— Тсс, — зашептала мамаша ребенка, — молчи, а то я не возьму тебя в самолет.

— И очень хорошо сделаешь, — пробурчал мужчина:

— Шалико?!

— Мамочка, я хочу собаку!

— В самолете тебе дадут конфетку! — пыталась успокоить ребенка женщина.

— Конфеты? — спросил муж.

— Да, конфеты!

— А это еще зачем?

— Надо сосать, чтобы уши не болели.

— Уши?

— Да, уши! — у женщины почему-то заблестели глаза. — Уши!

Муж теперь и вовсе скис, жена толкнула его локтем:

— Шалико!

— Раз уж нам ехать вместе, давайте познакомимся, — сосед протянул Зазе руку: — Давид Гамкрелидзе!

За за пожал протянутую руку:

— Заза Кипиани!

— Где работаете?

— В театре… я режиссер.

Заза обрадовался тому, что этот человек, в отличие от других, не сказал ему: а-а, мол, слыхал, слыхал. Так ему говорило большинство людей, с которыми он знакомился, хотя по всему было видно, что имя и фамилию Зазы они слышат впервые. Но раз Заза режиссер, каждый считал своим долгом сказать, что слыхал о нем. С такой публикой Зазе трудно было разговаривать: они лгали с самого начала.

Давид Гамкрелидзе оказался врачом. Сейчас он ехал на какую-то научную конференцию в Москву.

— У меня товарищ — врач, — сказал Заза.

— Кто? — заинтересовался Давид.

— Торнике Гобронидзе, может быть, слыхали?

— Торнике? Как же, как же, — Давид внимательно посмотрел на Зазу. — Значит, вы приятель Торнике?

Заза почему-то почувствовал себя страшно неловко и, стараясь не смотреть собеседнику в глаза, ответил:

— Да, мы вместе учились в школе.

— Торнике, Торнике! — Давид отвернулся.

Теперь уже заинтересовался Заза:

— Вы знакомы с Торнике?

— Разумеется!

Залаяла болонка, словно только для того, чтобы доказать, что она живое существо, а не игрушка. Мальчишка снова завопил:

— Собачку хочу, собачку!

Хозяйка болонки смотрела в окно. Ее напряженная поза говорила о том, что мальчишка действует ей на нервы.

Солдат нагнулся, открыл свой сундучок, вытащил оттуда губную гармошку, приложил к губам и дунул в нее, не сводя глаз с мальчика, в ожидании, что она приведет ребенка в восторг. Но мальчишка мельком взглянул на гармошку и снова повернулся к собаке.

Та опять залаяла. Хозяйка погладила ее по голове, словно говоря: будь умницей, не связывайся!

— Да, но почему у меня должны заболеть уши? — спросил Шалико как можно тише.

— Это совсем не обязательно, не бойся! — женщина явно гордилась своим превосходством.

— Не могла сказать мне раньше? — с упреком шепнул Шалико.

Хозяйка болонки вытащила ее из сумки и приложила мордочкой к стеклу, словно что-то ей показывая. Мальчик сполз с колен матери, пересел на ту же сторону, где была собака, и тоже стал смотреть в окно.

Эта маленькая болонка, у которой от чрезмерного ухода лоснилась шерсть, невольно вызывала печальное сочувствие к своей суровой хозяйке.

Автобус выехал за город и покатил по ведущему на аэродром шоссе… Мимо плыли заснеженные поля.

— Какой снег! — проговорил Давид.

— Наверняка не полетим! — это был голос Шалико.

— Шалико! — сердито одернула его жена.

— Что «Шалико», что?

— Тсс!

— Ты же всегда ездила без меня!

Жена деланно улыбнулась.

— Я не знаю, для чего было тащить ребенка?

— Хорошо, хватит!

— А вообще самолет не полетит из-за пяти пассажиров.

— Будут и другие, — повернулся к нему с улыбкой Давид.

Заза тоже улыбнулся.

— Поехал бы лучше в деревню, два года матери не видел, — проворчал Шалико.

— Хватит тебе наконец, что с тобой случилось?

— Хорошо, хорошо, молчу.

Наконец автобус добрался до аэропорта.

— Приехали! — радостно воскликнул солдат.

