У магазина стояли молодые женщины с хозяйственными сумками. У одной на руках был маленький ребенок. Говорили о детях: один начал два дня назад ходить, другой плакал всю ночь, у него прорезывался зуб. Все это рассказывалось со множеством подробностей. Каждая делилась общей или личной заботой и радостью. Только Дора одна чужая всем и всему. Легковая машина стояла на площади. Дора глядела на машину, на грузовики, которые выезжали из ворот, всматривалась. Ждала Траяна.

Старик, худой, с седыми усами, в штанах, перетянутых крест-накрест шнурами, подошел и сощурил на нее плохо видящие глаза:

— Вы не жена ли инженера Евтимова будете? Он сейчас уедет с главным инженером. Вот он там, напротив, в конторе. Велел мне найти вас и привести к нему.

Траян уезжает, как же так? Верно, старик чего-нибудь не понял. Устав от ожидания и беспокойства, она не поспевала даже за своим медленно шагавшим провожатым. Но вот Траян идет навстречу. Лицо его посвежело от солнца и ветра. Красив и молод, как прежде.

Он не обнял ее, но зато долго не выпускал ее руки, очевидно искренне обрадованный. Дора забыла, что так долго ждала его, что сердилась на него.

— Видишь, как я обещала, так и сделала — приехала неожиданно.

— Да, ты меня приятно удивила. Но я должен тебя огорчить: уезжаю сейчас.

— Куда?

— В Софию, вместе с главным инженером, в его машине. Едем еще за одним насосом. Только бы получить его! Нужно немедленно доставить сюда, а то получится большая неприятность. Не сердись на меня, Дора, и устраивайся. Светла и Таня позаботятся о тебе. Я вернусь уже завтра.

— Как же ты уедешь, Траян? Больше месяца не приезжал, а сейчас, когда я наконец здесь, ты…

— Я все понимаю, но ничего не в силах изменить, — перебил он ее.

Машина упорно сигналила.

— Я поеду с тобой. Жалею, что приехала.

— Об этом не может быть и речи. Завтра рано утром я буду здесь. А сейчас извини, должен спешить, потому что вода…

— Товарищ Евтимов, главный инженер ждет вас…

— Иду. До свидания, Дора, до завтра.

Значит, он спешит вернуться из-за воды, а о ней должны заботиться посторонние! Дора даже не успела сказать ему, что уедет в Софию на автобусе и даже не подумает больше приезжать сюда. Когда он вернется, ее уже не будет.

Она не дождалась, пока Траян сядет в машину, и побежала к домику Светлы, полная решимости немедленно уехать.

Неожиданно вернулась зима. Выпал мокрый снег, подул сильный ветер и превратил снежинки, облепившие тросы кабель-крана, в кусочки льда. Над бетонными блоками кружились крупные белые мухи. На рабочих площадках в беспорядке валялись доски и бревна. Но никто не убирал их. Лед за одну ночь сковал их, словно прибил к земле огромными гвоздями.

Строители шли быстро, не останавливались, даже чтобы словом перекинуться. Они опять подняли воротники, натянули ушанки и кепки до самых бровей.

Ветер свирепел, рвался через щели в кабину башенного крана. Таня туже подвязывала красный шерстяной платок. Пальцы ее окоченели, и она никак не могла сделать узел. Поверх поношенных брюк она надела брезентовые, но ветер надувал их, как баллон, и пронизывал ее до костей.

Девушка открыла окошко и посмотрела вниз. Двое рабочих стояли на площадке перед краном и кричали, чтоб она начинала. Из-за похолодания укладку бетона приостановили и занялись переноской бревен и камней.

Окошко хлопнуло от ветра, Таня отпрянула внутрь, потерла руки, чтоб согреть их, потом взялась за рычаг, но «челюсти» не раскрывались. Она схватилась за маневровую рукоятку и попыталась сдвинуть рычаг. «Челюсти» не двигались. Таня снова открыла окошко, но теперь уже взглянула вверх. Волосы от ветра выбились из-под косынки и перепутались. Придерживая их одной рукой, девушка озабоченно смотрела на стрелу. Трос в одном месте заело. Нужно добраться до самого верха стрелы и поправить его. Девушка вздохнула. «Ой, и почему я сейчас не дома, не с мамой?» — подумала она. Ей представилась маленькая теплая кухня, чайник на печке, а мать осторожно ступает, что-то ласково говорит ей.

