Поднявшись на гору, он вдруг с радостно дрогнувшим сердцем увидел фары автомобиля за оврагом, они светили прямо в члаидзевские кипарисы. Шофер, взобравшись на кузов, натягивал брезент.

Сидамон ускорил шаг, опасаясь, как бы тот не опередил его.

— Добрый вечер!

Сын гончара глянул на него сверху и вскинул руку в знак приветствия:

— Будь здоров!

— Ну как ты?

Шофер спрыгнул с кузова, открыл дверцу кабины и вытер руки ветошью.

— Ничего. Пустое. Кто теперь покупает квеври…

— Я же тебе говорил. — Сидамон снял с плеча сеть, свинцовые грузила касались травы.

— Ловится что-нибудь? — шофер кивнул на сеть.

— Ерунда. Не то что раньше. Но кое-что поймал — распробовать. Травят вовсю. Если б не травили, может, и развелась опять. Куда ты теперь?

— Что делать, выше головы не прыгнешь. — Шофер улыбнулся, — Поеду потихоньку в горы. Эту ночь скоротаю на берегу Квирилы. Если завтра до полудня ничего не выйдет, отвезу их назад отцу, пусть делает что хочет.

— Что значит — на берегу ночь скоротаешь! Мы тут еще живые и не бездомные! — Сидамон Херхадзе забросил сеть в кузов и открыл дверцу кабины.

— Спасибо, дядя, но как-то не с руки мне сейчас. Завтра до полудня надо закругляться.

— Садись, садись, не огорчай меня второй раз за день. Я вот рыбку велю хозяйке зажарить. Поужинаешь и поедешь своей дорогой. А как же! Силой держать не станем.

Это было сказано так категорично, что шофер понял — упираться не стоит.

…Полночь давно миновала, когда тамада провозгласил тост за всех святых и объявил трапезу законченной.

Гостю постелили в комнате для гостей, но он отказался: если можно, попросил, постелите на открытой веранде, я так привык… Он был пьян, но соображал — и попросился спать на веранде: дескать, выпил лишку, и как бы не осрамиться перед добрыми хозяевами.

Последнюю песню Херхадзе и Швелидзе, обнявшись, спели на веранде. Судя по исполнению, они и трезвые не смогли бы усладить ваш слух.

Рано на рассвете, с тяжелой от похмелья головой выбравшись на веранду, Сидамон изумленно огляделся: постель гостя была собрана, машины у калитки не было, а под грушей, на зеленой траве, лежал дивной красоты оранжевый пятнадцатипудовый квеври.

Перевод А. Эбаноидзе.

Не успели подъехать, как девушка заметила парней и догадалась, что они пьяны — перестали хохотать и уставились на нее.

К конечной остановке троллейбус подошел почти пустой. Он обогнул площадь и повернул обратно. Не поднялся ни один человек.

Перед девушкой сошел единственный пассажир — высокий, худощавый мужчина в костюме спортивного покроя. Он небрежно помахивал отвислым портфелем, придерживая его по-студенчески двумя пальцами за край. По-молодому, легко спрыгнул с подножки, упруго прошелся, подкинул портфель под мышку, прихватил локтем, поднес к глазам запястье и, как близорукий, уткнулся в часы.

— Девушка!

Мужчина отдернул руку и обернулся — парни сгрудились неподалеку, привалившись к поручням перед освещенной витриной. Один из них что-то проговорил, щелчком выбросил окурок, толчком оторвался от перил и направился к троллейбусу. За спиной его взорвался хохот:

— Иди, не трусь!

— Мы тут!

— Смотри, чтоб зайцы не загрызли!

Парень остановился, повернулся, отмахнулся, передернув плечами — будет, мол, чего разыгрались!

Девушка нерешительно сошла на тротуар и остановилась подле мужчины.

— Мда-а! — протянул он, окинул девушку взглядом и снова поглядел на парня.

