Вахтанг сидел насупившись. В школу он все-таки пошел.

«Худой какой, — думал Иона, — и одет плохо. Надо приодеть парня — он ведь уже взрослый, совсем мужчина. Затылок вон как зарос, пора вести к парикмахеру».

По дороге в школу он завернул в закусочную и выпил водки. Такого с ним прежде не случалось, С непривычки разобрало его очень быстро. Он шел, пошатываясь, и громко повторял: «В чем я виноват? Я вас спрашиваю, в чем я виноват?» Он никуда не спешил. Пение — всегда последний урок. Сегодня пение в классе Вахтанга. Он попробовал было запеть, но представил себе лицо сына и замолчал. «За что же, господи?» — вопрошал он и жалел, что Вахтанга нет рядом: сейчас он бы сумел поговорить с ним не так, как вчера.

Иона присел на паперти католической церкви рядом со стариком нищим и спросил:

— Разве люди еще верят в бога?

— Убирайся отсюда, пьянчуга! — прошипел нищий, небритый, в драной шинели. Он сидел, вытянув вперед ноги в белых шерстяных носках. Старые тусклые калоши стояли рядом, охраняемые суковатой палкой.

— У тебя есть сын? — не отставал Иона.

В школу идти не хотелось.

— Был.

— Ну и как?

— Что — как?

— Любил он тебя?

— Любил.

— За что?

— За что любил?

— Да. За что любил?

— А за то, что я его отец.

— Ну и что с того?

— Как это: что с того?

— Ты и тогда побирался?

— Я всю свою жизнь побираюсь.

— А где теперь твой сын?

— Помер.

— Отчего?

— Убирайся, пока я тебя палкой не огрел!

Иона встал:

— Что с тобой, человече?

— Отвяжись!

— Я только спросил: отчего умер твой сын?

— Упал в воду и простыл.

— А сколько лет ему было?

— Ты не отстанешь? — нищий угрожающе потянулся за палкой.

— Сколько ему лет было, я спрашиваю.

Старик неожиданно заплакал.

— Не плачь, я ухожу, ухожу! — всполошился Иона.

Он отошел от костела довольно далеко, когда услышал плачущий голос:

— Стой! Куда ты? Двенадцать лет ему было. Ровно двенадцать!

Иона вернулся.

— Садись, — нищий указал на ступеньку, — всем хватит места.

— Я не христарадничаю.

— Все мы христарадничаем понемногу.

— Нет.

— А что же ты делаешь?

— Пою.

— Поешь?

— Да. Пою. — Иона запел вполголоса.

— Ты пьян, — заметил нищий, — иди домой, проспись. Дом-то у тебя есть?

— Есть.

— Счастливый ты человек!

В учительскую он вошел решительно: «В конце концов я не хуже других!» Была большая перемена, но в учительской стояла непривычная тишина.

— Что вы все языки проглотили? — вызывающе спросил Иона, бросая шляпу на стол.

— Возмутительно! — зашептала учительница химии. — В таком виде являться в школу!

К Ионе подошел незнакомый мужчина.

— Кто вы такой? — спросил он строго.

— Я — соловей этой школы! — сострил Иона и, довольный, рассмеялся.

— Это учитель пения, — мрачно пояснил завуч. — Иона Коридзе.

— Какого вы мнения о вашем директоре? — так же строго спросил незнакомец.

— Сукин сын ваш директор, — со смехом проговорил Иона, обводя присутствующих победоносным взглядом, который выражал следующее: я его абсолютно не боюсь, и если хотите знать, вообще никого не боюсь.

— Сукин сын? — повторил незнакомец.

— Нет. Он парень неплохой, но! — Иона подмигнул учительнице химии: «Вот, мол, мы как, Ксения!»

Ксения отвернулась.

— Но? Продолжайте, пожалуйста, — заинтересовался незнакомый мужчина и подошел ближе.

Ионе почему-то вспомнился нищий у костела:

— Оставь меня, братец, в покое, а не то я заплачу.

— И все-таки, — настаивал незнакомец, — почему вы сказали, что ваш директор был сукин сын?

— Как это был? Он что — умер?

— Что ты болтаешь! — прошипела Ксения.

— Как он себя вел с подчиненными? — продолжал допрос неизвестный. — Может, он с кем-нибудь того?.. — Он многозначительно кивнул в сторону женщин.

