Предчувствие Белолобого оправдалось сполна: после удара в глазах у него потемнело, и он вслепую, ничего не видя, попятился назад. Задняя нога уперлась в скалу, он остановился, дожидаясь, когда вернется зрение, но кровь из треснувшего рога текла все сильней и совсем залила один глаз.

Рваное Ухо тоже не торопился продолжать бой. Видно, он не ожидал такого удара от соперника, рог которого треснул в основании и, что самое главное, чью кровь уже покинул неугомонный потомок. Теперь Рваное Ухо выбирал место побезопаснее. Он едва не погиб после первого удара. Опытный тур не вступает в бой в таком опасном месте. Но он долго шел за турицей, у него мутилось в голове, он забыл об осторожности и, когда Белолобый ринулся на него, не успел отскочить в сторону. Первый удар отрезвил его, и его потомок пожелал во что бы то ни стало… Тут на Рваное Ухо обрушился второй удар, загоняя его к отвесному обрыву на краю площадки, именно туда, куда он ни за что не хотел ступать. Пока Белолобый собирался с силами для нового удара, Рваное Ухо торопливо оглянулся и совсем рядом, почти у своих ног увидел зев пропасти; потомок в его крови забился в ужасе — не губи! «Не бойся, — попытался успокоить его Рваное Ухо. — Пока он отойдет для разбега, я выберусь отсюда. Здесь мне таких ударов не выдержать…»

Белолобый понимал — если Рваное Ухо уйдет из ловушки и соберется с силами, он не станет лечить ему сломанный рог и благословлять его туриц: плодитесь, размножайтесь, паситесь в синеве!..

Отходить для разбега нельзя, но ведь надо же видеть, нельзя биться вслепую, особенно с противником, который в любую минуту может пойти на подлость, увильнуть от удара, вероломно уйти в сторону, и тогда ты сам с разгону полетишь в пропасть. Да, надо стоять, грозно стоять на месте, чтобы Рваное Ухо не мог выбрать места побезопаснее.

Надо ждать, пока спадет с глаз пелена и мрак, тогда этот трус не посмеет ступить ни шагу, не зная, когда вскинется противник для нового удара — ведь он стоит так близко.

Только стала спадать с глаз пелена и перед ним мутно возник красный тур, Белолобый поднялся на задние ноги и что было сил налетел на него.

Удар ошеломил противника — ведь Белолобый бил без разгона. Видно, слишком часто Рваное Ухо уходил от боя, и сейчас ему чего-то не хватало. Не хватало того, что его противник приобрел в ежедневных схватках.

Белолобый преодолел свою боль. Теперь ему надо усилием воли вырваться из мрака, сбросить темень с глаз. На помощь, сокровенная родовая сила! Ему надо прозреть, увидеть, иначе, если этот пройдоха выберется отсюда, все придется начинать сначала, а отцовская кровь так хлещет из треснувшего рога, что скоро ее не останется и половины, и тогда все погибнет — и прошлое, и будущее.

На этот раз, когда казалось, что он ослеп от боли и никогда не прозреет, пелена вдруг спала с глаз, и он отчетливо увидел совершенно красного тура. Что это? То ли и другой глаз залило кровью, то ли треснул второй рог. Или этот бес, это исчадье ада и впрямь сделался красным от кончиков рогов до хвоста… Белолобый напрягся что было мочи и взвился вверх. Гром удара покатился по горам, а Белолобый стоял как вкопанный. Ему казалось, что, когда боль пройдет, он не увидит перед собой Рваного Уха, только звук падающего тела долетит из ущелья. Но вот мрак стал рассеиваться, и какое-то время Белолобый действительно не видел своего противника, он вообще не мог ничего разглядеть, ибо все — горы, ледники, небо, солнце — пылало зловещим багрянцем.

Он знал, он помнил, что если даже зрение подведет его, то не подведет слух: пропасть со стоном выдохнет жуткий и радостный звук низвергнутого со скалы противника.

Рваное Ухо застрял под площадкой на маленьком выступе. Он дрожал всем телом и даже не пытался вернуться наверх. Он смирился с судьбой, отказался от продолжения схватки, ибо видел, что Белолобый стоит над ним: из основания его рогов струйками бежала кровь и, протачивая желобки, стекала по скале.

