящему ревет Динка.

- Вот ведь беда! Бедовская беда мне с тобой! Ну, давай буду петь, только молчи! - сердится Ленька.

Динка замолкает и, вытирая слезы, искоса смотрит на своего утешителя.

- «У попа-то рукава-то - батюшки! Ширина-то, долина-то - матушки!» весело выкрикивает Ленька и, усмехнувшись, спрашивает: - Хватит, что ли?

Слезы Динки сразу высыхают, глаза загораются злыми огоньками.

- Ты совсем не то поешь! Просто как дурак какой-нибудь! - сердито кричит она.

- Ну вот! Теперь злишься, а сама ведь сказала: «Я буду реветь, а ты пой!» - хохочет Ленька.

- «Сказала, сказала»! Зачем мне про попа какого-то. Надо вот какую песню…

Она вытирает ладонью глаза и, глубоко вздыхая, старается войти в настроение другой песни.

- Сейчас… только отозлюсь, - тихо говорит она, видя, что Ленька ждет.

- Ну ладно, отозлись… А то подожди, поедим каши… - мирно соглашается Ленька, пробуя разваренную бурую жидкость.

Но Динка не хочет каши.

- Вот, слушай! - говорит она. - И сразу выучи эту песню…

- Ладно! - весело кивает Ленька, с улыбкой глядя в изменившееся лицо девочки.

медленно запевает Динка, копируя дядю Леку. Лицо у нее делается проникновенно-грустное, в голосе слышится глубокая, недетская тоска… Сердце Леньки сжимается… И, как всегда, он оправдывает подружку одними и теми же словами: «Маленькая она, глупая. Ну, скапризничала, просит петь… А зачем мне ее дразнить! Петь так петь!»

И, подтягивая за Динкой песню, он искренне старается запомнить слова и мотив… Динка довольна, глаза ее блестят, растревоженное сердце успокаивается.

И, только уходя уже домой, она вдруг вспоминает, что не передала Леньке услышанные от Мышки новости.

- Лень! - торопливо говорит она. - А дядя Коля уже за границей вместе со своей матерью… А про Костю ничего не известно, только в полиции есть какая-то карточка…

Ленька всплескивает руками, в глазах его радость и укор.

- Что ж ты молчала? Два часа я за тобой, как дьячок на клиросе, твою песню вытягивал, а про главное ты молчала?! - возмутился он.

- Песня - тоже главное… - пробует оправдаться Динка. Но Ленька уже не слушает ее, а смотрит куда-то далеко-далеко, за Волгу, за желтеющий на той стороне реки лес; может быть, ему кажется, что где-то в этой дали скрывается «заграница»…

- Дядю Колю теперь не достать! Вот еще Костю да Степана жаль… - Он поднимает вверх сжатые кулаки, и серые глаза его вспыхивают гневом. - Эх, разбить бы эту тюрьму, раскидать ее по камушку!

А про Костину карточку Ленька и не думает.

«Это так что-нибудь… Карточка к делу не касается. Это просто фотография».

Олег и Катя с нетерпением ждали Марину. Динка тоже ждала мать и ни за что не хотела ложиться.

- Я дождусь и тогда лягу, - упрямо отвечала она на все уговоры.

Но Динка не дождалась и заснула не раздеваясь.

Марина приехала с последним пароходом, усталая и расстроенная. Она даже не зашла к детям, а сразу заперлась в своей комнате с Олегом и Катей. Новости были плохие. Фотографическая карточка Кости, заботливо доставленная в полицию сыщиком Меркурием, вызывала подозрение, что организатор весеннего побега из тюрьмы Григорий Мордуленко и Костя - одно и то же лицо.

Настоящей фамилии Кости Меркурий не знал, хотя долгое время числился в среде товарищей своим человеком… Это затрудняло сыщику поиски, пока он не побывал на даче Арсеньевых…

Новый дерзкий побег, освободивший из тюрьмы важного политического преступника Николая Пономаренко, поставил на ноги всю полицию. Сыщик Меркурий предполагал, что Костя снова принял участие в организации побега и что вместе с Николаем Пономаренко временно скрывается на даче у Арсеньевых… С этой целью в день побега он выехал на Барбашину Поляну и вечером пробрался в сад, под окно Марины… О флигеле на даче Крачковских он, очевидно, не знал или не предполагал, что известные в городе богачи и аристократы Крачковские приютят у себя политического преступника.

План Меркурия - немедленно сообщить в полицию о местонахождении Кости и Николая - провалился и сам сыщик бесследно исчез… Казалось, против Кости не было серьезных улик, но фотографическая карточка, под которой стояла подпись «Григорий Мордуленко», новый побег из тюрьмы и самое исчезновение сыщика вызывали тяжелые подозрения…

Все это, волнуясь и торопясь, рассказала брату и сестре Марина.