— Да, — кивнула она. — А вы…?

Он уверенно протянул руку для приветствия:

— Йен МакКеллен. Я работаю на мисс Смит.

Она пожала его руку:

— Просто Кейт. И… Приятно познакомиться.

— Тогда просто Йен, — он расплылся в улыбке. — Мисс Смит попросила тебя встретить и подвезти. Ты же не против?

— Благодарю, это было бы чрезвычайно мило с твоей стороны.

Кейт все еще продолжала гадать — Анж это или нет? Его лица она почти не помнила, зато фоторобот хорошо врезался в память.

Имя можно поменять (или неправильно запомнить, кстати!), волосы перекрасить, собаку… Не взять с собой на встречу…

…Но движения… Другие. Или?…

Йен заложил набежавшую на глаза челку за ухо, и Кейт вздрогнула, тут же спрашивая:

— У тебя, случайно, собаки нет?

Йен удивленно посмотрел на неё:

— Была. Давно. Породы командор. Правда, её уже нет…

— Прости, — она отвела взгляд в сторону. Он точно не мог бы её узнать — десять лет превратили гадкого утенка Кейт в нечто иное — она выросла, изменилась, отрастила волосы, чтобы с открытыми платьями не было видно шрамов на плече… А он мог и не запомнить её имя, не говоря уже о том, что свою фамилию она ему тогда не сказала.

…И ведь не уточнишь — не тебя я ли подставила вместо того, чтобы поблагодарить за спасение?..

За всю поездку парень так и не намекнул, что помнит Кейт, так что той только и оставалось теряться в догадках и собственных страхах.

Но она его точно помнила! Или знала. Его лицо ей было знакомо. Осталось только выяснить — почему так произошло?

Йен остановил машину у утопающего в зарослях плюща дома. Горели фонари с двух сторон от тяжелой входной двери, окна дома были погружены во тьму, кроме холла первого этажа — тут всегда, хоть приглушенный, но свет оставался. Тетя Зои его никогда не выключала. И входную дверь не запирала.

Кейт, выглядывая из машины, заметила — “Приют” совсем не изменился, все такой же солидный, сложенный из красного кирпича, трехэтажный, построенный буквой “П”, без малейших признаков обветшания или запустения. Цветы в горшках, стоящие перед фасадом, все так и цвели, как помнилось с детства, пальмы, выставленные из зимнего сада пропитаться летним солнышком, шумели под ветерком, плющ, прорвавшийся через брусчатку и опутавший дом до самой крыши, все так же зелен и ярок — в детстве кузены Смиты все порывались проверить: выдержит ли он их вес при попытке проникнуть в комнату через окно?

Кейт только сейчас обратила внимание, что вывеска “Приют”, висевшая прямо над дверью, гораздо длиннее, чем надо — кажется, там, под буйным плющом, пряталось еще какое-то слово. А ведь наивно верила, что она помнит о “Приюте” все.

Йен попрощался с Кейт, подождал, когда она выйдет из машины и толкнет вечно открытую дверь “Приюта”, скрываясь внутри дома, и только тогда поехал прочь.

В холле “Приюта” было прохладно и тихо — колокольчик, висевший над дверью, уже успокоился.

Кейт осмотрелась — время мало коснулось “Приюта”, ничего в нем не меняя. Огромный камин, как всегда летом, был заставлен вазами с цветами. Диваны и кресла так и стояли возле него, ожидая гостей. У дальней стены, вдоль лестницы на второй этаж, была небольшая стойка — на ресепшен это так и не походило, тетя Зои была верна себе: “Приют” не гостиница, “Приют” — это дом.

Тетя вышла из коридора за ресепшеном — там в левом крыле располагались столовая, кухня и жилые комнаты.

— Милая, — тетя Зои раскрыла свои объятья, — ты так выросла и изменилась. Стала ослепительной красавицей!

Кейт обняла тетю в ответ и поцеловала в щеку:

— А вы все так же неподвластны годам, тетя Зои!

Та, действительно, мало изменилась за прошедшие десять лет — все такая же худощавая, тонкая, изящная. Совершенно белые волосы были собраны в высокую прическу, отчего тетя Зои напоминала одуванчик. Очень элегантный одуванчик. Она была привычно в белом, легком платье, струящимся до земли, и все так же пахла лавандой. Казалось, что время не властно над тетей Зои.