В первый раз она не решилась одна подняться на стрелу, чтобы смазать ролики на конце. Позвала машиниста, который учил ее. А тот и говорит: «Ты уже умеешь. Полезай сама». Она полезла, но дыхание ее прерывалось на каждом шагу. Она стала насвистывать, чтобы придать себе смелости. Поднималась все медленнее, и чем выше была, тем ей казалось страшнее. Она подумала о тех, кому приходилось преодолевать большие трудности, о партизанах, о героях из прочитанных книг, — и устояла. Потом уже она забиралась туда чуть ли не каждую неделю. Поднимется она и сейчас, только вот очень холодно.

Сильная рука рванула дверь кабины.

— Ты почему не подаешь? Мы там внизу ждем, замерзли совсем. Кричим тебе, а ты притворяешься, что не слышишь.

Девушка смотрела испуганно. Этот человек имел полное право ее бранить. Как это она поддалась слабости? Что она раздумывает и медлит?

Таня подпоясала ватник, подвернула отвороты брюк, чтоб не мешали, и вылезла из кабины.

Железные перекладины стрелы покрылись льдом, и ноги девушки скользили. Ветер опять растрепал ее волосы, они застилали глаза, мешали видеть. Но она не могла подобрать их. С трудом отнимала то одну, то другую руку от заледеневшей балки и засовывала в карман ватника, чтобы хоть немного погреть. Наконец она достигла верха. Стрелу слегка покачивало под напором ветра. Смотреть вниз Таня не решалась. Она протянула руку, приподняла трос и перекинула его через блок.

Спускалась Таня уже спокойнее. Даже решилась посмотреть вниз, где ее ждали такелажники. Она попыталась помахать им рукой, но в этот миг услышала какой-то шум, похожий на удар о железо, сильный свист и жужжание, как будто огромный жук закружился вокруг ее головы.

Девушка онемела. Свист доносился со стороны кабель-крана. Порвался стальной трос и закрутился серебряным обручем, а кошка медленно ползла вниз вместе с грузом.

— Стойте, стойте, — крикнула девушка, но ее никто не слышал.

Таня не заметила, как соскользнула со стрелы, которая всегда вселяла в нее такой страх, как добралась до лестницы, спустилась по ней и, не заходя в кабину, очутилась на рабочей площадке. Такелажники удивленно глядели на нее. Таня показала рукой и крикнула дрожащим голосом:

— Кабель-кран… тросы…

Больше она ничего не успела сказать. Она побежала дальше, перескакивая через балки, и наконец влетела в диспетчерскую.

В кабине дежурила девушка-диспетчер. Не понимая, что случилось, она с тревогой повторяла в телефонную трубку:

— Что вы делаете? Почему не поднимаете? Почему бросили кошку?

Таня перехватила у нее трубку:

— Остановите, остановите! Тросы у кабель-крана! Несчастье! Оборвались! Спутались! Тросы! Остановите!

Щеки ее пылали, уши пощипывало, но она не замечала холода и повторяла:

— Машинист! Машинист! Эй, кто там?

Вместо ответа в трубке раздался встревоженный голос:

— Посмотрите, не видно внизу инженера Зарева? Сообщите и инженеру сектора. Позовите кого-нибудь из механиков. Хоть Ивана Ушева. Повреждение очень серьезное. Спускаюсь.

Таня отошла от телефона и только теперь взглянула на изумленного диспетчера.

— Могут опять позвонить. Не уходи.

Таня убежала. У бетонного блока увидела Мирко, бросилась к нему. Они кинулись на поиски Младена. На площадке, над которой был спущен ковш, стояли строители, глядели вверх, где перепутались тросы, ворчали:

— Глаза б не смотрели! Нашли время оборваться!..

— Эх! Плакали наши денежки. Раз кабель-кран остановился, значит, и работе конец.

— На руках мы, что ли, бетон таскать будем? Ведь тут тонны…

— Да, дело нешуточное. Кто знает, когда исправят.

— А ну, пойдем погреемся. И откуда такая стужа нагрянула?

— Придет главный механик — все наладят. Он, верно, на другой объект ушел.

— Как же, ушел! Будет он тебе в такой холод тут торчать!

Со всех сторон стекались люди. Поглядывали наверх, качали головами, пожимали плечами. Ведь надо же! Только молодым инженерам наконец-то удалось пустить кабель-кран на полную мощность, как случилась эта беда. Провода соскочили, перепутались с крепильными тросами и зацепились за верхние ролики кошки. Случалось и раньше, что они соскакивали, но ни разу так не перепутывались.