«Что особенного, женщина колет дрова?»
Поднятый топор застыл в воздухе. Медленно повернув голову, Мари удивленно взглянула на Мито. Под этим взглядом Мито съежился. Затем, сам не понимая, какая сила сдвинула его с места, открыл калитку, подошел к женщине, почти силой вырвал у нее из рук топор и начал колоть дрова. Мари отошла в сторону, оправила и отряхнула рукой подол платья. Она, конечно, знала, кто был Мито. В этом небольшом городке все знали друг друга. Однажды в кино он сидел рядом с ней.
Хотя ей и нелегко было колоть дрова, появление во дворе постороннего мужчины неприятно удивило ее. Она огляделась по сторонам, не следит ли кто за ними, и в страхе перед тем, что скажут соседи, обратилась к Мито:
— Довольно… больше мне не нужно!
Мито не ответил. Кончив колоть дрова, он положил топор на ступеньку крыльца, повернулся и ушел, даже не взглянув на Мари.
…Ироди он застал на балконе. Тот сидел на низенькой скамейке. Мито боком присел на перила, отсюда хорошо был виден двор Мари.
— Я никогда не видел моря, — сказал Ироди, — никогда. — Как же он мог его увидеть, слепой от рождения? Мито не откликнулся, и старик добавил: — А шум — его слышу…
Мари поднялась по лестнице, в одной руке она несла охапку дров, в другой держала топор.
— Правда, оно такое большое? — не унимался старик.
«Неужели я сюда прихожу для того, чтобы смотреть на двор Мари? Зачем же я тогда обманываю этого старика?»
— Нет, — сказал Мито.
— Что нет? — живо откликнулся Ироди — видно, обрадовался, услышав голос Мито.
— Нет, небольшое!
На кого он злился — на море или на этого несчастного слепца?
Мари снова вышла из дому, подошла к забору, сняла висевший на нем коврик и внесла в дом. Возвращаясь обратно, она почему-то смотрела на дорогу. А в сторону балкона Ироди даже одним глазом не взглянула.
— Так я слепым и состарился, — говорил Ироди.
Спустя некоторое время Мари снова появилась во дворе, подобрала оставшиеся дрова и ушла.
И Мито вдруг стало невыносимо жаль ее. У него до боли сжалось сердце, а бормотание слепого старика еще усиливало эту боль. Казалось, что между одиночеством Мари и речью старика существует какая-то неведомая связь.
На лице Ироди играла улыбка, будто то, что он говорил, было выстрадано им. И теперь он выкладывал все, что долго лежало на сердце, и ему было безразлично, слушают его или нет.
Мито докурил сигарету и, чтобы старик не почувствовал себя одиноким, переспросил:
— Значит, состарился, говоришь?
Старик не ответил.
— Да, но… — начал было Мито, но в это время он опять увидел Мари.
Мито не заметил, когда она вышла на балкон. Обхватив руками столб балкона и прижавшись к нему щекой, она смотрела в сторону улицы.
Ироди замолчал, наверное, ждал, что скажет Мито.
Мито с трудом сглотнул слюну и продолжал:
— Да, но кто знает, что такое старость?
— Не хотят, — тотчас отозвался Ироди, — никто не хочет знать.
— Почему?
Мари все стояла на балконе.
«Неужели она кого-то ждет?» — подумал Мито.
— Не знаю, может, так-то оно и лучше…
— Нет! — отрезал внезапно Мито, щелчком выкинул сигарету во двор и повторил: — Нет!
— Что ты сказал?
— Я говорю, что так вовсе не лучше! Мужчина я или нет, в конце концов я должен знать, что ждет меня впереди!
— Для чего тебе это?
— Не знаю… Так, просто хочу знать.
«Нет, она никого не ждет, задумалась о чем-то».
Мито считал, если человек задумывается над чем-то, то это значит — что-то его тревожит. Если люди находят время думать, то непременно что-то их беспокоит. Он сам стал часто задумываться, потому что и его что-то беспокоило, — он любил!
— Как знаешь, — сказал Ироди.
У него был кроткий голос, надтреснутый. Произнес он это недоверчиво и с сожалением, будто все, чему до сих пор он твердо верил, вдруг исчезло.
— Почем я знаю, — произнес он тихо, — может быть…
Затем он раскрыл кисет, достал из-за пазухи обрывок газеты, оторвал от него кусочек, насыпал табак и стал свертывать самокрутку. Надо было видеть, как ловко он это делал, не роняя ни крошки.
