Выйдя на улицу, Заза пошел по спуску. Тротуар был скользкий, раскатанный мальчишками. Вначале он, подражая другим прохожим, попытался идти по самому краю, где был навален снег, убранный с тротуара, ноги погружались в глубокий снег и не скользили. Но потом ему стало почему-то стыдно, может быть, потому, что он шел по пятам за какой-то старушкой. Он перешел на тротуар и, когда поскользнулся, разогнался и, как мальчишка, скользя, доехал до самого низа.

Репетиция начиналась в одиннадцать. До одиннадцати оставалось еще два часа. Заза решил позавтракать, а затем пройтись пешком по проспекту Руставели. На это как раз ушло бы оставшееся время. Он поравнялся с Кировским парком, перешел улицу и поднялся в кафе «Газапхули».

Выходя из кафе, он посмотрел на часы — до начала репетиции оставалось еще сорок минут. Присутствие на репетиции не доставляло ему особенного удовольствия, так как там ему нечего было делать. Он был помощником режиссера Сандро Канчавели, приглашенного из другого театра. Обязанности его заключались в том, чтобы сидеть молча. Ему сказали: садитесь и смотрите, у Канчавели есть чему поучиться! И он сидел и смотрел. Сандро ставил «Гамлета». В этом спектакле были заняты лучшие силы театра. Собирались усилить оркестр и пригласить из оперы хористов, но для чего — никто понять не мог. Спектакль оформляли три художника с помощниками. Декорации были поистине грандиозны. Эльсинорский дворец перед ними, наверно, показался бы жалкой хижиной. Художники взяли курс на позолоту. По замыслу режиссера, дворец должен был блистать и сверкать.

Композитор, писавший музыку, видимо, предназначал ее для оперы, во всяком случае, добрая половина оперы была уже написана.

На репетициях толпилось так много людей, что всех невозможно было запомнить. В общем, репетиция напоминала подготовку к физкультурному параду. Режиссеру приходилось громко кричать, иначе его распоряжения не доходили до всех. Время от времени он замолкал, откидывался на спинку стула и сидел так несколько минут, скрестив руки на груди и прикрыв глаза.

По словам режиссера, это должен был быть «громкий спектакль». Многие из артистов не понимали смысла этого выражения и поэтому на репетициях читали текст слишком громко. Членов художественного совета Канчавели на репетиции не допускал, и потому совет возлагал на спектакль большие надежды.

Фехтованию обучали здесь же, в углу сцены. Учитель фехтования, худой, рябоватый мужчина, выпрямив спину и положив руки на колени, спал, сидя на стуле. Бледный, с закрытыми глазами, он казался вылепленным из воска.

«Эта мрачная и кровавая трагедия, — говорил режиссер, — должна быть озарена искрами рапир».

Оглушенные и испуганные артисты с побелевшими от страха глазами читали монологи. Больше всего боялся режиссера сам Гамлет — Анзор Чачава, хотя Сандро Канчавели привел его с собой из своего театра. Этого Заза видел еще раньше — на первомайской демонстрации. Стоя на разукрашенной машине, он возглавлял колонну театра. Тогда он тоже был в костюме Гамлета и, весь промокший от дождя, робко курил в кулак.

Режиссер не смел покрикивать только на двух актеров: на директора театра Георгия Гобронидзе, который исполнял роль короля, и на Офелию, заслуженную артистку республики Ию Сихарулидзе, муж которой был очень влиятельным театральным критиком. Ия говорила, что Сашико (мужа ее звали Александром) уже готовит рецензию. Хореограф театра Биби сидел без дела рядом с Зазой. Пока еще никто не знал, кто и почему должен танцевать в этом спектакле. Но режиссер требовал его присутствия на всех репетициях. Биби приносил с собой польский журнал «Экран» и терпеливо перелистывал его.

Директор Георгий Гобронидзе являлся на репетиции в костюме короля. Хотя до пошива костюмов оставалось еще много времени, его костюм был уже готов.

Когда директор в пышном костюме, с короной на голове появлялся на репетиции, на некоторое время водворялась могильная тишина: во-первых, потому, что это был директор, а во-вторых, королевский костюм он носил с большим достоинством.

— Ого? — позади себя Заза услыхал удивленный женский возглас.

