Тут появился и Спиноза.

— Где ты пропал?! — кинулся ему навстречу пришелец. — Мы тебя ждем не дождемся.

— А мы, правда, полетим? — сказал Спиноза.

— Ты настоящий Фома Неверующий, — упрекнул пришелец, — давай быстрее, а то уже рассвело.

Они вскарабкались по лестнице, подняли ее за собой, дверь закрылась, и корабль медленно двинулся, бесшумно набирая высоту. Поравнявшись с верхушками кипарисов, он, рассыпая искры, скрылся из глаз.

— Вставай, приехали! — Кто-то пнул Спинозу ногой.

Он открыл глаза, но не сразу пришел в себя. Потом тот, кто разбудил его, чиркнул спичкой и закурил. По очкам Спиноза узнал заместителя начальника милиции.

Вечером в ресторане собралась уйма народу. Кроме туристов и постоянных клиентов из местного населения, здесь была вся труппа лилипутов, цирк давал банкет в честь окончания гастролей. Духу солидно прохаживался между столиками, заложив руки за спину. Он себя чувствовал героем — ведь это он нашел ребенка! — и вел себя соответственно. Если раньше он не отказывался пропустить с клиентами стаканчик-другой, то теперь вежливо отклонял многочисленные приглашения. Духу увлекся своей новой ролью и держался так, словно вся публика собралась исключительно ради него, Несколько раз он подходил к оркестрантам:

— Веко не приходил? — спрашивал.

— Не появлялся, — отвечали ему.

— Поглядите только на этого шалопая, — с улыбкой покачивал головой Духу.

Доброе дело, пусть даже совершенное невольно, настраивает человека на миролюбивый лад и направляет его к новым благодеяниям.

«Куда подевался мальчишка?» — думал встревоженный Духу. И эта тревога, прежде не ведомая ему, приятно щекотала нервы. Главное, он сам себе ужасно нравился.

Играл оркестр.

Пела Лили.

Неожиданно Лили увидела свою мать.

Сначала почувствовала чей-то упорный взгляд» оглянулась и встретилась с горящими глазами четырнадцати-или пятнадцатилетнего подростка.

«Молодец» Ромео!» — подумала Лили и тут увидела свою мать, которая сидела за тем же столиком, рядом с подростком. Кроме них, за столом сидел седой, представительный мужчина и длинноволосый мальчик, совсем ребенок.

Мать разрезала мясо на своей тарелке и что-то говорила. Она скорее походила на старшую сестру этих ребят, чем на мачеху. Мужчина встал из-за стола и что-то сказал. Мальчик радостно захлопал в ладоши. Мужчина вышел из ресторана. Лили видела в окно, как он подошел к легковой машине, открыл дверцу, достал из машины какой-то пакет. Потом снова запер дверцу ключом и направился к ресторану. Остановился, словно что-то забыл, вернулся к машине, подергал дверцу, проверяя, закрыта ли она, пнул переднее колесо погон, нагнулся, заглянул под машину и снова направился к ресторану. Подойдя к столику, он достал из пакета инжир и аккуратно выложил на тарелку. Выкладывал осторожно, как только что вылупившихся цыплят. Жена улыбнулась ему и поправила рукой прическу. Мужчина разгладил пакет, сложил его и спрятал в карман пиджака. Старший мальчик опять посмотрел на Лили, и вслед за ним повернулась к ней мать. Глаза у нее расширились, улыбка застыла на лице. Они смотрели друг на друга, пока Лили не кончила песню. Потом Лили спустилась с эстрады и пошла к выходу. Она чувствовала, что мать смотрит ей вслед.

Лили давно ее не видела, но не разволновалась. Минутную радость загасил гнев: ишь как сладко воркует! Спустя столько времени увидеть свою мать беспечной и смеющейся было неожиданностью. Мысленно она все время слышала рыдающий голос матери: «Прости меня, прости!» И представьте себе, несчастную, измученную угрызениями совести мать она жалела. А эта женщина, в которой не было и следа грусти и раскаяния, которая уверенными спокойными движениями распределяла мясо и фрукты, была чужой.

У Лили сердце подступило к самому горлу: «Она не помнит обо мне».

Лили стояла в коридоре. Она знала, что мать непременно выйдет и отыщет ее. И в самом деле, очень скоро она увидела мать, которая вышла в коридор и оглядывалась по сторонам.

