Но у Динки свои дела… О них разговор особый.

А вот у матери, у Лининой милушки, не только свои дела - к ней, словно ручейки, сбегаются отголоски всех дел: и Кати, и Лины, и дедушки Никича, и Мышки, и Динки, и Алины. Они собираются в ее душе все вместе, но внимания к себе требует каждый порознь. Но ведь она - мать и хозяйка дома. А кроме того, она тот безотказный человек, в сердце которого всегда есть горячая готовность помочь своим товарищам. Недаром вечерами она о тем-то шепчется с Катей и, опаздывая после службы на свой обычный пароход, спокойно объясняет детям:

«Я сегодня задержалась с работой…» - и, встречая вопросительный взгляд сестры, незаметно кивает ей головой… Марина нужна не только дома.

Динка действительно производила впечатление «взявшейся за ум». Она вставала вместе с сестрами, завтракала за общим столом и охотно шла на урок к Никичу.

- Подменили тебя, что ли? - ласково спрашивал Никич.

- Нет… я все такая же, - скромно отвечала Динка.

- Наша-то ветрогонка, гляди, какая усидчивая, - подмигивала Кате Лина.

«Тут что-то не так», - подозрительно думала тетка, но мысля ее не задерживались на поведении девочки.

- Динка ведет себя хорошо, - сообщала матери Алина. Мать ходила к Никичу посмотреть, что делает там каждая из ее девочек. Удивленный взгляд ее останавливался на Динкином сундучке.

- Зачем тебе он, Диночка? - спрашивала она. Динка, разговаривая с матерью, старательно избегала открытой лжи, она всегда держалась около правды.

- Я кому-нибудь подарю его, мамочка, - отвечала она.

- Может быть, она готовит его к Лининой свадьбе? - говорила сестре Марина.

- Да о свадьбе еще и речи не было, - пожимала плечами Катя.

- Ну, она слышит все эти разговоры про Малайку. Мышка после урока «выдавала» Динке книгу.

- На, почитай. Тут только в середине грустное немножко, но теперь ты уж не будешь так сердиться, - говорила она и, усаживаясь где-нибудь неподалеку, ежеминутно спрашивала: - Интересно?

- Угу! - отвечала Динка и быстро-быстро листала страницы.

- Зачем ты? Что ты делаешь? Здесь же каждое слово нужно!.. - кричала Мышка, вскакивая и хватаясь за книгу.

- Ничего не нужно. Это просто описание природы, тут целых две страницы идет дождь, - говорила Динка.

- Ну, так пусть идет! Пусть идет! Какое тебе дело, это сам писатель знает!

- А мне неинтересно про дождь. Я уже и так знаю, что раз он идет, то все герои мокрые.

- Но дождь бывает разный - вот он и описывает, какой был дождь!

- Отстань от меня! Я же не все пропускаю, а только вот эту размазню! - тыкая в страницы пальцем, сердится Динка.

- Грязь пропускаешь, да? А у мальчика рваные, ботинки и все пальцы вылезают - тоже пропускаешь?

- Нет. Про мальчика я все читаю. Я только вот эти густые черные строчки не очень-то смотрю.

- Эх, ты! А я тебе так завидовала, что ты еще не читала этой книги! - с горечью упрекает Мышка.

- Ну, на тебе! На! Читай про свой дождик, а я посмотрю, сколько времени.

Время близится к полудню, и Динке уже не сидится на месте: она виснет на заборе, заглядывает в самый дальний угол сада… Как только в этом углу на столбе появится маленький елочный флажок, Динка исчезнет. Флажок означает, что Ленька уже пошел на утес и ждет ее на обрыве…

По утрам Ленька очень занят. Он торчит на пристани и старается что-нибудь заработать, предлагая свои услуги торговкам и дачникам, или уезжает в город вместе с Митричем продавать рыбу. Вечером Ленька ходит на рыбалку с белобрысым пареньком Федькой, но у Федьки нет лишней удочки, и Ленька ловит рыбу корзиной. Эту рыбу никто у него не покупает, потому что она очень мелкая, и, походив по базару, Ленька бросает ее в котелок и потом варит себе похлебку.

- Скоро вернется хозяин, - мрачно говорит он Динке, - а я еще и сухарей не запас…

- Мне так хочется сухариков, Лина… Насуши мне сухариков! - просит дома Динка.

- Сладких, что ли? - спрашивает Лина.

- Нет, просто из хлеба. У меня зубы чешутся.

