У меня создается ощущение, что я от раза к разу попадаю во все более дорогие дома. Как только мне кажется, что меня уже ничем не удивить, мне жизнь подкидывает что-то новенькое.

От осознания, что мне сейчас знакомиться с мамой Макса и она будет не очень рада, накрывает волнение. К горлу подкатывает ком, а пальцы дрожат. Я сразу же теряюсь и неосознанно вцепляюсь в руку Макса, будто он единственное мое спасение.

Он захлопывает за мной дверцу машины и ведет к беседке. Оттуда выходит Анжела. Сначала на ее лице цветет белоснежная улыбка, но как только Анжела видит меня, улыбка постепенно превращается в оскал.

— Зачем ты притащил сюда с собой эту шалаву?

Фраза выливается на меня как ушат помоев. Мне так неприятно, что хочется просто развернуться и уйти. Анжела с презрением смотрит на меня, я пытаюсь вытащить руку, но Макс не отпускает. Его мышцы все напрягаются, видно, что он старательно держит себя в руках.

— И тебе доброго дня, Анжела. Но очень советую подбирать слова. А сейчас просто извинись, — с нажимом говорит он.

— Перед кем? — в голосе Анжелы проскальзывают истеричные нотки.

— Перед Никой.

Она открывает и закрывает рот, не в силах что-либо сказать.

— Ну, если тебе надо время сформулировать речь, мы пока пойдем, — мы проходим мимо нее и заходим под тень крыши. — Привет, мам.

Тут меня ожидает очередная немая сцена. Правда, еще с разбитой тарелкой, потому что у мамы Макса упала нижняя челюсть и вместе с ней тарелка.

— Максим! Что все это значит? — немного визгливо спрашивает она. — Кто это?

Надо сказать, мама Макса — шикарная женщина. По взгляду видно, что ей уже не тридцать и явно даже больше сорока, но внешне выглядит максимум на тридцать пять. Густые пепельные волосы забраны в свободный пучок, на лице идеальный макияж в стиле “я такая и проснулась”, а платье подчеркивает явно тренированную подтянутую фигуру.

Анжела, надо сказать, очень гармонирует с ней по внешности. Мне кажется, у них даже платья схожи.

И тут я… Да, одежда и обувь у меня очень даже ничего, но в них — я… Просто Ника. Из семьи тех, кого называют пылью под ногами.

— О, это моя невероятная солистка, — раздается за спиной знакомый голос. — Ника, очень рад видеть тебя. Наконец-то этот оболтус нашел самый настоящий алмаз.

Оглянувшись, вижу отца Макса. Он сегодня в повседневной одежде: футболке-поло и голубых джинсах, с немного влажными растрепанными волосами. Их сходство с Максом настолько сильно, что если бы я не видела его вчера вечером в официальной одежде, могла бы даже подумать, что он старший брат.

— Да что ты говоришь, Андрей! — восклицает мама Макса. — Как ты можешь говорить…

— Сима, — резко обрывает ее Андрей Аркадьевич. — Кажется, ты разбила одну из своих драгоценных фарфоровых тарелок.

Она как будто только сейчас замечает это, смотрит на осколки, а потом со злостью на меня.

— А я тебе говорил, давай оставим прислугу на выходные, — небрежно замечает папа Макса, когда его жена заканчивает с осколками. — Давайте за стол.

Макс пододвигает мне стул и садится рядом. С другой стороны от меня — Андрей Аркадьевич. А я оказываюсь под пронизывающими взглядами Анжелы и мамы Макса.

— Ника, — Макс кладет мне под столом руку на коленку. — Знакомься, это моя мама Серафима Петровна.

— Здравствуйте, — наконец, едва слышно, выдавливаю из себя я.

— Ну и… Кто же ты, Ника? — ехидно спрашивает Серафима Петровна. — Ты же окончила школу?

— Да, — киваю я и закусываю губу.

— А куда поступила? В юридическую академию? Или экономический университет? — вскинув бровь, она давит на больное, как будто знает, что мне нечего на это сказать.

— Я… — начинаю я, но Макс меня прерывает.

— Мы как раз с папой говорили про то, чтобы перевести Нику в консерваторию на вокальный факультет.

Он перекидывается с отцом понимающими взглядами, а я сижу и тихо офигеваю от происходящего. Я явно не в курсе… Или, может, это все только для красного словца? Чтобы побесить маму?

