– Ты же Дигон. Так почему Иах? – спросил Иван.

– Я Иах из рода Арраханов, а Дигон… Это имя мне дал Джордан из Кап-Тартара. – Ходок прищурил глаза, словно что-то вспоминая. – Да… Джордан меня не любил. Потому, когда увидел моё жильё, а я жил в простой бочке, то сказал, что я похож на какого-то древнего мудреца-дурака Дигона. Вот этот Дигон и стал моим именем. Джордан и вашим всем сказал, что я – Дигон.

– Подожди! Но ведь в бочке жил Диоген, а не Дигон, – изумился Иван. – Симон, ты слышал о Диогене?

– Слышал или нет, но моё подтверждение ни о чём не скажет. Джордан, как ты знаешь, перль. В его мире, наверное, был не Диоген, а Дигон. Вот он и назвал его таким именем. Впрочем, Дигон жил в обычном доме, маленьком только. Вот откуда пошло, что у него не дом, а бочка?.. Непонятно. Да и вообще, Ваня, реже упоминай такие словосочетания. Это штампы, а не историческая правда.

– Да он перль, – выправив спину и подав вперёд грудь, подтвердил Дигон. – Он так говорил и так называл меня. Но что это слово означает, я так и не понял. Люди – везде люди, а я из рода Арраханов.

– Может быть, да, а может быть, и нет, – не очень понятно высказался Симон, но дальше распространяться по этому поводу не стал.

– Как предпочитаешь называться? Иахом или Дигоном?

Вопрос Ивана, похоже, застал последнего из рода Арраханов врасплох. О себе он говорил только как о Иахе, но до того отзывался на имя, данное Джорданом.

– Тебе важно? – опять не сказал, а буркнул Симон.

– Да нет, – пожал плечами Иван. – Но вдруг ему будет приятнее, если мы его будем называть Иахом.

– Нет, – вышел из размышлений кушер. – Зовите меня Дигоном. Иначе никто из ваших не будет знать, о ком идёт речь.

– Ну, надо же, какой он тщеславный! – восхитился Симон. – Ладно. Дигон, так Дигон. Что дальше? Только покороче.

Он унылым взглядом обвёл горизонт, беседа с Дигоном его явно тяготила.

Кушеры, поддержавшие Дигона в его противоборстве со Ждущим, расположились невдалеке плотной кучкой. Некоторые из них успели задремать, другие отсутствующим взглядом смотрели перед собой, будто окружающий мир, где они появились не по своей воле, совершенно их не интересовал.

Почему они вели себя таким странным образом, понять было трудно. Это могла быть реакция на случившееся с ними в недавней неравной стычке со своими бывшими собратьями по секте, а возможно, и то, что кушеры, подневольные Ждущему, всегда находились в таком заторможенном состоянии. Зато они не мешали длительной беседе своего предводителя с новыми, на их взгляд, могущественными единомышленниками.

– Мне быть кушером вначале понравилось… – как будто о лучших годах своей жизни проговорил Дигон и прикрыл подведённые тенями глаза.

– Чем же? Тем, что тебя потом лишили ориентации? – с насмешкой спросил Иван.

Разговор с Дигоном стал ему надоедать так же, как и Симону: за весь час они не продвинулись ни на йоту в понимании происходящего.

– Ну почему? – удивился Дигон вопросу Ивана. – Я же сказал, мне понравилось вначале. Сам посуди…

И то, правда, почему бы это ни могло понравиться Дигону? Ведь никто ему не мешал жить так, как он жил до встречи со Ждущим.

Кушеры собирались вместе редко, тем более, чаще всего в шатре Ждущего. К тому же появились те, кто обладал равными с ним способностями, так что у него уже не заходилось холодом сердце – кому это нужно, чтобы он мог проникать во время? И какова будет расплата за эту необычную способность? А тут многие могут то же самое и не считают это из ряда вон выходящим за пределы дозволенного, того, за что могут покарать.

– Кто – покарать?..

– Как кто? Боги Времени!

Иван фыркнул себе под нос.

Поистине: одни умеют петь, другие – слагать благозвучные восхваления, а они – кушеры – входить во время и выходить из него…

Иах продолжал умножать свой новый род, ведущий теперь начало от него самого: десятки сыновей и дочерей наполняли побережье, где располагалось его многолюдное становище, криками и визгом.