Засунув руки в карманы, тот вразвалку шел к ним, не сводя с девушки глаз. Из расстегнутой рубашки выпирала мощная грудь. Пошатнулся, остановился, расставил ноги и удержался. Мужчина почувствовал, как с робкой надеждой коснулось его плечо девушки. Он опустил руку в карман, многозначительно нащупал что-то, но едва парень сбился с шагу и набычился, как быстро вытащил ее обратно вместе с пачкой папирос, отвернулся от девушки, искоса следя за двумя четкими тенями на стене — одна, поверху, была тенью парня, вторая пониже его и девушки слившись — ссутулясь, словно в мороз или защищаясь от ветра, чиркнул спичкой и прикурил, не переставая следить за тенями… Тень парня, смахивавшая на большого хищного паука, вдруг дрогнула и поползла… Мужчина опрометью поднес запястье к глазам, с фальшивой озабоченностью постучал пальцем по циферблату, развернулся и зашагал прочь деловым шагом.

— То-то! — парень вытащил руки и нагло ухмыльнулся.

Компания у витрины взвыла и заулюлюкала.

«Вернуться?» — подумала девушка, но тут же почувствовала, как у ее плеча поплыли широкие освещенные окна троллейбуса, и безнадежно распахнулось сквозное пространство площади. Щелкнули контакты, с мягким стуком захлопнулись пневматические двери. Девушка прижала к груди портфель и испуганно посмотрела на парня.

— Чего боишься? — дохнул тот водочным перегаром. — Я думал, он к тебе подбивается, куряга этот… С тобой был?

Вокруг, кроме них, не было ни души. В домах среди спящих окон там и тут виднелся свет. Четкие, неподвижные тени густых акаций лежали на асфальте. Пронеслась легковая машина, мазнув по стоящим у витрины парням ярким лучом фар, и, визжа тормозами, скрылась в переулке. Девушка поняла, что надеяться не на кого, и неожиданно успокоилась.

— Нет, — сказала она, — он сам по себе…

— Правда? Не с тобой?

— Даже не знаю, кто он…

— Слава богу, — парень закурил, — а то шьется… старый хрыч… Глядеть тошно.

— Спасибо! — девушка выдавила улыбку, скованно отошла от него, ускорила шаги, но парень сразу нагнал ее и тронул за локоть:

— Одну не пущу… Ночь, всякие…

Девушка не ответила, только пошла быстрее. Проходя мимо парней, она отвела взгляд, но успела увидеть, как в стеклянной глубине витрины вспыхнули на мгновение две искорки — замок портфеля и сигарета парня, уставилась под ноги и, не поднимая головы, продолжала путь. Сжав губы, она подавляла учащенное дыхание. Сердце колотилось. Левая, половина тела, с трудом сдерживая рвущуюся дрожь, напряженно ожидала нового прикосновения… Она слышала, как парни оторвались от перил и двинулись следом. Некоторое время молчали, как заговорщики, медленно нагоняя ее… Потом осмелели — донеслись обрывки и подозрительное хихиканье, оскорбляли ее, будто потные руки забирались под платье. Она решительно остановилась, пропустив преследователей вперед, отступила, заслонилась правым плечом от повернувшегося к ней парня и легко проскользнула мимо.

— Мои друзья, — метнулся за ней парень, — студенты, не думайте. Тут живут… Если хотите, мигом исчезнут…

— Пусть идут, мне-то что? — девушка остановилась, стараясь не выдавать страха и изо всех сил прикидываясь беззаботной. — Спасибо, мне уже рядом, я и одна дойду. Спасибо!

— Как можно! Я провожу вас, большое дело… — на нее снова пахнуло водочным перегаром.

Она шла, опустив голову. Перед собой на асфальте она видела тени парней, строем идущих сзади, и старалась не наступать на них ногой… Не глядя вперед, она чувствовала, сколько еще осталось до перекрестка, откуда начиналась ее улица, поднимающаяся в гору, в глубину пригорода. Девушка понимала, что если не избавится от них на перекрестке, то на этой глухой улочке они могут выкинуть с ней все что угодно — улица была изрыта траншеями, завалена кучами земли, давно взялись проводить канализацию или газопровод, и конца этому не видно. Девушка чувствовала, что не с добром шли за ней этот детина и его присные. Дрожь прошла по телу, она вскинула голову и посмотрела вперед.

Из какого-то двора вышла женщина, глянула на них и перебежала на другую сторону улицы. Подавшись вперед, она торопливо постукивала каблучками и махала сумочкой.