Въезжаем в город, я вспоминаю адрес, который был в договоре и паркуюсь у ее дома. Машина в этом дворе смотрится, мягко говоря, инопланетно. Обшарпанная подъездная дверь, серая кирпичная кладка, местами с трещинами, даже оконные рамы и те еще старые, деревянные.

Как тут вообще можно жить? Как тут можно вырасти такой нежной и трепетной, как Ника?

— Идем, я доведу тебя до квартиры.

— Я не пойду туда, — Ника затравленно смотрит на подъезд и поворачивается ко мне. — Я не… Ладно, прости. Я пошла.

Она дрожащими руками отстегивает ремень и тянется к ручке.

— Так, стоп, — я перехватываю ее и сразу убираю руку, как только она вздрагивает. — Куда тебя отвезти?

Она молчит и кусает губы. Упрямая.

— Если ты сейчас не скажешь, я отвезу тебя к себе.

Очень хочу, чтобы она снова заартачилась, и я мог сделать, как обещал. Но она тяжело вздыхает и называет другой адрес в соседнем квартале. Жаль.

Заходим в старый подъезд, пропахший вечно влажными трубами. Я провожаю ее до самой двери, деревянной, с облупленной краской и старым допотопным замком. Такой вскрыть раз-два просто, никакой безопасности!

— Спасибо, — шепчет она и чуть слышно стучится.

— Просто спасибо? — уточняю я.

Идиот, конечно. Она явно не в том состоянии, чтобы на нее давить. Но сейчас желание прижать, успокоить, защитить еще больше, чем когда-либо. А еще надрать задницу козлу.

Ника поднимает на меня усталый обвиняющий взгляд.

— Тебе наличкой или натурой? — невесело усмехается она.

Не успеваю язвительно ответить на этот вопрос, как открывается дверь, и на меня очень неодобрительно смотрит бабулька.

— Тетя Нина, доброй ночи, — с теплой улыбкой говорит Ника. — Простите, что так поздно, планы немного поменялись.

Бабулька цепким взглядом, от которого даже в сумраке подъезда не укрываются ни сбитые коленки, ни растрепанные волосы, ни размазанный макияж, осматривает девчонку и посылает мне просто убивающий взгляд.

— Участкового вызвать? Василий Иванович мигом придет, — возрастным, но твердым голосом говорит бабулька и кивает на меня.

— Нет, теть Нин, все хорошо, — отмахивается Ника и заходит в квартиру. — Пока.

Я получаю еще один осуждающий взгляд от бабульки, и перед моим носом захлопывается дверь.

Что ж. Теперь я точно знаю, где она живет. Знаю, что с семьей Ники что-то не то. Поэтому есть о чем попросить крестного.

А еще у меня жутко чешутся кулаки. Вот с последнего я, пожалуй, и начну.

Не помню, как домчался до коттеджа. Стрелка спидометра явно пересекала отметку в сто пятьдесят километров в час по трассе. И то было мало, все время думал, чтобы скорее добраться.

Заезжаю на территорию особняка, выскакиваю из машины, даже не захлопывая дверь, и влетаю на террасу. Придурок, как специально для меня, тут стоит, цедит что-то из бутылки и громко гогочет.

— Я ей короче говорю, возьмешь в рот, довезу до дома. А она такая, м-м-м сладкий дай еще! — с тупым оскалом треплется он. — А потом короче немного еще машину покачали. Короче, огонь телка…

Он не успевает снова поднести горлышко к губам, мой кулак влетает в его нос раньше. Придурок отлетает к ограждению террасы и ударяется об него спиной. Бутылка падает на пол, разбиваясь и расплескивая в стороны вонючее содержимое, оседающее пенными разводами.

Все, кто стоял рядом, резко расступаются, тихо переговариваясь.

Придурок прикладывает к носу ладонь, вытирая кровь, струйкой стекающую на губы.

— Эй, ты че обалдел? — офигевая бормочет он и шмыгает. — Какого?..

Видно, что он злится, но в ответку на меня лезть боится. И правильно делает, потому что, если он меня хоть пальцем тронет, завтра проснется в больнице.

— Чтоб в следующий раз думал головой, а не штанами, — говорю я. — И ври меньше. Сейчас даю тебе второй шанс: ты рассказываешь всем, как было на самом деле.

