Но Леня не расположен был шутить.

- С ними каждый человеком станет, - мрачно заявил он.

С первым снегом Киев сразу похорошел, принарядился. Чистый, стройный, отороченный белым пухом, он, как лебедь, не спеша заплывал в Динкино сердце и неожиданно радовал ее то цветными огоньками на катке, то сказочным Владимирским собором, где отовсюду смотрели на Динку живые глаза святых, а на хорах трогательно и складно звучали молодые голоса.

- Как хорошо там поют, мама! Если бы я была верующая, я все время стояла бы на коленях! - говорила дома Динка.

Неровные, гористые улицы Киева, заснеженные каштаны и стройные тополи, застывший на зиму Днепр - все начинало нравиться Динке… Даже гимназия.

В гимназию она бегала теперь охотно и, потряхивая ранцем на спине, далеко обгоняла сестер. Еще бы! В гимназию Динка являлась, как артист на гастроли. Уже в раздевалке она бойко здоровалась со швейцаром и, прыгая по ступенькам лестницы, торопилась в свой класс. А там уже ждала ее излюбленная публика смешливые девчонки, которые по любому поводу заливались смехом. Иногда с порога класса Динка просто показывала им палец, и они начинали хохотать; только еще завидев Динку, они уже прижимали к губам ладошки и хихикали в ожидании ее веселых штучек. А Динка была изобретательна. Иногда она входила в класс совсем как учительница Любовь Ивановна и, точно как она, мерно помахивая рукой, говорила:

- Слушайте, дети, слушайте! Земля - это круглый шар, и этот шар все время вертится…

- Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! - заливались подружки. - Арсеньева! Динка! Покажи батюшку!

Динка прятала под фартук руки и, выпятив живот, ходила по классу, визгливо восклицая:

- Де-ти мои! Господь бог наградил Давида божественной силой, и слабый Давид победил Голиафа!

Девчонки визжали от удовольствия, а на уроках, когда к доске вызывали Арсеньеву, с ними не было сладу.

- Тише! Тише! - надрываясь, кричала Любовь Ивановна, а Динка, стоя у доски, корчила смешные рожи. - В чем дело, наконец?

Любовь Ивановна с возмущением оборачивалась и встречала удивленный, невинный взгляд Динки.

- Они не дают мне отвечать урок, - скромно жаловалась та.

Знаний, которыми так щедро наделила ее Алина, еще хватало, поэтому Динка не утруждала себя домашними уроками, разве только по русскому, когда задавали что-нибудь писать. По чтению Динка была первой ученицей, память тоже не подводила ее, и Марина, просматривая дневник младшей дочки, с удовлетворением говорила:

- Ну, кажется, наша Динка взялась за ум…

- Конечно. А что же мне, дурочкой быть? - скромно отвечала Динка, продолжая беззаботно развлекаться и развлекать других.

В ее классе было много богатеньких девочек, их провожали в гимназию гувернантки.

- Фрейлейн, застегните мне панталончики, я не могу сама! - дразнила их Динка, к общему удовольствию остальных.

Муха, вцепившись лапками в Динкино плечо и щекоча ей ухо, шептала что-тo, соблазняя на новые проделки.

- Отстань! Не шепчи! Ну тебя! - отталкивала ее Динка, По-настоящему девочку звали Нюрой, Муха - это было прозвище, данное ей в классе. Подруги не любили Муху, но жалели. У Мухи был очень злой отец. Говорили, что он сильно бьет ее за малейшую провинность. Говорили еще, что семья Мухи богатая, но скупая, поэтому Муха приносила на завтрак один только хлеб, и девочки делились с ней своими завтраками. Динка тоже жалела Муху, но дружить с ней ей было скучно.

Из гимназии Динка торопилась домой, наспех обедала и, захватив свои коньки, бежала на бульвар кататься. Однажды мальчишки, чтобы подразнить, отняли у нее ключ от «снегурок». Динка с криком бросилась на обидчиков. Большой губастый, красноносый мальчишка толкнул ее в снег.

- Ага! - закричала, поднимаясь, Динка. - Ты так? Ну ладно!

Динка сорвала с ноги ботинок с коньком и замахнулась на мальчишку. Тот бросился на нее с кулаками Динка, размахивая ботинком, забежала за скамейку и вдруг увидела стоящего в стороне мальчика с их двора. Он с любопытством смотрел на нее, сдвинув на затылок форменную фуражку; ветер шевелил на его лбу темный хохолок.

