– И верно, чем не житье? – подхватил я с усмешкой. – Что нет ни души – не беда. Герман мне жену подыщет, пришлет, а с ней – полный штат женской прислуги. Дворец отстроим. Максвеллы будут богатеть на изабельках, а я стану первым президентом Изабеллы. Тебя возьму министром транспорта.

Пилот шутку не принял, ответил всерьез:

– Изабелла не стоит в планах Федерации, освоение может начаться при наших внуках. Если вообще начнется. Максвеллы купили право возить сюда туристов – и может статься, это будут единственные люди, которых ты здесь увидишь.

– Скверно. Я одичаю и буду с ревом бегать по горам, норовя сожрать отбившуюся от группы туристочку.

И опять Леон даже не улыбнулся.

– Все-таки, здесь у тебя есть шанс выжить. Хотя… Черт знает, что с тобой станется на Изабелле, – вымолвил он, о чем-то размышляя. – Ты, Заяц, экстрасенс, а это может выйти боком… Ладно, – оборвал он свои рассуждения. – Ты тут чего-то хотел?

– Пойдем, пошарим – вдруг что отыщется?

Мы вылезли из машины, осмотрелись, прислушались. Тихо, тепло. Яхта стоит – мирная, уютная. Белые вершины в синеве – так бы и взял в ладони, умылся снегом. Будь я хоть трижды экстрасенс – что скверного здесь может приключиться?

– Чуешь что-нибудь? – спросил пилот.

– Опасность – нет.

Мы еще постояли, затем двинулись к трапу. Шаг, другой. Вот что-то едва приметное задрожало в воздухе, какая-то темноватая дымка. Она не грозила смертью, а лишь рождала ощущение смутной тревоги. Леон, тот и вовсе ничего не почуял.

Присел я на корточки, опустил руки на землю. Изабелла вздохнула под ладонями, будто доброе, но очень старое и утомленное животное. Однако по спине ползут мурашки, не дают сосредоточиться.

– Встань-ка сзади, – попросил я пилота. – Прикрой тыл, а то неспокойно.

Он без лишних вопросов шагнул и положил руку мне на плечо. Встал – точно мощный заслон поставил; совсем другое дело.

Пополз я вперед, проверяя землю ладонями. Повсюду однородное, ничем не нарушенное слабенькое тепло. И вдруг – точно змея ужалила; или кислотой из баллончика. Я дернулся, прижал руку ко рту.

– Ты что? – Леон стиснул плечо.

Глянул я на ладонь – ничего не заметно.

– Нож есть? – спрашиваю. – Доставай – рыть будем.

Он вынул нож и принялся копать. Среди каменной крошки мелькнуло что-то голубенькое. Леон подковырнул находку и выкатил на поверхность.

– Изабелька, – обрадовался я и сгоряча сунулся взять. И бросил, как раскаленный уголь – больно! – Ах, черт… Подлость какая.

Леон осторожно подвел к ней руку, коснулся пальцем и затем преспокойно положил себе на ладонь.

– Изабелька, говоришь?

Я опять потянулся к кристаллу. Восьмигранная призма сантиметра полтора длиной. И снова она меня ужалила, точно гигантская оса, и руку пронзило болью до самого плеча.

– Не суй лапы! – рявкнул пилот. – Заяц неугомонный. До шока допрыгаешься.

Перевел я дух, ноющую руку потер, утешил.

– Черт какой-то, а не изабелька. Не буду я такую дрянь собирать.

Леон задумчиво поглядел на голубеющий кристалл, на землю. Я-то успел рассказать про те изабельки, которые видел у Юльки в доме. Расписывал и нахваливал их без устали, а тут вдруг эдакая пакость. Камень-палач.

– Таких ты больше не найдешь, – промолвил пилот. – А этот, с твоего позволения, я возьму себе, – он сунул находку в карман.

Тут и до меня дошло. Я же сам толковал Юльке, что изабельки – камни любви и наслаждения, нежности и счастья. А это – камень убийства, хранящий память о безумии, охватившем Леона. Кристалл, который помнит каждый удар его ботинок, помнит его ненависть и ярость.

– Ты его совсем не чувствуешь? – полюбопытствовал я. – То есть, он для тебя – обычный камень?

– Будь я склонен к сентиментальным преувеличениям, – отозвался мой Звездный Брат с кривой усмешкой, – сказал бы, что он жжет мне пальцы. У тебя тут есть еще дела? Нет? Тогда двинули обратно.