— Девочка, ты мне нещадно льстишь! — рассмеялась тетя Зои, легонько обнимая её плечи и ведя в левое крыло, — где твоя комната, ты еще не забыла?

— Теееетя, ну как можно! — В руку Кейт лег тяжелый, старинной работы ключ, на головке которого была стилизованная буква “П”.

Тетя Зои улыбнулась:

— Это универсальный ключ, он подходит ко всем дверям “Приюта”, в том числе и к твоей комнате. Так что иди, располагайся, приводи себя в порядок… И, если ты не сильно устала с дороги, то я была бы рада разделить с тобой чашечку чая — самая необходимая вещь после нежданного путешествия!

Кейт рассмеялась:

— Я быстро, тетя, заброшу вещи и приду. И где кухня — я еще не забыла!

Её комната, точнее череда комнат — небольшая гостиная, кабинет, гардероб, ванная и уютная спальня, никак не изменились. Так же пахло розами и горьковато полынью. В гостиной, еще тогда больше подходящей взрослой Кейт, чем малышке, на невысоком столе в окружении кресел и дивана все так и стоял букет роз — розы менялись в зависимости от времени года: зимой были ярко-алые, как кровь, летом белые, как снег, весной… Кейт уже не помнила — какие розы были весной? Но это и неважно — еще будет время узнать, теперь она в состоянии сама приезжать сюда, когда ей хочется.

…а сундук с моими игрушками так и остался у окна…

Кейт прошла в небольшую спальню, кидая рюкзак с вещами в кресло у кровати и вдыхая любимый с детства аромат… Подошла к окну, приоткрывая уже закрытые на ночь ставни — шторы тетя считала профанацией. С улицы лилось чистое лунное серебро — полнолуние было в самом разгаре. Жаль только улица до самого моста была пуста.

…Ни рыцарей, ни прекрасных дам…

Она приподняла вверх нижнюю раму, запуская ночную прохладу, и только сейчас заметила, что на кресле у окна все это время её ждал плюшевый тедди, забытый в прошлый приезд. Кейт замерла, быстро-быстро промаргиваясь — вот уж не думала, что возвращение сюда заставит её плакать.

— От счастья… От счастья, мама. А не от горя!

Кейт погладила плюшевого медведя по голове и помчалась в ванную комнату — мыть руки и умываться. Тетя её, наверное, заждалась.

На кухне, совмещенной с небольшой столовой, за десять лет, которые Кейт тут не была, тоже мало что поменялось. Может только, на длинном кухонном столе появилась более новая техника. Во всяком случае огромного, сияющего никелем кофемата Кейт не помнила. Хотя в те времена кофе её и не интересовал — она могла забыть.

Сейчас тут царил полумрак — горела только небольшая лампа на столе, за которым уже сидела тетя Зои и царственно занималась чаем — церемонию чаепития она очень уважала и никогда от неё не отступала.

Молоко в ослепительно белом молочнике. Тонкие фарфоровые чашки, еле выдерживающие жар чая. Серебряные ложечки, щипчики для сахара, отполированная до блеска сахарница… Двухъярусная подставка для пирожных и бутербродов. Все то, что в детстве и восхищало, и пугало Кейт. Восхищало красотой, и пугало мамиными наставлениями: “Не смей даже прикасаться — разобьешь!”.

И ослепительная чистота везде — ни пылинки ни на полу, ни на мебели.

— Присаживайся, милая. — улыбнулась тетя Зои. — И не косись так на фарфор — он старый, но не дряхлый. Он перенес кучу поколений Смитов-Одли-Эвансов, переживет еще столько же. А если и не переживет — не велика потеря, уж поверь.

Она, пока Кейт неуверенно усаживалась за стол, разлила по чашкам молоко, заварку и только после этого кипяток. Взять из сахарницы разрешалось всего два куска сахара, это Кейт помнила, беря осторожно щипцы для сахара. Тетя Зои вновь рассмеялась:

— Расслабься, это не экзамен, это всего лишь я. Поверь, сейчас во всем “Приюте” нет никого, кто посмел бы возмутиться нашими манерами.

Кейт нахмурилась:

— Тетя, а разве ты тут по-прежнему одна? Никто не помогает тебе по хозяйству?