— К своим едешь?

— Нет, в Софию.

Киро не смог продолжать. Прямо на них шел опалубщик, неся на плече длинную балку.

— Берегись! — крикнул он.

Киро схватил девушку за руку и увлек в сторону.

— Не смотрят, — ворчал плотник, — а случись несчастье, скажут — виноваты другие.

Таня не испугалась балки, ее смутило неожиданное прикосновение Киро.

— Берегись! — снова послышалось рядом. Девушка вздрогнула, отпрянула. Киро только теперь отпустил ее руку. Таня закрыла глаза: оказывается, есть что-то поважнее и машин, и водохранилища. Киро уезжает. Она прислонилась к перилам. Парень царапал щепкой по отполированному прикосновениями множества рук дереву.

— Значит, в Софию?

— Да. Мне разрешили держать экзамен на аттестат зрелости. Как сдам, сейчас же вернусь.

— Правда? Ты только поэтому и уезжаешь?

Она радовалась за Киро. Как он вырос! Теперь он может смотреть на нее свысока — так же, как она, раньше пыталась держаться с ним.

— Знаешь, Таня, я никогда и не думал, что мне удастся подняться выше обыкновенного машиниста. По правде говоря, в мечтах я залетал высоко. Но на что я мог надеяться? Отец старый, мать больная. Нужно содержать и их и себя. Боялся, что не кончу школу. А здесь каждый тебя поощряет, помогает, дает возможность проявить свои способности.

Юноша умолк. Всего он еще не сказал.

— Таня, если бы не водохранилище, я, может, и не встретил бы тебя. Ведь ты… — он запнулся, подыскивая слова, — ведь ты останешься здесь до моего возвращения?

Таня опустила голову, попыталась отшутиться:

— Конечно. Без нас разве смогут закончить? Ну, я пойду. Такелажники меня зовут.

— Нет, сначала скажи: будешь ждать?

Киро был выше ее ростом. Она подняла на него свои ясные глаза. И в них он прочел ответ. Но вслух девушка ничего не сказала. Она побежала, не чувствуя под собой земли.

Дора развесила на полянке выстиранное белье и возвращалась, набрав по пути большой букет. Ноги ее тонули в мягкой траве. Она с наслаждением прислушивалась к жужжанию пчел, которые, осмелев, садились на букет. Женщина не могла нарадоваться летнему дню, тому, что она опять с Траяном. Жизнь среди людей, незнакомых ей до сих пор, оказалась интересной.

Буковица стала довольно большим поселком, но знакомились здесь легко. Дору интересовал каждый новый человек, она охотно вступала в разговор со всеми.

Она бывала в домах и общежитиях, спускалась в шахту и сама не заметила, как увлеклась строительством. Она поняла, что стройка — это не только кладка кирпича, котлованы и заливка бетона. Стройка — прежде всего люди, мужчины и женщины, труд и напряжение, радости и горести, объединяющие людей с разными интересами и характерами.

Из зрителя Дора постепенно превратилась в участника этого волнующего дела. Прежде, когда на нее что-либо производило особое впечатление, она делилась этим со Светлой. В Буковице не было постоянного корреспондента многотиражки и радиоузла, и Дору попросили регулярно давать сведения об отличившихся строителях, о непорядках и вообще обо всем, что происходило на их отдаленном объекте. Так же просто она принялась за устройство библиотеки в Буковице. Книги брала у Светлы, а потом устроила и небольшую читальню, где всегда были свежие газеты и журналы.

Возле их дома был насыпан песок. В нем играли дети — прокапывали канаву и складывали из камешков плотину.

— И ты помогаешь строить, Борко? — спросила Дора пятилетнего сына монтера.

— Я еще маленький, работать не могу. А ты где работаешь?

— Я? Нигде, — улыбнулась Дора. Ей хотелось услышать, что ответит этот малыш, рассуждавший, как взрослый.

— А ты разве бабушка? — спросил кто-то из детей.

— Бабушка, бабушка, — закричали все.

— Почему бабушка? — это ей было неприятно слышать даже от детей. — Вовсе нет.

— Отчего же тогда ты не работаешь? — вступил в разговор мальчик постарше. — Папа говорит, что теперь все должны работать. А моя мама — телефонистка! — с гордостью добавил он.