Лили вошла в туалет, она чувствовала, что матери не очень хочется показываться сейчас с ней вместе.

— Мы остановились поужинать по дороге в Гагры, — сказала мать.

— Курить будешь? — спросила Лили, протягивая пачку сигарет.

— Ты похудела, — мать достала из пачки одну сигарету, сразу переломила ее пополам, но не выбросила, а продолжала держать в руке.

— Нравится, как я пою? — спросила Лили, заталкивая обратно в пачку сигарету, которую собиралась закурить. Ей вдруг показалось неудобным курить в присутствии матери.

— Я не знала, что ты здесь, — сказала мать.

«Сейчас заплачет», — подумала Лили.

Она отвернулась и посмотрела в окно. Чувствовала, что еще немного — и она не выдержит, кинется матери на грудь, будет целовать ей руки, лицо, шею, закричит так, что задрожит земля: «Не уходи, не уходи!»

— Ты очень красивая! — проговорила она совсем тихо.

Мать все же расслышала, обрадовалась комплименту:

— Ни в одно платье не влезаю!

— Тебе идет.

Лили обернулась, мать рылась в кошельке.

— Нет! — крикнула Лили и добавила тише: — Мне не нужны деньги…

— Возьми!

— Мне платят за пение! — сказала Лили и запела.

Вокруг них стали собираться женщины.

— Бесстыдница! — прошептала мать и убежала.

Ночью, когда ресторан закрылся, Лили вышла на улицу и остановилась. Наблюдала, как лилипуты садятся в автобус, отправляющийся в Сухуми.

Потом она увидела Ираклия, сидящего на заборе. Рядом с ним лежала дорожная сумка. Ираклий соскочил на землю.

— Я тебя ждал…

— Не мог позвать?

— Я уезжаю.

— Куда ты едешь?

— Отец все уладил. Я сговорился с лилипутами, они меня подбросят до Сухуми, оттуда на поезд — и в Тбилиси. Там пробуду день-два, не больше, и прямо в Батуми! Не помнишь? Я тебе уже говорил… — Ираклий засмеялся: — В общем, лилипуты меня ждут.

— Иди!

— Лили…

— Очень хорошо! — сказала Лили.

Они замолчали.

— Хочешь меня поцеловать? — спросила она.

— Нет…

— И я не хочу.

Он что-то собирался сказать.

— Иди, я сказала! — негромко проговорила она.

Поздно ночью, примерно в двенадцать часов, к воротам «Родника надежды» подъехала «Волга». Пожара еще не было, и дети спокойно спали. Из машины вышли муж с женой, которые накануне взяли из детского дома ребенка, удочерили.

Мужчина крепко держал девочку за руку, она сопротивлялась, пыталась вырваться.

— Я тебе покажу! — кричал мужчина. — Хулиганка!

— А если никого нет? — спрашивала жена. — Кому мы ее сдадим?

— Сдадим!

— Уже поздно.

— Посажу на крыльцо — и пусть сидит.

— Надо было мальчика брать.

— Ты сама заладила: девочку, девочку. Вот тебе твоя девочка!

— Это не девочка, это сатана!

Разговаривая, они подошли к лестнице. Навстречу им спускалась заведующая. Она нередко засиживалась здесь допоздна.

— Уважаемая! — издалека крикнул мужчина. — Мы ребенка привезли!

Заведующая остановилась и не отвечала, пока супруги не подошли совсем близко.

— Вы меня напугали, — сказала она.

— Уважаемая, мы хотим вернуть ребенка, — сказал мужчина.

— Пройдемте в кабинет, — заведующая прошла вперед. — В чем дело? — спросила она, садясь за свой стол. — Я вас слушаю.

— Она укусила меня в нос!

— А меня назвала обезьяной! — наперебой заговорили супруги.

— Дальше? — спросила заведующая.

Это была женщина средних лет, худощавая, с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей неожиданно юный вид.

— Дальше? — с недоуменной улыбкой развел руками мужчина. — Вам что, этого недостаточно? Два раза она чуть не сбежала, я еле поймал. Супругу мою укусила в нос. Покажи, Меги!

Меги подошла к заведующей:

— Вот, смотрите!

— Не заметно, — сказала заведующая.

— Как это? Значит, она должна была всю меня изуродовать, чтобы было заметно?

— Садитесь, — заведующая указала на стул.