«Хоть бы забрали Беко в армию, — думает Александр, — там его взяли бы в оборот».

Природа человека — так же как природа вообще — полна всяких странностей. Когда такая странность приключается с кем-то другим, мы не особенно удивляемся и легко с этим миримся. Представьте, нам это даже нравится, и иногда мы приводим такие случаи в пример. Человек считается тем просвещеннее, чем больше подобных случаев ему известно. Но если жертвой неожиданности становится кто-то из близких, интересная история становится несчастьем. А ну, вообразите себе на минуточку, что ваша тринадцатилетняя дочь любит пятнадцатилетнего сопляка и кончает из-за него самоубийством!

Кошмар, не так ли? Вы совершенно правы, кошмар. Но Ромео и Джульетта были именно в гаком возрасте.

Беко играет на трубе. Почему на трубе, а, скажем, не на рояле или скрипке, никто не знает. Это тоже говорит о его чудачестве. Трубу родители Беко считали детским увлечением и надеялись, что постепенно оно пройдет и к окончанию школы забудется навеки. И будет Беко изучать экономику, как его отец, или окончит юридический и станет прокурором. В родительских намерениях, разумеется, не было ничего дурного, по Беко рассудил иначе: он поступил в музыкальное училище, и родители только потому на это согласились, что были уверены — там у Беко окончательно отобьют охоту играть на трубе. По правде говоря, музыкальное училище имело для этого все данные. В основном там разучивали песни, сочиненные директором, и исполняли их на районных олимпиадах. Текст этих песен менялся в зависимости от повода, и поэтому хор училища на всяких торжествах неизменно украшал сцену как декорация. Директор, высокий, худой мужчина, где бы вы его ни встретили: в райисполкоме, на улице, в парке, в зале суда и, само собой разумеется, в училище, непременно держал под мышкой партитуру «Абесалома и Этери». Он с таким видом носил эту тяжелую книгу, словно хотел сказать: подождите немного, и вы услышите эту оперу с нашей сцены. У директора было три дочери, которые ежегодно в конце июля уезжали в Тбилиси сдавать экзамены в медицинский институт. В августе они так же дружно возвращались назад. «И этот несчастный еще поет», — говорили в городе за спиной у директора, уважаемого Кириле. Однако все проникались невольным почтением к этой упрямой и целеустремленной семье.

Но с Беко и уважаемый Кириле ничего не смог поделать — не сумел разлучить его с этой злополучной трубой.

«И в кого он такой непутевый, — улыбаясь, твердит Александр, — дед его Бекина всю жизнь прожил и помер, трубы в глаза не видев».

Родители только того и добились, что Беко пошел по стопам директорских дочек. Сдал документы в университет и, как можно было ожидать, срезался на первом же экзамене. То же повторилось в следующем году. Нынешним летом Беко еще раз должен попытать счастья, а пока не пришло время ехать в Тбилиси и сдавать экзамены, он играет в оркестре местного ресторана.

Ресторан этот знаменит на всю округу. С соседних курортов сюда съезжается уйма народу, и перед рестораном вечно стоят машины и автобусы. Ресторан, который районная газета называла «хорошим подарком трудящимся нашего города», построен в модном стиле: между двумя сванскими башнями помещена имеретинская двухэтажная ода[2]. Стены сплошь покрыты чеканкой, с потолка свисают тяжелые цепи со светильниками и чашами. Чаши вздернуты почти под самый потолок, чтобы туристы не использовали их как пепельницы. Когда первое смятение чувств пройдет, ресторан обязательно покажется вам прекрасным. Наверно, он и в самом деле красив, раз отдыхающим нравится. В зале имеется эстрада для оркестра. На эстраде торчат пеньки. Музыканты сидят на пеньках и услаждают музыкой слух посетителей.

Директор ресторана Духу разгуливает по залу, заложив руки за спину. Он улыбается, демонстрируя серебряные коронки. Создается впечатление, что он специально набил рот гривенниками, чтобы позабавить посетителей. Если его пригласят к какому-нибудь столику, он ухватит стакан зубами, ловко подкинет его и опрокинет в рот, что, конечно, вызывает бурный восторг и аплодисменты. В общем, Духу неплохой человек. Есть у него одна мечта: раздобыть где-нибудь медведя и привязать его у входа в ресторан. «Эх, дорогой, что за ресторан без медведя!» — вздыхает Духу и улыбается серебряной улыбкой.

Все музыканты в оркестре — местные. Лили тоже можно считать местной. С тех пор как ее родители разошлись, она переехала из Тбилиси и живет здесь одна, на своей даче. Носит она белые брюки и пеструю мужскую рубашку. Худенькая, среднего роста. Волосы распущены по плечам. Ходит в больших темных очках. В руке всегда сигарета. Красивой ее не назовешь, но внимание она на себя обращает. Смотрит на тебя, а вроде не видит, а если и видит, то ясно, совсем не интересуется, кто ты такой. Любит бывать одна. Хорошо плавает. Заплывает далеко и подолгу не возвращается. Поет, без сомнения, плохо, но для местного ресторана — вполне сносно.

Лилипуты приезжают каждое лето и дают несколько представлений в помещении летнего театра. Это стало таким привычным явлением, что никто, кроме детей, не удивляется их приезду. Ребятишки, как и прежде, бегают следом за маленькими мужчинами и женщинами, которые в одно и то же время — и дети, и взрослые… Может, эго и привлекает детей. И детей, и лилипутов одинаково раздражает наше чрезмерное внимание или, напротив, пренебрежение.

Однажды известный детский писатель, живущий в этом городе, пошутил: «Лилипуты, — сказал он, — тоже мои читатели».

Дом известного детского писателя стоит у самого моря, в сторону улицы выходит маленький дворик. Почти половину двора занимает плавательный бассейн. Вы, наверно, спросите, зачем нужен бассейн на берегу моря, тем более вы удивитесь, когда узнаете, что писатель не купается ни в море, ни в бассейне. Архитектор, который строил дом для писателя, внушил ему, что для общего ансамбля бассейн необходим. Ну и писатель не стал спорить. Вот и все дела. Стены бассейна заросли мхом, застоявшаяся вода, которую давно не меняли, имеет неприятный зеленый оттенок. Никто из местных мальчишек не посмеет перелезть через ограду и искупаться в бассейне, а желающих много. Море хоть и рядом, под носом, ребят все же сюда тянет, потому что морс — пожалуйста, для всех, а бассейн тщательно охраняется. На веранде прохаживается с ружьем личный секретарь писателя, Спиноза. Понятно, Спиноза — не настоящее имя, зовут его Бондо, фамилия Лежава. Спинозой прозвал его писатель, так оно и осталось. И никакой он не личный секретарь, он и читать толком не умеет, но писатель как-то сказал с улыбкой: мой личный секретарь — и все поверили. Спиноза — дальний родственник хозяина, лет пять назад он приехал к нему в гости и застрял, стал дом сторожить, хотя писателю ничего не грозит и никто на его покой не покушается.

Спинозе лет под пятьдесят, он среднего роста, коренастый. Лица почти не видно под черными как смоль волосами и густой щетиной бороды, маленькие глазки поблескивают из-под бровей, как металлические пуговицы. Он носит белые полотняные брюки, заправленные в сапоги, поверх сатиновой рубахи надевает подаренный писателем жилет. Пес не мог бы быть более верным, чем Спиноза. Столь редкое качество было бы достойно всяческого уважения, если бы Спиноза не доводил его до крайности. Этот полуграмотный человек страстно ненавидит всех, кто не имеет отношения к книгам. Он ни с кем не здоровается, кроме учителей и доктора Нико. Да, еще он раскланивается с библиотекаршей Нателой Тордуа. На улицу он выходит редко: дом и рынок, рынок и дом — вот его постоянный маршрут. Иногда по вечерам он направляется к ресторану, но внутрь не заходит, стоит у входа и смотрит в зал. При этом он кончиками пальцев держит вывернутые наизнанку карманы, словно собирается сделать реверанс. Возможно, он этим хочет сказать, что у нас, дескать, у творческой интеллигенции, нет денег, чтобы кутить в ресторанах. Духу делает знак официанту, и тот бежит к Спинозе с бутылкой холодного лимонада. Спиноза бутылку принимает (лимонад он очень любит), в знак благодарности кивает Духу и терпеливо ждет, пока официант принесет стакан. Он никогда не позволит себе выпить прямо из горлышка: что бы там ни было, он все же личный секретарь известного писателя! Официант со стаканом не задерживается и заслуживает благодарность Спинозы.