- Ишь ты! - удивляется Лина и приносит Динке два-три сухаря.

- Да ты побольше насуши, это мне на один прикус! - разочарованно говорит Динка.

- Хватит! Нечего портить аппетит, а то будешь как Мышка. Того не ем, этого не хочу!

Динка относит сухари на утес, но их так мало, что вместе с Ленькиными не набирается и маленького мешочка.

- Не надо. Не бери ничего из дому, не нужен мне чужой хлеб! - сердится мальчик.

Он уже знает, что у Динки есть дом, есть мать и сестры.

Динка сказала ему об этом на следующий день после того, как они в первый раз ходили на утес.

- Лень! - сказала она, сидя на обрыве и тяжело вздыхая. - Ты не рассердишься на меня, если я тебе что-то скажу?

- А что ты скажешь? - усаживаясь рядом с ней, заинтересовался Ленька.

- Я скажу… что я врушка! - неожиданно выпалила Динка и, сильно испугавшись своего признания, начала быстро оправдываться: - Я не хотела тебе врать, ты сам подумал, что я сирота. Но я только для шарманщика тогда пела, ему никто не давал денег. И я не созналась бы тебе, Лень, но я хочу, чтобы ты пошел к моей маме. Она возьмет тебя насовсем. У меня такая добрая мама!

Но Ленька вскочил, и глаза его потемнели от злобы:

- Хватит мне благодетелей! И ты тоже не лазай сюда, коли так! «Насовсем возьмет».. Какая барыня нашлась! Проваливай отсюда подобру-поздорову! Я всю жизнь ел чужой кусок и теперь, может, на смерть иду, чтобы от своего благодетеля избавиться! Уходи отсюда! Я тебя, как сироту, жалел, утес тебе показал, а ты что сделала?

Динка заплакала:

- Я ничего не сделала, я для тебя хотела лучше…

- Ишь язва! Лучше она хотела! Выведала у меня все - куда я теперь денусь? Небось все уже матери растрепала обо мне? Говори, кому сказала про утес? Ну, говори! А то как двину сейчас, так и останешься на месте!

Слезы у Динки высохли, глаза злыми, колючими иголками впились в лицо товарища:

- Я никому не сказала и не скажу! И не приду сюда больше, и знаться с тобой не хочу! Я тебя тоже, как сироту, жалела… - Динка вспомнила красные рубцы на Ленькиной спине, и губы ее задрожали: - Я из-за тебя плакала, а ты меня какой-то язвой ругаешь и бить хочешь!.. Ладно! Я сама тебя побью, если захочу…

- Ты - меня? - прищурился Ленька. - Ну, бей! Ну, захоти! Кричи свое «Сарынь на кичку!» и бей! - издевался он, выпячивая грудь и загораживая Динке дорогу.

- Если захочу, так и побью. Но я не захочу, потому что и так… у тебя… вся спина… - Динка безнадежно махнула рукой и снова заплакала.

- А что тебе моя спина? Это ведь другие били… а теперь ты руку приложи, - горько усмехнулся Ленька.

- Я пойду… - сказала Динка.

Но мальчик снова загородил ей дорогу:

- Переплачь, тогда и пойдешь. На-ко вот… гребень тебе купил, неожиданно добавил он и, вытащив из кармана завернутый в бумажку железный гребешок, протянул девочке.

Но Динка оттолкнула его руку:

- Не надо мне ничего!

- Да бери уж!

- Не надо!

- Эх, ты! - с укором сказал Ленька, держа в руке гребешок. - Я последние пять копеек заплатил… какую корзинищу одной торговке нес. Думал, обрадуешься ты, расчешешь свою гриву…

Динка бросила косой взгляд на гребешок.

- Не надо мне от тебя ничего, - повторила она.

- Ну, не надо так не надо, - сказал Ленька и сел на траву, обхватив руками колени. - Тогда и книжку свою бери, мне тоже не надо, - добавил он, поднимая обернутую в бумагу книжку. - Дала, теперь бери назад.

- Это не я дала, это Мышка, - не оборачиваясь, ответила Динка и медленно пошла по обрыву. Но Ленька догнал ее.

- Бери гребень, тогда возьму книгу, - примирительно сказал он. - Тебе ведь купил, зленная какая!

- Я не зленная, а если ты меня прогонял и язвой ругался, то мне и гребня но надо.

- Прогонял… А зачем врала про себя? Я к тебе с хорошим, а ты ко мне с плохим. Я думал, ты хоть и маленькая девчонка, а дружбу понимаешь.