– Есть!

Проморгавшись, я посмотрел: крыса пропала. Бледный, словно выпитый до дна мистер Смоллет отлепился от стены и шагнул ко мне.

– Что ты натворил?

Пронизывающий синий взгляд требовал говорить правду. Но моя правда под запретом. Мэй-дэй! Что делать?

– Сэр, простите… Я нарушил приказ… – Вспомнил истинную, а не навязанную крысой, вину, и решительно закончил: – Я ходил на камбуз разговаривать с Сильвером.

– Прощаю, – столь же решительно объявил капитан, коснувшись пальцами моего лба.

Сквозь биопластовую шерсть я ощутил тепло, и на душе полегчало. Всего лишь на миг: на меня обрушилась глыба нового осознания, развалилась, засыпала обломками по самую маковку, пережала горло. Я солгал ему – опять солгал. Будь я проклят! Забирайте же меня, виноватого, забирайте скорей, накажите. Ради всего святого, позвольте мне понести наказание – заслуженное, суровое, справедливое…

На сей раз я огреб удар в солнечное сплетение. Мне показалось, сознание не терял, однако очнулся на палубе.

– Не спасем, – прозвучал голос мистера Эрроу. Я открыл глаза; первый помощник как раз поднялся с колен и обернулся к капитану. – «Испаньола» держит слишком крепко. Ему не вырваться.

– В чем он виноват? – Мистер Смоллет прижимался к стене; однако сейчас он не удерживал ее, а обессиленно искал опору.

– Думаю, где-то тебе солгал, – после секундной заминки выговорил мистер Эрроу.

– Ч-черт… Джим, – капитан увидел, что я пришел в себя, – послушай, мальчик… – Он шагнул ко мне, с неожиданной легкостью поставил на ноги и придержал, чтоб я ненароком не свалился; от его рук исходило доброе, уютное, ободряющее тепло. – Я прощу тебе что угодно, но ты должен сказать правду. Сию минуту. Иначе будет поздно, я ничего не смогу сделать. Ты солгал мне – значит, солгал «Испаньоле». Лжи она не прощает, а ты у нее на крючке. Что ты сказал не так? Джим, отвечай. Быстро. Потом уже ни я, ни Дэн тебя не спасем.

Я молчал, потому что Юна-Вэл умоляла ее не выдавать. Капитан Смоллет истолковал мое упрямство по-своему.

– Уйдите, черти! – рявкнул он на придвинувшихся пилотов.

Они вовсе не уши свои любопытные приближали. На закаменевших лицах ничего не прочтешь, но я-то понимал, что они готовы помочь мне сберечь тайну Юны-Вэл. Какой ценой? Опять мистеру Смоллету достанется?

Я молчал.

В синих глазах капитана мелькнула растерянность.

– Дэн, хоть ты его убеди, – попросил он.

Первый помощник не стал тратить слов: привлек меня к себе, заставил ткнуться лицом в плечо.

– Что делать? – шепнул я; щекочущая биопластовая шерсть тут же полезла в рот.

– Молчи, – выдохнул мистер Эрроу, проводя ладонью мне по затылку.

Никакого RF-колдовства: он просто меня приласкал, как маленького. Я отстранился и встретил напряженный взгляд Рейнборо. Раскосые глаза с коричневыми тенями смотрели не мигая и тоже заклинали: «Молчи». Израэль Хэндс глядел на мистера Смоллета – глядел вдумчиво, оценивающе, точно желая разобраться, чего стоит наш капитан. Затем его взгляд перебежал вниз, на палубу. Густые брови сердито сдвинулись.

– Сволочь, – прошипел Хэндс, неуловимым движением оказавшись возле новой зародившейся из воздуха крысы. – Сволочь! – Он загородил меня, оттесняя черный комок.

Возле него встал Рейнборо. Крыса подалась в сторону, неловко подпрыгнула и смущенно вернулась на место. Фиолетовые искры тревожно побежали по кругу, а у меня заныло сердце: виноват. Бесконечно виноват. Мистер Смоллет, простите… Я больше никогда… я сейчас уйду… Я недостоин находиться на корабле. Вы только простите, и пусть меня заберут. «Испаньола» отвергает меня, гонит прочь, она права, и я послушно уйду в черноту за бортом, в космический мрак, в ту очищающую мглу, откуда не возвращаются… вернее, откуда приходят очищенные от скверны, обновленные, готовые нести службу…

– Джим, очнись! – догнал мое уплывающее сознание крик мистера Эрроу. Первый помощник хлестал меня по щекам.

