— Это твоя комната, — говорит мажор. — Моя напротив. Нравится? Не хочешь опробовать кровать?

Он спрашивает с его ехидной полуулыбкой, а я замираю в дверях, забывая восхищаться обстановкой.

Что? Прямо сейчас? Вот так просто? Сердце уходит в пятки, а в ушах начинает звенеть от всплеска адреналина.

Мажор подходит ближе ко мне и дотрагивается до моей щеки кончиками пальцев. Медленно, невесомо, растягивая удовольствие. Заводит выбившуюся из хвоста прядь мне за ухо, а потом, когда я уже дышать забываю от волнения, издевательски шепчет на ухо:

— Сделай лицо чуть проще, я пошутил, — он отстраняется и указывает на дверь в углу комнаты. — Там ванная, можешь принять душ. А то, о чем ты подумала, мы отложим на попозже.

И он выходит, оставляя меня в растерянности. Наглый, беспринципный, аррр! Стискиваю зубы и преодолеваю желание что-нибудь пнуть.

Иду в душ, встаю под воду. Идея, на самом деле, замечательная: смыть теплой водой усталость, плохое настроение и попробовать смириться. В конце концов, игрушки зачастую быстро надоедают. Вдруг он получит то, что хочет, и отпустит меня.

От этой мысли по телу пробегает дрожь. Не так я себе это представляла… Впрочем, лучше так, чем если отчим… Обхватываю себя руками, стоя под приятно скатывающимися по моим плечам струями воды.

Все. Будет. Хорошо. Три простых слова, которые помогают выживать. У меня все будет хорошо.

Задумываюсь и едва-едва сквозь круговерть мыслей замечаю, как дверь в ванную открывается. На пороге сквозь матовое стекло перегородки вижу широкоплечую фигуру мажора на фоне светлой комнаты.

Я замираю под теплыми, щекотящими струями воды. Какая же я глупая! Я не закрылась?

“Попозже” настало? Он решил это сделать тут? Делаю шаг назад, подскальзываюсь и с грохотом падаю. Больно! Блин!

— Ник, все в порядке? — до меня доносится голос мажора.

Я всхлипываю и не отвечаю. Досадно и очень обидно. А еще страшно — я такая неловкая и слабая, что если ему нужно будет, я даже сделать с этим ничего не смогу. Точно как с отчимом.

— Ника, если ты сейчас не ответишь, я открою дверь душевой кабины, — строго предупреждает мажор. — Начинаю отсчет. Раз, два…

— Все хорошо, — выдавливаю еле слышно из себя я.

— Точно? Сама встанешь? — в голосе мажора звучит беспокойство.

Что? Боится, что такая интересная игрушка сломается еще до того, как он успеет в нее наиграться?

— Да, — бурчу. — Что ты вообще тут делаешь? Разве я не закрывалась?

— Тут замок понарошечный, — с ухмылкой в голосе говорит мажор.

— Издеваешься?

— Нет. Забочусь, — почти откровенно смеется он. — Ты ушла без полотенца. И я тебе еще свою футболку принес. Хочешь, могу унести. Можешь ходить мокрая и голая. Мне даже интереснее.

Рука-лицо. Я тут себе напридумывала, а оказывается, он просто хотел помочь.

— Я заказал еду, скоро привезут. Заканчивай тут, жду тебя внизу.

Неловко поднимаюсь, заканчиваю душ, чувствуя, как сладко расслабляются мышцы после смены, и даже напряжение от нахождения непонятно где и на каких условиях немного спадает.

Мягкое пушистое полотенце очень приятно скользит по телу, собирая остатки влаги, я готова в него даже вся укутаться и так остаться. Но спускаться в таком виде к мажору вряд ли будет хорошей идеей — буду как конфетка в фантике, разверни, и вот она вся твоя.

Беру принесенную мажором футболку. Простая, белая, без всяких принтов, из плотного мягкого хлопка, чувствуется, что стоит немалых денег. Было бы странно, если бы у мажора была одежда из растягивающегося и покрывающего катышками трикотажа.

Почему-то первым делом подношу ее к лицу и вдыхаю запах. Удивительно, но испытываю легкое разочарование, что она пахнет стиральным порошком, а не одеколоном мажора. Что за бред!