И так же ревностно служил Богам Времени, хотя, естественно, перестал верить в свою исключительность и в то, что он является неким Посланцем. Теперь он напористо стал менять амплуа придуманных им богов, ориентируя их на разные слои верующих, но не по положению в обществе, а по возрастному критерию.

Бог будущего времени – Слам – стал выступать Богом Судьбы, предназначенной молодому, только что вступающему в жизнь человеку; этот Бог мог внять чаяниям исключительно тех, кто молит их о своём будущем и ищет место для себя в нём.

Гильгуй – Бог прошлого времени – превратился в Бога предков, которому следует поклоняться в старости, когда пора уходить в прошлое и там иметь в своем распоряжении всё то, что было в этой жизни. А поскольку Гильгуй живёт в недоступных простому человеку подземельях, то он, вопреки самому Дигону, стал постепенно превращался в Бога подземного царства, где он правит, и куда уходят все.

Проще оказалось с Этишей – Богом текущего времени. Его статус не изменился. К нему следовало обращаться всегда, чтобы воздать ему за то, что есть в настоящий момент…

Иах так же ревностно продолжал давать отпор любым посягателям на его веру и пастбища, женщин и скот, и карать врагов…

Но вскоре он стал замечать и то, что сначала вызывало у него досаду, позже – недоумение, а потом – и желание противодействовать…

После последних слов, Дигон вдруг поперхнулся, цвет лица его налился кровью, он поник ухоженной головой, задумался и уже с натугой, словно взвалил на себя непомерную ношу, косноязычно продолжал:

– Ждущий – не человек. Он – в”ыг… Их род существовал очень давно. Но потомки этой разумной расы живут ещё как будто и сейчас, потеряв разум и одичав…

– Как давно они были разумными? – заинтересовался Иван.

– Были разумными? – эхом повторил вопрос Дигон и наморщил лоб. – Что я могу сказать? Он говорил… Утверждал, что в”ыги выжили, когда все умирали от чёрных бурь и холода. Они выжили в воде… Потом… Они вышли… да, вышли под мутное небо, и оно им не понравилось. Поэтому они оставались жить в воде… В ней было тепло… И поэтому они распространились по всему миру, отвоевав его у кого-то, кто тоже выжил…

Несмотря на невнятность произносимых слов и отрывистость речи, Иван зачарованно слушал Дигона: тот словно рассказывал сказку. Это было для него на грани фантастики. И в сказке, и в фантастике, правда и выдумки переплелись в неразрывную вязь, из которой нельзя выбросить и слова, чтобы не исказить или лишить очарования поведанного в них.

– Так что тебе не понравилось? – прервал затянувшуюся паузу Симон.

Его Дигон утомлял всё больше и больше, а восторженностью Ивана он не обладал.

– Он ест людей… – сказал через силу Дигон.

И сказка пропала.

– Что? – разом вскочили Учитель и ученик.

– Да… – Дигон запнулся, глаза его запали, он едва выдавил из себя: – Они едят людей и обезьян.

– Они? Постой! Ты же говорил об одном Ждущем.

– Да, в”ыги. Они всегда ели… когда они собираются вместе, то… Так говорил Куйка… – Дигон прикрыл лицо ладонями и стал качаться из стороны в сторону.

Учитель и ученик переглянулись.

– Но сам ты не видел?

– Нет, – качнул головой Дигон. – Куйка сказал.

– Кто такой, этот Куйка?

– Плохой человек.

– М-да, – нервно почесал Иван щёку всеми пальцами руки.

– Давайте передохнём, – предложил Симон. – Потом ты, Дигон, обо всём расскажешь нам поподробнее, откуда появились или появляются эти в”ыги и… обо всём остальном. А сейчас… – Симон с некоторой растерянностью огляделся.

– Кто потерял ориентировку в последний раз? – спросил Иван.

Дигон вздрогнул и живо отозвался.

– Капитек и Сургун. Вон они.

– А ты?

– Я теперь не боюсь, – расправил он плечи. – Нельзя дважды лишить человека этого дара. Я для них теперь то же, что в”ыг, так как прошёл полный круг…

– Да, я вспомнил, Симон мне говорил об этом, – прервал Иван кушера, обретшего способность говорить свободно. – С тобой всё ясно. Симон, что будем делать? Не сидеть же здесь, пока он нам, говоря через пень-колоду, поведает всё. А я есть и спать хочу. Соображать стал уже хуже его.