— А-а, — обернулся Заза, — Заира!

— Не делай вид, что ты меня не видел!

— Честное слово…

— Хотел небось мимо прошмыгнуть!

— Да нет же…

— Где ты пропадаешь?

— Нигде.

— Ты куда-нибудь уезжал?

— Нет, я все время здесь…

— Ты потерял номер моего телефона?

— Нет…

— А впрочем, меня самой здесь не было…

— Вот видишь!

— Можно подумать, что ты мне звонил!

— Где же ты была?

— В Москве.

Заза только сейчас догадался, почему он сразу не узнал Заиру — она выкрасила волосы, ровно подстриженная челка отливала синевой.

— Тебе нравится? — Заира поймала взгляд Зазы на своих волосах.

— Тебе очень идет.

— Или раньше было лучше?

— И раньше было хорошо.

— А все же как лучше?

— И так, и так.

— А все-таки! — пристала Заира.

— Пожалуй, теперь красивее…

— По-моему, тоже, — удовлетворенно вздохнула Заира.

— Там покрасилась? — спросил Заза.

— Да.

— Тебе определенно к лицу.

Заира достала из сумки темные очки и надела их:

— А так?

— И так прекрасно.

— Куда ты направляешься?

— В театр.

— Спешишь?

— У меня репетиция.

— Тебе нравится мое пальто?

— Очень. И его ты там раздобыла?

— Да. Здесь я еще таких не видела.

— Когда ты приехала?

— Два дня назад.

— Понятно…

— У тебя нет телефона?..

— Нету…

— Режиссер! — насмешливо протянула Заира.

— Что поделаешь? — с улыбкой развел руками Заза.

— Я шучу… Большое дело!

— Большое! — повторил Заза.

— Сегодня вечером мы всем семейством приглашены к дяде, а завтра я свободна.

— А завтра я как раз еду в Москву.

— Не может быть!

— Представь себе!

— Надолго?

— Нет.

— А все-таки?

— Не знаю.

— Хочешь, я не пойду к дяде?

— Нет, ты обязательно должна пойти. Что скажут родственники?

— Если ты хочешь, я не пойду.

— И не думай об этом, твой дядя сойдет с ума!

— Это не твое дело! Скажи — хочешь?

— Ты непременно должна пойти, непременно!

— Ах, вот, оказывается, почему ты не звонил!

— Почему?

— Ты не хотел меня видеть!

— Кто тебе сказал?

— А разве об этом надо говорить?

— Заира…

— Замолчи!

— Ладно, замолчу!

— Куда хочешь, туда и езжай!

— Понимаешь…

— Ну вот и иди, я тебя не держу.

— После репетиции я должен пойти на похороны, у меня умер сосед, а потом…

— Я тебя не спрашиваю: меня не интересуют твои дела!

— А вечером у меня опять репетиция.

— Ненавижу, когда люди лгут!

— Я не лгу!

Заза взглянул на часы.

— Иди, — сказала Заира, — чего ты стоишь?

— Да, мне пора!

— Прощай!

— Заира!

— Ты боишься, что я получу разрыв сердца?

— Почему ты должна получить разрыв сердца?

— Хватит!

— Когда я приеду из Москвы…

— Позвонишь? Да? Ах, большое тебе спасибо!

— Как хочешь…

— Как я хочу?!

— Может, ты не хочешь?

— А тебе все равно, да?

— Что?

— Звонить или не звонить.

— Нет, почему же…

— Хорошо, хорошо, ты опоздаешь!

— Да, я опаздываю.

— Всего!

У Заиры были длинные стройные ноги. Она размахивала сумочкой. И походка ее казалась безмятежной. Вдруг она поскользнулась, но устояла и невольно оглянулась на Зазу. Заза почему-то помахал ей рукой. Заира, будто не заметив этого, продолжала идти.

— Заира! — окликнул ее Заза.

Заира остановилась, Заза подошел к ней. Он сам не знал, зачем позвал ее, что должен был ей сказать.

— Что случилось? — вопрос прозвучал холодно.

— А ты не боишься снежков? — вот все, что он сумел придумать.

Заира в своем ярком наряде была завидной мишенью.

— Я обожаю, когда в меня кидают снежки! — сказала Заира.