Слова детей доставили бы Доре огорчение, если бы она не работала. Но теперь она могла со спокойной совестью передать этот разговор Траяну.

Он был дома. Дора расставляла цветы и весело болтала:

— Траян, правда, какие чудесные лужайки в Буковице? А цветы? Я никогда еще таких не видела. Жаль, что не могу их нарисовать.

— Да, — согласился Траян. — Но, если бы кто-нибудь из наших художников по ошибке очутился в Буковице, ему бы и в голову не пришло нарисовать, например, вот этот угол комнаты с цветами. Скажет — не типично. И побежит искать бетономешалку или подъемный кран, которые не сможет изобразить, потому что они для него совсем чужие. А ведь в сущности эти цветы — часть нашей жизни здесь.

— Траян, ты меня удивляешь! Ты начинаешь превращаться в романтика.

Дора стояла у окна, и Траян видел только ее силуэт. Она представлялась сейчас ему не такой, как всегда: выше, стройней. Лицо ее, скрытое в тени, казалось моложе. Даже голос — мягкий, певучий, ласковый — звучал бодро и твердо.

— Дора, — сказал Траян, — иди сюда, давай поговорим.

Она думала, что он будет возражать против ее последней затеи — библиотеки, и готова была спорить, отстаивать, защищать свое решение.

— Нет, ты меня не разубедишь. Раньше по крайней мере у меня была уверенность в том, что я тебе необходима. Но теперь я вижу, что мои заботы иногда тебе досадны и даже мешают. Да и мне кажется эгоистичным и мелким заниматься только тем, как бы создать для тебя уют. Я так много слышала от тебя, да и сама читала в газетах столько репортажей и фотографий со стройки. Но не обращала на них внимания, они меня не волновали и даже надоедали. Мы, горожане, представления не имели, что вблизи Софии совершается что-то величественное. Теперь мне стыдно за себя. Я тоже хочу положить в это здание хоть один кирпич.

К стремлению Доры работать нужно было бы прибавить еще одно, что таилось глубоко в ее сердце. Она надеялась, что так она станет ближе Траяну, исчезнет отчуждение, выросшее между ними в последние месяцы. Он смотрел на нее изумленно и растроганно, угадывая ее мысли и чувства лучше, чем она могла предположить. Траян испытал нечто подобное с месяц назад. Он возвратился домой поздно ночью. Дора задремала, ожидая его. Из ее рук выпала книга. Он поднял. Книга о строительстве туннелей. Тогда он не понял, зачем она читала эту книгу. Теперь же ему стало ясно, что ей хотелось быть ближе к стройке, а может быть, и к нему.

— Дора, я совсем не возражаю. Напротив!

Она стояла к нему спиной, глядя в окно, не желая выдать своего волнения. Сквозь пелену, застилавшую глаза, она увидела маленького Борко, запыхавшегося, гордого от сознания важности возложенного на него поручения.

— Дядя Спас сказал, товарищ инженер, чтобы вы скорей шли в шахту!

На этот раз Дора не обиделась, что Траян прервал разговор на полуслове.

В комнате, казалось, никого не было. Только временами слышалось жужжание веретена, повторявшееся с механической точностью.

— Мама, — позвала Божурка. Она лежала, вытянув ногу, на широкой жесткой кровати. — Дай мне вон ту книгу с фотографиями.

Женщина оборвала нить, положила веретено в корзину и подошла к кровати.

— Болит нога-то, доченька?

Три месяца назад огромный ковш с бетоном, которым Божурка управляла по телефону, упал рядом с ней, задел ее и сломал ногу. Девушку тут же отвезли в Софию и доложили ногу в гипс. Теперь гипс сняли. Божурка вернулась в село, но вставать ей не разрешали.

— Мама, — девушка приподнялась, пытаясь заглянуть в окошко над кроватью, — почему это шумят на улице?

— Да как же не шуметь, доченька? Ведь наши свояки собираются. Уж и грузовик пришел. И не один — два им дали. Вроде и добра-то не было, а уж до отъезда целую телегу отправили. Все село сбежалось помочь им да посмотреть, что будет. В шести домах собираются, и в верхней слободе тоже. На нашем краю первыми грузятся Стояновы. Только бы мне закончить эту кудель, ведь последняя, тогда пойду и я погляжу да помогу. Ох, и до нас очередь скоро дойдет. Хоть бы нога-то у тебя быстрей зажила!