Иона рассмеялся, но, спохватившись, прикрыл рот рукой:

— Что вы говорите! Разве до этого ему было!

Самое удивительное, что никто, кроме Ксении, не заметил, что он пьян. А он все видел, как в тумане.

Незнакомцев оказалось двое. Второй подошел к первому и сказал:

— Оставь человека в покое, что ты к нему привязался?

— В самом деле, чего тебе от меня надо? — обрадовался неожиданной поддержке Иона.

Нет, он никому себя в обиду не даст. И пусть все знают, что прежний — покорный и безответный Иона умер. Но все-таки — что же случилось с директором? Неужели он тоже умер? Выходит, что Иона с директором померли, поэтому все в учительской такие грустные. А эти двое — наверное, распорядители похорон. Скоро прибудет духовой оркестр и заиграет траурный марш.

— О-о, — застонал Иона, опускаясь на стул. — О-о, — он стукнулся головой об угол стола и моментально уснул, не успев ощутить боли.

Проснулся он оттого, что его ожесточенно трясла за плечи Ксения.

— Что такое? — подскочил Иона. — В чем дело?

— Вставай, несчастный, — свистящим шепотом проговорила Ксения, — твой урок.

— Какой урок? — Иона протер глаза.

— Не следовало тебя в таком виде в школу впускать, но никому теперь до этого дела нет! — Ксения была сильно напудрена, но Иона все равно заметил, какие заплаканные у нее глаза.

— Ты можешь толком сказать, что случилось? — спросил Иона, но вместо ответа Ксения громко хлопнула дверью. Он остался один. Когда успели уйти остальные? Неужели все это ему приснилось? Как попал нищий в учительскую? Нет, никакого нищего здесь быть не могло, но тогда получается, что и его самого тут не было. Он где-то заснул, его притащили спящего и посадили за стол. Ай-ай-ай, какой позор! Спать в учительской! Что будет с Вахтангом, когда он узнает, что его отец так осрамился?! Этого только недоставало!

Войдя в класс, он старался не смотреть в сторону сына, но на протяжении целого урока чувствовал на себе его напряженный взгляд. Он сидел за учительским столом, понурив голову. Дети сначала шумели, как обычно, но потом затихли, и в классе установилась неловкая тишина. Должно быть, Вахтанг жалеет его. Но это еще хуже! Не жалеть отца полагается сыну, а гордиться им. И все-таки пусть лучше жалеет, чем ненавидит. Любить такого никчемного человека, такого неудачника невозможно — он понимал это и все равно страдал ужасно, сердце прямо разрывалось от боли. В целом свете не было никого, кто мог его понять. Нищего, попрошайку, последнего бродягу сын любил, а он наказан, обречен, за что? Как это за что? Разве не он доставлял сыну бесконечные страдания? Впрочем, нет, причина не в нем, а в удивительной жестокости детей, его учеников, которых он так искренне любил. Откуда в них такая безжалостность? Ведь он прощал им все шалости, никогда на них не ябедничал, не бегал, как другие учителя, к директору. И вдруг он догадался: потому-то они и не любят его, что он с ними цацкается. Будь он построже, ставь он двойки… Эх, кому нужны двойки или пятерки по пению! На что оно им нужно, твое пение! Наверное, не только дети, но и родители потешаются над тобой! Ладно. Хорошо. Но при чем Вахтанг? Ведь он их товарищ, одноклассник, и он — слава богу! — не учитель пения!

Иона вспомнил (раньше он не обращал на это почему-то внимания), что к Вахтангу никогда не приходили друзья. Хоть бы раз кто-нибудь зашел и позвал в кино или в футбол поиграть. Впрочем, Вахтанг в футбол не играл. Может, матери боялся? Но какая мать хочет, чтобы ее сын гонял мяч? И все-таки все гоняют. Не в этом дело. Вахтанг, правда, близорук, носит очки. Но в классе есть мальчик в очках, и он заядлый футболист. Значит, просто Вахтанг слабенький, весь в отца, бегать не может… А девочки? Как же девочки? Медико, Лейла, Цисана, Мзия?.. Вполне возможно, что одна из них ему нравится. Они тоже небось над ним смеются…

Когда после звонка ученики выбежали из класса, Вахтанг подошел к столу:

— Что случилось?

Иона поднял отяжелевшую голову. Он больше не ждал от сына сочувствия, теперь он сам жалел Вахтанга, такого же беспомощного и одинокого.