— Да уж точно, приехали! — пробурчал Шалико.

— Возьми эту сумку, — велела ему жена.

— Ясно возьму, здесь не оставлю!

— Перестань!

На аэродроме к ним присоединились новые пассажиры, и собралось человек двадцать. Затем их повела за собой высокая, светловолосая стюардесса. Они направились к самолету, стоящему ближе всех.

— Какой громадный, — сказал Заза громко, чтобы слышал Шалико, — вполне возможно, что он свалится.

Шалико шел, опустив голову, и, казалось, ничего не слышал.

— Застегните ремни! Не курите! — сказала стюардесса.

Шалико обеими руками вцепился в ручки кресла. Жена застегнула на нем ремни.

— Удивительно, — сказал Давид, — именно в этот момент мне всегда хочется курить.

Заза и Давид в самолете сели рядом.

— Где же конфеты? — прошептал Шалико.

Потом Шалико замолк и молчал до самой Москвы.

— Сейчас мы есть абстракция! — сказал Давид.

— Что вы сказали?

— За этим иллюминатором небо, — продолжал Давид. — Вы знаете, каких размеров оно, это самое небо?

Говорил он так, словно сам только что его намерил. Хорошо еще, он не ждал ответа, иначе что бы ему ответил Заза? Давид уверенно закончил свою мысль:

— Огромных!

Он громко засмеялся жизнерадостным смехом здорового человека.

Заза невольно улыбнулся. Наверно, потому что его удивило — как сразу изменился этот степенный, солидный, уверенный в себе мужчина.

— Гляньте, какое солнце! Какой синевой сверкает небо! А внизу, на земле, лежит снег, невероятно!

На земле лежал снег. Снег покрывал все: дороги, улицы, крыши. Когтями вцепился он в голые ветви деревьев. Упорно и спокойно лежал он на ветках, словно собирался остаться здесь навсегда. С водосточных труб и крыш свисали длинные сосульки, словно замки, наложенные зимой. Зазе казалось, что все, кто сидит сейчас в самолете, тоже думают о снеге. И вглядываются в следы, оставленные на снегу. Не перестают думать и тогда, когда стюардесса раздает завтрак и когда после завтрака закуривают сигарету, или просматривают журнал, или играют в шахматы, или просто дремлют в кресле.

Самолет приземлился во Внуковском аэропорту. Все направились к зданию аэропорта и терпеливо встали в очередь за багажом. А Заза пошел к выходу.

— Заза! — крикнул ему Давид. — Куда вы?

— На автобус!

— А багаж?

— У меня нет багажа.

— Подождите, пойдем вместе!

— Хорошо.

Заза опустился в кожаное кресло. Мимо него прошествовало семейство Шалико. Он держал в руках два большущих чемодана — лицо у него было счастливое, он о чем-то возбужденно говорил жене. Она тоже, как видно, была в прекрасном настроении.

— Я же тебе говорила, говорила! — твердила она.

Потом мимо Зазы прошел солдат, он улыбнулся и кивнул Зазе, побежал к выходу, туда, где его ждала пожилая женщина, повязанная большим белым платком, в больших неуклюжих валенках. Солдат хотел поднять женщину на руки, та отбивалась, смущенно смеясь. Затем солдат вынул из своего сундучка гармошку и вдохновенно задул в нее. Женщина прикрыла ему рот ладонью, испуганно оглядываясь по сторонам.

Наконец появился и Давид. В одной руке он держал портфель, в другой огромный чемодан, который время от времени подталкивал коленом.

Заза встал:

— Давайте, я вам помогу.

— Вот, возьмите этот портфель!

Заза взял у него портфель, и они вышли из здания.

— Кто сказал, что в Москве холодно? — Давид сложил губы трубочкой и с силой выдохнул — изо рта струился пар.

— Автобус, по-моему, здесь останавливается, — Заза указал на небольшую группу ожидающих пассажиров.

— Поедем на такси, — сказал Давид и, засмеявшись, продолжал: — Отсюда я всегда еду на такси, а когда возвращаюсь — на автобусе.

На остановке такси собралась длинная очередь. Но машины подкатывали одна за другой.

В машине они сидели молча. Молчание опять нарушил Давид:

— В какой гостинице вы остановитесь?