— Возьми у меня сигарету, кури, — сказал Мито.
— Нет, ты же знаешь — коли привык к чему…
Теперь Ироди достал спички, чиркнул и закурил. Подул на спичку, потушил, потер ее двумя пальцами, словно еще раз проверяя, потухла спичка или нет, и выбросил.
Мари продолжала задумчиво стоять у столба.
У Мито возникло желание окликнуть ее, чтобы она испугалась, вздрогнула. Но он сдерживал себя, ведь он не знаком с нею, подумает невесть что. Ему просто хотелось произнести вслух ее имя, и больше ничего.
«Мари!» — громко позвал Мито про себя, в душе.
И кровь от сердца прилила к ушам. И не кровь это была вовсе, а подавленный, задушенный крик, призыв. Если бы колокол не имел раскрытого зева, его бы разорвало от звона.
— Я оглох, — громко произнес Мито и через силу рассмеялся. — Значит, никто не хочет, так получается?
— Да, — несмело отозвался Ироди. — А впрочем, не знаю…
«Почему она ни разу не взглянет в эту сторону? — думал Мито. — Хоть бы разок посмотрела!»
Впрочем, сейчас ему самому было трудно смотреть на нее.
Тем временем солнце низко склонилось над морем, стало большое и багровое. Отсюда не видно было моря, его заслоняла железнодорожная насыпь, но Мито все же сумел увидеть его, таинственное и красное. Потом застучал по рельсам поезд. Состав был товарный и шел медленно. Он заслонил собой солнце, но оно все же проглядывало между вагонами — красное, со сверкающими глазами.
«Что только ни скажут люди… — думал Мито. — Одинокая женщина, вот и чешут языки!»
Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы стемнело не постепенно, а сразу и чтобы тьма скрыла от него прислонившуюся к столбу Мари, и настороженное и напряженное лицо слепого Ироди, и этот длинный, бесконечный поезд.
Мари наконец вошла в дом. Мито это скорее почувствовал, чем увидел, потому что все вокруг опустело. Исчезла не только Мари, а вообще все, что было по ту сторону: забор, деревья, дом и колодезный журавль. Мито повернулся, и взгляду его предстал пустой балкон.
— Поезд! — сказал Ироди.
— Да, поезд, — повторил Мито, — поезд…
4
— О чем вы думаете? — услышал он голос Лены.
Они продолжали танцевать, топчась все на том же месте. Сколько же времени прошло, — секунда или час?
— Ни о чем, — солгал Леван.
— Я смотрела на вас, а вы как будто пропали, исчезли, — продолжала Лена и добавила шутливо: — Далеко вы были?
— Далеко!
С этой девушкой он почему-то чувствовал себя очень беспомощным.
В это время к ним подошла Элисо. Она заботливо пригладила распущенные волосы Лены и спросила:
— Измучил он тебя?
— Кто? — удивилась Лена.
— Да Леван!
Элисо теперь взглянула на Левана и улыбнулась ему.
— Нет, — все с таким же удивлением ответила Лена.
— Какая прелесть Мзия, верно? — сказала Элисо.
— Верно! — ответила Лена.
— Я так люблю Мзию! — повторила Элисо.
— И я очень люблю, — отозвалась Лена.
— Научился наконец танцевать? — спросила Элисо Левана.
Вопрос прозвучал так: «Потанцевал — и будет».
— Нет, — ответил Леван, — не научился.
— Ого! — удивилась почему-то Элисо, будто она ожидала иного ответа.
— Я пойду, — сказал Леван, — выпью воды.
— Я вам помешала, — засмеялась Элисо. — Вы так мирно беседовали.
— Беседовали? — удивилась Лена.
Теперь она почему-то всему удивлялась.
— Да, я слышала твой смех.
Элисо говорила с Леной, но не сводила с Левана глаз. Леван старался отвести взгляд в сторону.
Когда Лена отошла, Элисо спросила его:
— Что это с тобой?
— А в чем дело?
— Весь вечер сегодня ты какой-то обалдевший.
— Но ты же сказала, что мы прекрасно беседовали.
— Знаешь, довольно!
— Чего тебе надо? — резко спросил Леван изменившимся голосом. — Объясни, что тебе от меня надо?