Рваному Уху и раньше случалось уходить от схватки. Он всегда знал, почему уходит от схватки. Знал он это и сейчас. Раньше с рогов Белолобого слетали искры, теперь из них хлестала кровь. Немного терпения. Скоро он потеряет свою сокровенную, свою родовую мощь и твердость духа.

Совсем скоро этой низкой твари, перед лицом солнца предавшей закон гор, не придется вовсе утруждать себя, чтобы овладеть стадом туриц и высоко среди непорочной белизны приумножить свое потомство. А Белолобому с такими рогами никогда не вернуть себе первенства.

Сейчас единственный прыжок с кручи и один-единственный удар решал все, но решал для обоих.

Сейчас, когда ледники превратились в сверкающие жемчужины, когда прекрасные турицы, откинув на спины рога, смотрят на тебя влажными глазами, когда так горячо и ласково греет золотое светило, трудно сейчас еще раз встать на дыбы и броситься на врага — ведь это будет последний удар, и ты это знаешь. Трудно бросить свое сильное тело, с нежностью вылизанное влажноглазыми турицами, в пропасть на растерзанье стервятникам и воронью, дабы, насытившись до отвала, они еще насытили бы и прожорливых черных своих воронят.

Спеши! — торопил потомок из лона матери.

Спеши! — торопила отцовская кровь, что хлестала из основания рогов. А рога — щит и меч отца — лежали на дне провала.

Спеши, спаси нас и себя!

Белолобый не разгонялся для удара. Он знал, что должен разом отдать все силы и жизнь…

Горы с восторгом встретили этот удар и хором восславили солнце.

Перевод А. Эбаноидзе.

По середине горной деревни, деля ее надвое, пролегает неглубокий овраг. Между черными замшелыми валунами оврага весело журчит чистый прозрачный ручей. Петляя по давно избранному пути, он спешит вниз, в долину, чтобы там влиться в речку Аджарисцкали, потом — в Чорохи и в конце своего нелегкого пути достичь бескрайнего синего моря.

Горная деревня называется Тао. Ручей — Таосцкали.

У околицы деревни, в верховьях ручья, на взгорье стоит еще не потемневший от времени белый деревянный дом.

Все вокруг красиво такой своеобразной непорочной красотой, что красота эта не может не тронуть человеческого сердца. Без этой деревни мир был бы меньше, без белого дома у околицы деревня потеряла бы половину своей красоты, а без звонкой Таосцкали, кажется, высохло бы само море.

Чем ближе к центру села, тем темнее дома. Это потому, что деревня растет, расширяется. Новоселы строятся по окраинам, а в центре постройки ветшают, и время накладывает на них свой след.

Тот маленький белый дом, что стоит в верховьях Таосцкали на пригорке, называют домом Умиани.

У Умиани есть муж и двое детей, но дом называют ее именем. Наверное, потому, что до возвращения Джелили из армии целых три года она одна хозяйничала на этой маленькой крестьянской усадьбе. Ну, а поскольку молодая хозяйка сама наняла пильщиков распилить каштановые бревна, сама пригласила мастера и следила за постройкой дома, люди по праву назвали дом ее именем.

Сейчас у Умиани гостья. Второй день, как приехала из города двоюродная сестра Тамро. Осенью с горожанами это часто случается — вспоминают своих сельских родственников.

Стоял удивительно теплый осенний день.

Женщины сели во дворе.

Двое смуглых черноголовых крепышей-мальчишек возводили под кукурузницей башенки из кукурузных початков. Башенки то и дело рушились, и все начиналось сначала. Мальчишки были близнецы и походили друг на друга не только внешне — даже голоса у них были похожи.

Тамро — гостья Умиани — родом из Тао. Много лет назад ее мужа перевели на работу в город, и она постепенно огорожанилась. Стала красиво одеваться. Ей к лицу оранжевое шерстяное платье и нейлоновый шуршащий плащ поверх него.

Умиани хорошо помнит, какой была Тамро, когда жила здесь, в деревне. А теперь вроде и ноги у нее сделались белее и тоньше. А руки мягкие, белые — ну, вата ватой! Волосы коротко подстрижены, стянуты назад, а сзади завиты в кудряшки. Лицо гладкое, румяное. Губы у Тамро всегда были тонкие, и то, что они так пополнели, удивляет Умиани. Присмотрелась повнимательней: все ясно! Подкрашены!.. Вот и весь секрет!..