Привез он меня на Первый Приют и снова укатил на космодром. Стало горько; я не хотел оставаться на Изабелле навсегда. Тут и небо потускнело, и блеск снежных вершин померк, и только земля, на которой я растянулся в поисках утешения, баюкала и согревала.

Интересно было бы понять, как она воздействует на психику. Я спрашивал Леона, но пилот отговорился тем, что он не планетолог и не смыслит в этом ни черта. Однако авторитетно заявил, что прямых аналогов Изабелле в освоенных галактиках нет и только одна Оливия в чем-то ей подобна.

– Почему же эту уникальную планету не изучают и не используют?

– Никому не надо, – объяснил пилот. – С точки зрения полезных ископаемых, здесь нет ничего особенного. Курорт для душевнобольных могли бы построить, а больше Изабелла ни на что не годна.

И вот я остался на этой ни на что не годной планете – остался один как перст.

Нет, вру. Под ногами была Изабелла – надежная, добрая, почти живая. Планета-друг, планета-мать. Источник чудесных изабелек.

Стряхнув уныние, недостойное Беса Солнечного Зайца, я обшарил площадку, наковырял горстку первых камней, закинул за спину рюкзак и двинулся по уходящей с Приюта тропе. Вверх по горному склону, сквозь скульптурный лес, на поиски новых кристаллов.

Инструкции, которые дал Герман и которые я обещал свято соблюдать, были немногочисленны и просты. Первое – шагать по тропе, ни на день не отклоняясь от составленного «сурпугом» графика. Точнее, Герман разрешал где-нибудь задержаться, если захочется, но бежать, опережая время – ни-ни. Второе – искать изабельки на площадках вокруг оборудованных Приютов и на любых мало-мальски пригодных для привала местах вдоль тропы. Третье – выкапывать их из земли таким образом, чтобы не повредить общий вид и прелесть пейзажа.

Неудивительно, что Герман мечтал залучить в свою фирму экстрасенса. Добывая изабельки обычным способом, пришлось бы снимать плодородный слой, уродовать землю, подрубать корни. Весь туристский маршрут оказался бы загублен. Тем более, что кристаллы попадались нечасто: случалось, за целый день я находил семь – восемь штук.

Но зато какой это был праздник! Не подвергшиеся огранке кристаллы не столь эффектны, как сверкающие камни в Юлькиных украшениях, однако ощущение от них такое же сильное. Каждую найденную изабельку можно было часами держать в кулаке или прижимать к лицу, наслаждаясь пронизывающей тело сладкой дрожью, упиваясь этим блаженством.

Скоро я понял и их опасность. Это натуральный наркотик – сладостная, но несомненная смерть. С блестящим камешком в руке, ничего не надо: ни женщин, ни кошек, ни впечатлений, ни мыслей – ни черта. Я не великий интеллектуал, однако замыкаться в сочащийся бессмысленным восторгом мирок голубых стекляшек казалось недостойным. Поэтому я выдирался из упоительных объятий, кидал в мешок очередную изабельку и продолжал поиск и добычу.

Я так и не понял, откуда они берутся. Во всяком случае, рождались они не обычным путем, как другие минералы на любой из планет – в магматических породах, на большой глубине, под действием огромных температур и давления. Прежде всего, эти лежали почти на поверхности. Заметьте: не в русле пересохшего ручья, куда их принесло водой, и не россыпью у подножия выветренных скал. Даже не на берегу отступившего моря, вынесенные когда-то бившимся тут прибоем. Казалось: кто-то потерял изабельки несколько лет назад, и они скрылись под слоем песка или каменной крошки, под переплетенными корнями травы. Или же кристаллы рождались прямо здесь; но как и из чего? Я получил специальное образование, однако его оказалось недостаточно, чтобы объяснить эту загадку. Поэтому я удовлетворился расплывчатой формулировкой, что псевдопсихическое поле Изабеллы взаимодействует с психическим полем человека – ведь по тропе до меня проходили туристские группы – и в результате этого взаимодействия порождаются кристаллы.

В эту теорию прекрасно вписывался камень-палач, который мы с Леоном нашли у яхты. Три дня на космодроме держалось зловещее облако, Изабелла помнила неистовство пилота; ее память постепенно слабела, а бесовское безумие аккумулировалось в народившемся кристалле. Зато те изабельки, которые я отыскивал на маршруте, хранили радость беспечных туристов. Впрочем, среди камней попадались задумчивые и даже печальные – кто-то прошел по тропе с болью в душе.