Смешно. Он пытается мелкой болью заглушить мощный зов чего-то огромного, великодушного, справедливого; зов, которому невозможно противиться; зов, на который я с восторгом откликаюсь…

– Маска! – выкрикнул мистер Смоллет, и голос капитана, показавшийся мне голосом нашего корабля, на миг вернул в реальность.

Перед Хэндсом и Рейнборо дергался, моргая фиолетовыми венцами, здоровенный сросток черных комков. Я почуял спасительную ненависть, которой пилоты сдерживали крыс, увидел бледного мистера Смоллета – он вжимался в податливую стену, в студенистые объятия «Испаньолы», которая тянула из него последние силы. Затем мистер Эрроу вцепился в мою приросшую к коже маску и рванул. Напрочь сорвал все, не оставив ни кожи, ни глаз; я мгновенно ослеп, как будто лицо слизнуло огнем. Вместо очищающей тьмы, куда я стремился, меня занесло в белое пламя, и оно сжирало щеки, нос, подбородок, выгрызало и без того слепые глаза…

От жгучей боли сознание прояснилось. Какое, к черту, пламя? Первый помощник всего-навсего содрал биопласт, а ослеп я от выступивших слез.

– Ничего страшного, – пробормотал я, пытаясь рассмотреть: прогнали пилоты крыс или как? Вроде не видать эту нечисть.

Рейнборо протянул мне обеззараживающую салфетку; от ее лекарственного душка меня замутило, но я все-таки промокнул горящую кожу. Полегчало.

– Алекс, у нас больше нет времени, – с каким-то особым значением проговорил мистер Эрроу, машинально сворачивая маску в рулончик. Спохватился и встряхнул ее, готовясь прилепить обратно.

– Не надо, – я забрал биопласт и сложил мехом наружу. – Лучше Тому вернуть.

Мистер Смоллет с силой потер виски, тряхнул седой головой и ткнул кнопку связи:

– Мелвин, ответь мне. Начинай торможение. Я сказал: тормози. Будем принимать на борт гостей. Ты слов не понимаешь? – Очевидно, пилот противился распоряжению. – Пилот О'Брайен, повторите приказ! – рявкнул капитан на строптивца. – И выполняйте. Израэль, – обратился он к Хэндсу, – идите в рубку, помогите Мелвину; заодно приглядите, чтоб не психанул.

– Слушаюсь, сэр. – У Хэндса потеплел голос, как будто мистер Смоллет посылал его во внеочередной отпуск.

Капитан вызвал навигатора Мэя:

– Возьми под арест лисовина. Он у входа в спортзал. Не хочу, чтобы путался под ногами… Правильно; и юнга мне ни к чему.

Мистер Смоллет еще отдавал распоряжения техникам, а я вперед Хэндса выскочил в коридор. Тома – под арест?!

В коридоре Хэндс настиг меня и ухватил за плечо:

– Куда рванул? Ничего твоему лисовину не сделается.

– Он мне нужен – маску отдать. – Я предъявил Хэндсу меховой комок.

– Мистер Эрроу, они проснулись и лезут из коробки, – прошелестело по громкой связи: пытаясь умерить свой рык, Юна-Вэл шептала слова.

Хэндс вздрогнул и прибавил ходу, увлекая меня за собой. Дважды ткнул кнопку на воротнике и, тоже стараясь, чтобы громкая связь не оглушила ревом, произнес:

– Доктор Ливси и Том Редрут, пройдите в медотсек к Джиму Хокинсу. Подождешь там, – сказал он мне.

Медотсек от спортзала был в двух шагах. Откровенно говоря, я обрадовался, потому что мгновенно устал торопиться.

– Почему вы не остановили Юну-Вэл? – спросил я, пока Хэндс не умчался наверх, в рубку. – Вы понимали, что ей сюда нельзя?

– Ты пробовал прекратить шторм на море? Юну никто не остановит. Ее можно только убить. – Хэндс бросился дальше, но через десяток шагов обернулся: – Вспомни, как у мистера Смоллета полыхали глаза перед стартом; его неодолимо звал RF. Так и Юну влекло – зверю в пасть.

Я проводил его взглядом. Стремительный, сильный, надежный. Едва ли наш капитан сильней и надежней, чем Хэндс. Не понимаю я эту женщину.

Не сладив с тугой шторкой, я уселся у входа в медотсек. Тут же потянуло в сон, но спать было нельзя; и на луг Юны-Вэл путь заказан. Прислушался, пригляделся, принюхался. Хоть тресни, не чувствую никаких изменений; разве «Испаньола» тормозит?

Прибежал Том. При виде моей ободранной физиономии он зашипел, как настоящий лисовин, и выругался, как бывалый пират. Я протянул ему мех: