Резо не понял, о чем он говорит, и переспросил:
— Что вы сказали?
Карло не отозвался, он не отрывал от Резо испуганного взгляда. Резо подумал: «Наверное, у меня жуткий вид», и ему стало стыдно перед Карло: стою здесь как уличный мальчишка, и он небось думает, что я его бить собираюсь. Нет, таким униженным он еще никогда себя не чувствовал! Чтоб успокоить Карло, он сказал:
— Это я в поезде вымазался! — и засмеялся.
Но, как видно, это еще больше насторожило Карло.
— Я спешу! — сказал он, не двигаясь с места.
Резо вышел на улицу. И только сейчас заметил, что перед самым подъездом стояла машина.
Через некоторое время из подъезда вышел Карло и направился прямо к машине. Он достал из кармана ключи, и Резо видел, как дрожит у него рука и ключ не попадает в замочную скважину.
Невыносима была мысль о том, что Карло думает, будто он хочет его побить.
— Знаете, — начал Резо, но Карло, не слушая, хлопнул дверцей.
Резо был так искренен сейчас перед ним, что поразился — почему он не хочет выслушать его? Резо постучал по стеклу. Карло не оглянулся, включил мотор. Машина затарахтела. Тогда Резо обежал ее спереди и встал у самого бампера.
— Подождите!
Он и сам не знал, почему так поступает. И тут почувствовал сильный толчок, ясно ощутил, как подскочил вверх и, падая, ударился затылком. Потом он потерял сознание.
Больница
Когда он открыл глаза, врач сказал!
— Ну, поздравляю, выжил!
Склонившись над ним, он заглядывал ему в глаза и улыбался.
Резо ничего не помнил: как он попал сюда, что с ним случилось? У врача были толстые вывернутые губы и большая черная родинка на подбородке. Роднику эту Резо сначала принял за муху, сидящую на потолке. Но муха приблизилась и превратилась в родинку.
— Теперь вы можете его спрашивать! — обратился врач к кому-то, кто сидел поодаль и кого Резо не видел, потому что не мог повернуть головы.
Врач отошел, и над ним появилось другое лицо — длинное, как лошадиный череп.
— Я из милиции, — эти слова как будто выпалили его глаза — потому что именно глаза как-то странно расширились.
— Тс-с! — это был голос врача.
— Вы не помните номер машины? — спросил милиционер.
— Нет, — прошептал он, превозмогая боль и сам удивляясь, почему так трудно говорить.
Глазам было больно от света, и он опустил пеки.
— Сбил и уехал, целых полчаса человек валялся на улице…
— Знаю, — ответил врач.
Потом он заснул… Или, вернее, соскользнул в яму, полную сна.
…Потом он увидел своего приятеля Гелу.
— Где милиционер? — спросил он у него.
— Какой милиционер, я здесь никого не застал.
— Что со мной? — он вспомнил почти все, но хотел узнать, известно ли это другим; ему не хотелось, чтобы кто-нибудь знал об этом.
— Не знаю… Кажется, тебя сбила машина. Ничего серьезного… А ты не помнишь номер?
— Нет.
— И марка какая?
— Не знаю.
— Хотя бы цвет?
— Не помню. Дай мне сигарету. — Он был весь обмотан бинтами, как мумия.
Гела сам затянулся пару раз, прежде чем передать сигарету ему. Резо вдохнул табачный дым, и голова закружилась.
— Ладно, хватит! — сказал Гела.
Резо закрыл глаза. Кровать закачало, вот-вот он вывалится на пол. Он открыл глаза, и ему показалось, что в комнате никого нет.
— Гела! — позвал он.
— Здесь я, не бойся! — голос был знакомый.
И внезапно над кроватью встал его сосед, шофер Борис Макалатия.
— Ну, как ты? Домой не собираешься?
Он сел на стул, крепко провел обеими руками по коленям и сказал:
— Весна, братец, весна!
«Значит мне очень плохо, — думал Резо, — раз Борис пришел меня навестить».
— Я тебе торт принес, — продолжал Борис, — вот, погляди! — Он взял со стола круглую, коробку и поставил ее себе на колени. — Что же ты молчишь! — теряя терпение, воскликнул он.
— Здорово, Борис! — сказал Резо.
— Слава богу! — обрадованно вскричал Борис, как будто до сих пор сомневался, умеет ли Резо вообще говорить.
«А где же Гела, — думал Резо, — куда он подевался…»
— Я женился, — заулыбался Борис, — ты, наверно, слыхал! — он испытующе глядел на Резо.
— Не слыхал.
— Живем потихонечку…
— Поздравляю!
— Вот так! — и вдруг закричал: — На кого ты похож, оброс как поп! — Он вскочил, коробку с тортом положил опять на стол и достал из кармана бритву. — Сейчас я с ней справлюсь, с твоей щетиной, погоди!
— Не стоит, Борис, как раз сегодня меня обещали побрить.
Но Борис не слушал, выбежал из палаты и вскоре появился, осторожно неся в одной руке тазик с горячей водой, в другой алюминиевую чашку со взбитой мыльной пеной.
— Не бойся, я любого парикмахера за пояс заткну. В армии я всех ребят брил. Помню, был такой Габричидзе, рачинец, черный, что твоя головешка, побрил я его, а через полчаса не стало парня. — Борис тщательно мылил ему щеки. — Побрил другого — и его тоже… того… Ну, думаю, хватит! С тех пор бросил это дело, вот тебя первого брею! — Он замолчал, вытер бритву обрывком газеты и добавил: — Но сейчас ведь не война, так что ты не бойся!
Он расхохотался громко, от всего сердца. И только теперь, вслушиваясь в его смех, Резо вник в смысл сказанного прежде: весна! Как будто заработали долго Стоявшие в безмолвии часы, и он почувствовал, как двинулось время и как он всплыл на его поверхность, словно ствол дерева с обрубленными сучьями, и поплыл, покачиваясь на волнах.
Однажды медсестра, которая делала ему уколы, сказала:
— Интересно, почему Анна не приходит?
Резо очень удивился.
— Кто? — уж не ослышался ли он?
— Анна! Пока тебе было плохо, она от тебя не отходила и даже ночевала здесь. А теперь не показывается.
«Майя! — подумал Резо. — Майя!»
Как только сестра вышла, он встал, — теперь только голова у него была перевязана, — и пошел к окну, как будто надеясь увидеть Майю. На полпути он бы непременно упал, если бы не стул, на который он опустился. Тут и застала его сестра.
— Кто тебе разрешил встать?
— Какое сегодня число?
— Четырнадцатое апреля.
И вдруг Резо вспомнил то, что до сих пор считал сном, — Майя была здесь, у него, вместе с Карло. И тогда что-то случилось, но он не помнил, что. Наверное, он сразу потерял сознание.
— Апрель! Апрель! Апрель! — повторял он и смеялся.
— Имей в виду, я позову врача! — сестра была чем-то испугана.
— Я хочу к окну… — попросил Резо.
Сестра неохотно согласилась.
Внизу между крышами проглядывал кусочек двора. По двору шел дядька в больничной пижаме. Окутанную голубым туманом Мтацминду скрывали кипарисы. Люлька канатной дороги, как красная птичка, перепрыгивала с кипариса на кипарис…
Молоко
Это случилось примерно через год после того, как он вышел из больницы.
— Тише! Ты что? — зашептала Майя. В комнате было темно из-за плотно занавешенного окна. — Положи в сетку бутылки.
Ему очень хотелось спать, и он с трудом заставил себя открыть глаза. «Сосчитаю до трех и встану…»
— Надень сандалии, они под шкафом, — сказала Майя.
— Ладно.
Резо поднялся, подошел к шкафу, нагнулся, пошарил руками по полу, не глядя вниз. Нашел сандалии, снова сел на кровать и стал их надевать.
— Когда принесешь молоко, поставь на полку…
— Знаю…
Он отвечал только затем, чтоб Майя убедилась, что он окончательно проснулся. Сам он в этом убежден не был. В темноте ему казалось, что он слышит разговор посторонних людей. Потом и этот разговор смолк, затерялся во внезапно возникшей тишине.
«Один, — начал он про себя, — один с половиной… два…»
— Занавеску не поднимай!
— Да.
Он вышел на улицу с авоськой, в авоське две пустые бутылки. Тротуар был уже полит, было так прохладно, что он даже поежился.
В конце улицы — маленький гастроном, там по утрам продавали молоко.
Он медленно пошел по подъему.