- Эй, ты, Хохолок! - крикнула ему Динка. - Иди сюда сейчас же! Защищай меня!

Мальчик как будто только и ждал приглашения; мгновенно скинув на снег свою чистенькую шинельку, он наскочил на Динкиного обидчика и обратил его в бегство.

Но освобожденная Динка не оценила услуги и всю дорогу домой ругала его, как могла:

- Ты что стоял? Стоял и смотрел, да? Как слепой! Ты, наверно, не мальчишка, а девчонка! А еще с нашего двора! Меня бьют, а он смотрит! Выпустил свой хохолок и стоит любуется, как девчонку бьют!

- Да я же не знал! Ты сначала сама его била… - В разговоре мальчик слегка заикался.

- «Била, била»!.. А вокруг скамейки кто бегал?.. Он же старше меня, ему, наверно, уже двадцать лет, этому дураку!..

- Ну да! Хватила! - засмеялся мальчик. - В двадцать лет по буль-вару на-а коньках не катаются!

- А где же катаются?

- Нигде! Какое ему катанье в двадцать лет! Ну, разве что на к-катке, в воскресенье, когда музыка и-грает!

- А где же это? - живо заинтересовалась Динка. - Ты там катался?

- Конечно. Все гимназисты там катаются. Особенно в воскресенье. Хорошо! Каток блестит, музыка играет!

- Я пойду! Я с Леней пойду! - захлопала в ладоши Динка.

- А твой б-рят и ката-ться не уме-ет, я его ни р-азу с коньками не ви-дел!

- Ну и что же! Ну и что же! Просто у него нет коньков! А я скажу маме, мама ему купит, и он будет кататься лучше всех! - обиженно затараторила Динка и побежала домой.

Но дома ее ждали другие новости, заставившие сразу забыть и каток и новое знакомство.

На крыльцо выбежала Мышка:

- Где ты ходишь? Иди скорей! Мама получила письма!

- Какие письма? От Лины? - всполошилась Динка.

- От Лины, от дяди Леки…

- А от Кати?

- Катя написала дяде Леке… У ней родился мальчик!

- Мальчик! - подпрыгнула Динка. - Хорошенький?

- Наверно, только он еще совсем грудной… Идем скорей! Девочки вбежали в комнату. Динка ревниво оглядела отложенные на столе листки.

- Мамочка! Вы уже всё прочли?

- Тише! Мама читает, - остановила ее Алина. После многих низких поклонов Лина писала, что они с Малайкой каждый день всех вспоминают и беспокоятся.

- «…Так бы и полетела я к вам, - писала Лина, - а уж об Никиче и говорить без слов не могу, совсем затосковал старик - одна ему отрада ваши письма… Живет он у нас на покое, смотрю за ним, как за родным отцом, но все его к вам тянет… Вот, говорит, съезжу, посмотрю на них еще разок, а тогда и помереть можно… Как ни скучает, а ты, андел мой, милушка, не зови его, стариков с места на место таскать не положено, а уж Никич наш и без того плох, все ночи кашлем мается…»

- Ох, мамочка… - умоляюще прошептала Динка. - Возьми его скорей!

- Пошлем телеграмму, да, мамочка? - взволновалась Мышка.

- Конечно, пошлем, это же папин друг! - поддержала сестер Алина.

- Надо бы взять Никича, - несмело отозвался Леня. - Я бы здесь поухаживал за ним…

- Возьмем-то возьмем, об этом и речи нет, но, может быть, лучше подождать весны? Как бы он не простудился дорогой… - озабоченно сказала Марина. Но Алина деловито предложила;

- Надо его самого спросить, когда ему лучше приехать!

- А пока давайте писать ему каждый день! - самоотверженно сказала Мышка она терпеть не могла писать письма и никому не писала.

- Мышка, может, не соберется, а я буду! - пообещала Динка.

- Да хоть бы вы по очереди писали, а то такие лентяйки, не можете лишний раз послать старику привет, - расстроилась Марина.

В письме дяди Леки было сообщено, что у Кати родился мальчик, что сама Катя здорова, но мальчик часто простужается. О себе дядя Лека писал, что никак не может добиться от своего графа перевода в одно из черниговских имений, что граф купил землю в Крыму и хочет отправить его туда наблюдать за постройкой винного завода.