«…никто не застрахован от неурядиц в жизни и хоть днем с огнем ищи, не найдешь семьи, в которой не было бы мелких неприятностей, они же должны стоять выше мелочей и случайностей, мелочи быта не должны сбивать их с толку, ведь ни один из них не мыслит жизни без другого, о, сколько еще было выдвинуто подобных утешительных доводов».
Рассказ, само собой, меньше всего настроен на какие бы то ни было утешения.
Смотреть на вещи без иллюзий — литературе необходимо и это. Нынешнее поколение более прагматично, чем «отцы», удивительно ли, что это сказывается на способе литературного мышления молодых?
К счастью, их творчество нельзя свести ни к одной, хоть и важной, теме, ни к одной, хоть и характерной, интонации. Традиционен рассказ Маки Джохадзе «Обыкновенная жизнь» — традиционно уважение к человеку, способному долгие годы жить для других, не требуя ни почестей, ни обычной благодарности. Нет никаких подчеркнутых новаций в рассказе Автандила Чхиквишвили «Снег». Есть зато характер подростка, мужающего в момент немалого испытания, есть пробуждающаяся личность, есть человек в самых реальных земных обстоятельствах.
Ощущение своей земли, гордое и трепетное, — вот что передают нам авторы сборника. И на первых его страницах, и на последних. Потому и не формальна связь между ушедшим из жизни главой «шестидесятников» и молодым литератором и кинематографистом Годердзи Чохели, который создает на бумаге и на экране свой мир, имеющий твердые географические очертания и беспредельный, как всякая художественная реальность. Он рассказывает о горной грузинской местности Пшавии, об уголке Пшавии под названием Гудамакари, об общине чохов, давшей ему имя, сказки и предания, особенности взгляда на все окружающее. Рассказы Г. Чохели составили своеобразный эпос, героико-фантастически-юмористический. В этих рассказах человек, обидевшийся на односельчан, может стать рыбой, а другой, снимавшийся для кино в роли оленя, — оленем же, а третий — елью, отдав ради жизни дерева собственную жизнь. Единение человека с природой становится не умозрительной формулой, а сутью и необходимостью существования всего живого.
Годердзи Чохели знакомит нас со своими далекими предками, раз и навсегда проложившими межу между добром и злом, — эта межа существует и поныне, и четкое деление жизни на светлую и темную стороны кажется само собой разумеющимся.
Горское существование требует твердости духа, стоицизма, воспитывает людей гордых и вольных. «Нигде так не переживают смерть человека, как здесь. Народ в горах одинаково чтит и жизнь, и смерть», — эти слова принадлежат кинематографисту, герою одного из рассказов Г. Чохели, но разве он сам иного мнения? Его персонажи могут лукавить и обманывать друг друга («Неподеленная ворона» — яркий пример), пить, драться и мириться на праздники, совершать тяжкие и неправедные ошибки — всегда возьмет верх уважение к чужой жизни и своей собственной, если она подчинена естественным требованиям трудовой морали.
О старой крестьянке («Часы Мартаи Которашвили»), пытающейся определить свой возраст, сказано так:
«Одна у нее точка отсчета.
— Когда колхозы у нас устанавливали, мы с Зитандар Хизанишвили первыми записываться пошли, одних лет с нею были, на пару работали, — я тридцать кило масла в день сбивала, Зитандар — двадцать. Нас еще тогда часами колхоз наградил…
Уже никто из живущих и не помнит Зитандар Хизанишвили, даже могила ее с землей сровнялась, а для Мартаи она все еще живая».
И — финал прекрасного рассказа:
«Медленно подернутся пеплом обуглившиеся поленья в камине.
Мгла воцарится в комнате.
И только дыхание женщины да тиканье часов будет свидетельствовать о жизни в ночи.
Потом дыхание прервется.
Часам надолго хватает одного завода.
Потом из нижней деревни сюда поднимутся близкие.
Часы, если даже они остановились, могут начать ходить снова».
В интонациях этого рассказа, в его философии я слышу отзвук интонаций и жизненной философии рассказа «Неблагодарный».
С «шестидесятниками» можно спорить — они сами не любили канонов. Ими сказано многое — о жизни и человеке, о всемогуществе добра, о том, как неисчерпаема человеческая личность. Сказано горячо, с упоительным чувством первооткрытия.
Уточнения, конечно же, нужны, жизнь не стоит на месте, предъявляя нам все новые и новые требования. Да и были бы необходимы новые генерации в литературе, если бы они не говорили своего слова?
А преемственность, далекая от тусклого ученичества, — не звук пустой. Напряженный психологизм в рассказах Сосо Пайчадзе (один из них — «Платформа Ботанический сад») станет понятнее, если вспомнить прозу Тамаза Чиладзе: это поиск в одном направлении. От Джемала Топуридзе не так уж трудно «вернуться» к Гураму Гегешидзе: признанный «шестидесятник» (в приложении к «ДН» издавалась его книга) продемонстрировал довольно-таки жесткий в своем неравнодушии взгляд на человека, и важно увидеть, как ищет литературный герой душевную опору, и находит ее — в самом себе, в духе своих твердо стоящих на земле предков. Прочтите «Расплату» Г. Гегешидзе и принадлежавший Д. Топуридзе рассказ «Мужчина», Нет ли там родственных мотивов?
От старших к младшим — так составлена книга. Многое — если говорить о творческой преемственности — проницательный читатель увидит сам.
Зерна, посеянные грузинскими «шестидесятниками», дали свои всходы: этот сборник — тому свидетель. Значит, им суждено плодоносить долго.
А. РУДЕНКО-ДЕСНЯК