Натягиваю и смотрюсь в зеркало: она футболка почти как платье, даже ниже середины бедра. Свободная, нигде не облепляет и не просвечивает. Я даже почти готова не стесняться, сейчас на улицу некоторые, как Ирка, например, ходят в более откровенном.

Кое-как собираю влажные волосы в свободную гульку и спускаюсь на первый этаж. Мажор уже выставил на стол переложенные из контейнеров картошку пюре и котлеты. Я удивленно на это посмотрела. Утром? После ночной смены?

— Ну, наконец-то. Иди садись, — он указывает рукой на стул и поднимает глаза.

Его взгляд пробегает по мне от головы до самых ног и там зависает. Ох… Тут же возникает жуткое ощущение, что все же футболка слишком короткая. Неосознанно оттягиваю ее вниз.

— Моя футболка тебе определенно больше идет, чем это бабушкино платье, — усмехается мажор.

— Лучше бабушкино платье, чем ходить голышом, — огрызаюсь я и сажусь за стол.

Лицо мажора темнеет, он садится напротив, но к еде не притрагивается. Я тоже демонстративно отодвигаю тарелку.

— Ешь, — командует мажор.

Я смотрю на него и качаю головой. Может быть, если бы это было сказано не таким тоном, я бы спокойно принялась за еду. Но сейчас очень хочется чисто из вредности пойти наперекор.

— Не хочу, — говорю я.

Мажор выгибает бровь и испытующе смотрит на меня. Игрушка смеет противиться? А никто не говорил, что я буду марионеткой.

Я бы так и продолжала сопротивляться. Но меня предало мое же тело. Аппетитный запах картошки, смешанный с ароматом сочных котлет, раздразнил мое обоняние, и в ответ на эту провокацию мой живот громко заурчал.

— Никогда не ври мне, — жестко произнёс мажор. — Иначе мне придется пересмотреть наши условия.

По спине пробежал холодок. Эта ситуация освежила в моей памяти то, что я тут вовсе не в качестве гостьи. Я тут только потому, что этого хочет мажор и на тех условиях, которые устраивают его.

— Спасибо за напоминание, а то я уже начала забывать, что я просто живая кукла, — беря в руки вилку, говорю я.

— Умница. А теперь рассказывай, почему у тебя с собой один несчастный пакетик?

Я сделала вид, что очень увлечена едой. Нстолько, что просто не слышу вопроса.

— Не заставляй меня повторять дважды, Ника.

— Ну не все ли тебе равно? — фыркаю я. — Тебе же проще. Мне жить негде, денег у меня нет, защитить меня некому. Пользуйся — не хочу!

Вот теперь аппетит окончательно пропал, несмотря на то, что съесть я успела едва ли половину. Встаю и убираю тарелку в холодильник — не пропадать же еде. Подхожу к раковине, чтобы помыть вилку. Как же злит это состояние, когда кажется, что выхода нет, что все решают за тебя.

Откладываю вилку и разворачиваюсь, чтобы уйти, но утыкаюсь в грудь мажора.

— Мне кажется, ты начала забывать, по чьим правилам мы будем играть, — он ставит руки на края раковины по обе стороны от меня и склоняется к моему лицу. — Хочу тебе напомнить, что в соответствии с ними ты — моя.

И его губы накрывают мои.

Он прикусывает слегка нижнюю губу, оттягивает ее, и по телу разливается волна обжигающего трепета. Руки перемещаются со столешницы на мою спину, одна сминает футболку на моей талии, а другая — зарывается в волосы на моем затылке, растрепывая гульку.

Потом мажор переключается на верхнюю губу, а потом врывается языком в мой рот. Мне до головокружения приятно. Так, что подгибаются колени. Так, что мысли улетучиваются. Так, что становится больно от того, что мой лучший поцелуй в жизни происходит с тем, кто считает меня развлечением.

Я закрываю глаза и замираю. Не отвечаю мажору, просто позволяю ему делать то, что он задумал, потому что сил сопротивляться нет.

Все события последних дней врываются в расслабленный мозг, заполняя меня отчаянием. Отчим, отсутствие денег и крыши над головой, предательство подруги и кошмарная поездка… Как потрясающий финал этой истории — подстава мажора. И вот, я тут. Та, кого можно использовать и выбросить. За кого никто не заступится.

Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы и текут по щекам независимо от меня.