Серафима Петровна хмурится и поджимает губы. Это действие старит ее на несколько лет.

— А твои родители, Ника? Они кем работают? — продолжает прикапываться она.

— Они на рабочих специальностях, — уклончиво отвечаю я. — Работа не сильно привлекательная, но…

— То есть, скажем так, никто, — с брезгливостью выдает она.

Я до побеления пальцев сжимаю под столом руку Макса.

Андрей Аркадьевич бросает на меня, уткнувшуюся глазами в белоснежный фарфор перед собой, внимательный взгляд, а потом обращается к жене:

— Но ведь ты же сама знаешь, что ничего особо плохого в том, чтобы быть дочерью матери-одиночки с образованием парикмахера нет. Правда ведь?

Я вижу, как Серафима Петровна багровеет и пытается отдышаться.

— Макс, а как вы познакомились? — Андрей Аркадьевич задает вопрос, который обычно задают женщины.

— Она бросилась под колеса моей машины, а потом заставила за ней побегать, — с улыбкой говорит Макс.

— За такой не грех и побегать, — смеется отец Макса. — Ну и как, догнал?

— Да, — Макс смотрит на меня, на отца, мать, переводит взгляд на Анжелу. Потом немного сжимает под столом мои пальцы и заявляет то, от чего у меня перехватывает дыхание. — Ника — моя девушка.

Я чувствую, как все возможные слова, в том числе совершенно неприличные ругательства застревают в моем горле. К чему это? Зачем врать собственным родителям?

Со стороны Анжелы раздается громкий “ох” и всхлип. Мама Макса хватается за грудь, а папа довольно крякает:

— Прекрасный выбор, — он смотрит на меня ободряюще. — Ты же сделаешь из моего сына человека?

Я натянуто улыбаюсь, понимая, что невольно оказываюсь причиной семейного конфликта.

— Я… Я… Я все папе расскажу! — всхлипнув, бросает Анжела. — Это не сойдет вам с рук!

Она резко встает из-за стола, так что ее чашка опрокидывается на белоснежную скатерть, а кофе разливается отвратительно-грязным пятном.

— Ты еще пожалеешь! — она подскакивает ко мне и пытается вцепиться мне в волосы, но ее руки останавливает Макс.

— Тебе стоит успокоиться, — цедит он сквозь сжатые челюсти. — И ты все еще не извинилась за предыдущее оскорбление.

Анжела вырывает руки и убегает по дорожке к гаражу. В повисшей тишине, нарушаемой щебетом птиц, раздается хлопок двери и звук двигателя. С пробуксовкой машина выезжает с территории особняка.

— Максим! — Серафима Петровна сжимает платье на груди и оттягивает его. — Ты меня так когда-нибудь убьешь! Как ты можешь так поступать со своей матерью?!

Она картинно закатывает глаза. Мне кажется, тут даже я, доверчивая душа, распознала бы манипуляции. Поэтому Андрей Аркадьевич смотрит на жену, потом на сына и берет Серафиму Петровну на руки.

— Андрей! Ну скажи хоть ты ему! — она продолжает изображать страдания. — Он же так всю жизнь себе и весь бизнес тебе испортит!

Отец Макса покрепче прижимает к себе жену и обращается к нам.

— Макс, поговорим завтра, — кратко говорит сыну и кивает мне. — Мне было очень приятно пообщаться с тобой в неофициальной обстановке.

Андрей Аркадьевич уносит причитающую жену в дом, а Макс приобнимает меня и притягивает к себе.

— Не обращай внимания, — шепчет он, уткнувшись мне в волосы. — Ей просто нужно время пережить.

— Но ведь… Ты же это сделал специально? Специально хотел позлить маму? — усмехаюсь я.

Макс не отвечает. Он просто уводит меня и сажает в машину.

Мы едем по трассе. Я смотрю в окно на то, как мимо мелькают белые стволы берез в посадках и бетонные столбы ЛЭП, связанные между собой бесконечными проводами.

Сложно что-то говорить, сложно осознать свои чувства и эмоции. Только-только я начинаю верить Максу, как он делает что-то, что переворачивает мнение о нем с ног на голову. Еще вчера я верила, что у него вся эта жесткость и склонность манипулировать — напускное. А сейчас он просто использовал меня, чтобы досадить матери.