Придурок пристально пялится на меня исподлобья и сплевывает. К нам потихоньку начинает подтягиваться народ из коттеджа.

— Да че, так как я рассказал, все и было, — с притворной улыбкой говорит этот самоубийца. — Отсо…

Я даже сам не замечаю, как выстреливает мой кулак, и парень уже валяется на полу, еле-еле собирая себя в кучку.

— Еще одна попытка? — подхожу к нему ближе и наклоняюсь, опираясь ладонями в колени.

— Да пошел ты со своей шала…

Этот парень явно не знает, когда надо остановиться. Пинаю его в живот, придурок скрючивается и стонет. Я предупреждал.

— А теперь запоминай, — говорю тихо, но понимаю, что даже в доме вырубили всю музыку, поэтому меня слышат все. — Если хоть пальцем ее тронешь, то потом проблем не огребешься. Это касается каждого! А теперь говори правду.

— Да высадил я ее на дороге, — все еще держась за живот и валяясь на полу, цедит парень. — Не дала она, дура…

Я не выдерживаю и снова бью его.

— Эй, — меня оттаскивает Фил. — Ты тут полегче, Макс. Все уже все поняли. Поехали отсюда.

Он уводит меня, но перед этим я замечаю машину придурка. Открываю дверь и нахожу внутри сумочку Ники с телефоном. Верну потом. А сейчас не буду даже пробовать бороться с искушением узнать о ней побольше.

***

Телефон летящей начинает разрываться от звонков… из моего бара? С чего бы? Она уже должна быть на смене.

Понятно, что я не стал брать трубку, хотя до этого с удовольствием полазил по ее истории переписки и даже ответил ее бывшему, чтобы он шел лесом. А если не пойдет, то с ним буду разговаривать я.

Пара сообщений от ее матери с требованием перевести ей деньги и от отчима с непонятными намеками меня очень озадачили. Крестный обещал разузнать о семье Ники, но пока еще не прислал мне отчет.

Все это настораживает и вызывает желание понять, что же могло случиться у нее в семье, чтобы эта милая невинная девушка решила уйти из дома. А она ушла, я просто в этом уверен.

Очередной вызов на телефон раздается, уже когда я еду по окружной к бару. Ей вряд ли звонили бы на смене — у нас запрещено пользоваться телефонами.

В зал вхожу уже злой как черт. Сразу ищу глазами летящую, а ее нигде нет! Твою мать…

Просыпаюсь утром и понимаю, что уже ни фига не утро. Солнце уже высоко. Оно светит сквозь дешевый тюль и бросает на крашеный красной блестящей краской деревянный пол кружавчатую тень. Через приоткрытую форточку в комнату залетает шум проснувшегося города. Сколько же сейчас времени?

Тянусь за телефоном, чтобы посмотреть, но от одного движения становится муторно. Тело все ломит, а локти и коленки саднит. В голове вспышками проносятся воспоминания о вчерашней ночи. А лучше б не вспоминала.

Что ж, телефона нет, одежды нет. А если не заберу справку и не смогу явиться на работу, то и ее не будет, а значит, не будет денег. Поэтому что? Мне нужно сползать с кровати и думать, где найти одежду. Ясно, что в том платье я никуда больше не пойду. Мне даже смотреть на него тошно.

В квартире полумрак и тишина — тетя Нина, похоже, куда-то уже ушла. Что ж, оно и к лучшему. Я проскальзываю в душ и выхожу оттуда уже заметно пободрее.

— О, Никочка, встала уже, — закрывая за собой замок на цепочку, говорит тетя Нина. — Не ругай меня старую, но я тут сходила на рынок, купила тебе кой-что.

Она достает из холщовой сумки пару белых пакетиков-маечек с чем-то и протягивает мне. Я внимательно рассматриваю и понимаю, что это два простеньких трикотажных летних сарафана и нижнее белье. Краснею от смущения и едва выдавливаю из себя “спасибо”.

— Ну-ну, моя хорошая, иди примерь, а то тетка сказала, что можно обменять. Ток побыстрее сделать это надо, — тетя Нина разувается и прихрамывая подходит ко мне. — Давай-давай, я жду.

Платьице оказывается скромным, однотонным, с широкими бретельками и длиной чуть ниже колена. Да, возможно, я выгляжу в нем несколько старомодно, но это лучше, чем ничего. И теперь мне есть в чем пойти за медкнижкой.