Капитан поднял руки к вискам, прижал пальцами траурные перышки.

– Моему сыну, – проговорил он тихо, – не надо было жениться против воли родителей невесты. А ты хочешь взять замуж Лайну Трелони. И тебе деньги нужны позарез.

– Ее родители не возражают.

Данс хмыкнул.

– Миссис Трелони счастлива, что Лайна разорвала вашу помолвку. Так-то, друг мой. Все факты против тебя.

Я попытался что-нибудь вспомнить. Воспоминания обрели на мгновение четкость и тут же попрятались в недоступную глубину, а меня замутило, и поплыла голова. Я сполз с кресла, добрел до фонтана, сунул руку в кипучую прохладную воду. Набрал в горсть, глотнул. Чуток полегчало.

Полицейские брезгливо наблюдали. Они воображали, будто я трушу.

– Джим, стыдно, – сказал Гарри, когда я двинулся назад. – Ты отказался добыть Птицу для Лайны, потому что знал: Птиц в заповеднике, считай, уже нет. Так?

Я помотал головой, в отчаянии от собственной беспомощности. Как убедить их, что я невиновен?

– Откуда ты пришел? – вдруг спросил капитан.

– От Смертной грязи. – Это воспоминание не было запретным, и ответ дался без труда.

– Как тебя туда занесло?

– Не знаю. – Я рухнул в кресло. – Мистер Данс, я честно ничего не помню.

– Ну вот что, – потеряв терпение, капитан резко встал. – Раз ты такой беспамятный, поедешь в клинику. И под гипнозом как миленький все вспомнишь.

– Прошу прощения, мистер Данс, – раздался задыхающийся голос, и в холл вошел Билли Бонс – едва переставляя ноги, тяжело опираясь на трость. Он втянул воздух и осилил еще одну рваную фразу: – Думаю… это хронооружие.

Старый космолетчик шатался; щеки его ввалились, он щурился и моргал, как будто обычный свет резал глаза.

– Где хронооружие? – вежливо спросил Данс и поддержал его под локоть. – Присядьте, – он подвел старика к свободному креслу.

– Джима перебросили на мгновение… в будущее, – задыхаясь, выговорил Билли Бонс. – Пространственно-временное… смещение объекта.

В горле у него хрипело и посвистывало; скоро духмяная лихорадка совсем его доконает, пронеслось у меня в голове.

– Проще всего выбрасывать в космос, – продолжал он, – но видно, они… побоялись, что на низкой орбите… тело обнаружат. А большие расстояния хрон не берет. Чертовски капризная штука. Небольшая погрешность – и Джим оказался на краю… грязи… а должен был плюхнуться в середину.

Старый космолетчик сидел в кресле, то судорожно нагибаясь вперед, то вновь выпрямляясь.

Полицейские ждали. Гарри Итон – с выражением недоверия на лице, Данс – хмурясь.

Старик протянул ко мне худую руку.

– Джим не может об этом вспоминать. Так всегда бывает. Потом вспомнит. А сейчас гипноз… – Бонса скрутил спазм, он долгих полминуты не мог вздохнуть, – гипноз его убьет, – договорил он и обессиленно прикрыл глаза, сгорбился, обеими руками сжимая свою трость.

– Это сказки? – обратился Гарри к капитану Дансу.

Немигающие глаза капитана уставились на меня. Я едва дышал, совсем как Билли Бонс. Проклятое оружие, которое не позволяет вспомнить и рассказать, как его применяли.

– Слышал я о хроне, – внезапно сообщил Данс. – Дальность действия – около трехсот миль, и крупные объекты ему не по силам. Недешевая игрушка. Простой смертный его не купит – разве что украдет. – Полицейский провел ладонью по лицу, словно вытирая осевшие брызги фонтана, и отрешенно произнес: – Значит, они все в Смертной грязи… или на дне моря. Благодарю вас, мистер Бонс. Джим, я буду ждать, когда ты вспомнишь. До встречи.

Полицейские ушли так стремительно, как будто наш маленький холл грозило вот-вот затопить.

– Спасибо вам, мистер Бонс, – заговорил я.

Старый капитан сидел, сгорбившись, и свистел горлом.

– Скажите: гипноз меня в самом деле убил бы?

Он поднял голову и прошелестел:

– Все, что было сразу до и после воздействия… вызвало бы непере… носимость. Тебя бы тошнило… от леса, от запахов… звуков… любого напоминания.

– Спасибо, – повторил я, пытаясь представить, от чего меня спас космолетчик, и не зная, как его отблагодарить.

– Мистер Бонс, – в холл заглянула Шейла; казалось, ее щеки дышат жаром, как только что испеченные булочки, – вас спрашивают по дальней связи. Джим, а тебя хотела видеть миссис Хокинс. Она у себя.

Бонс вскочил на ноги, точно разом выздоровел. Отмахнулся, когда я предложил помощь, и резво зашагал по коридору, а затем вниз, на первый этаж. Аппарат дальней связи у нас возле стойки администратора, и на моей памяти им пользовались едва ли десяток раз.

Холл сиял праздничным фейерверком – это Шейла позаботилась отметить мое возвращение. Сверкающие вихри – алые, фиолетовые, золотые – плясали на стенных экранах, чем-то похожие на стаю освещенных солнцем Птиц. Я задержался, чтобы помочь капитану Бонсу добраться после разговора в номер. Его приступ бодрости вряд ли будет долгим.

Старый космолетчик нырнул под круглый прозрачный козырек, опустился в кресло и нетерпеливо ткнул кнопку связи. Экран осветился, а козырек, под которым укрылся Билли Бонс, потемнел, не позволяя разглядеть снаружи лицо собеседника – я видел лишь смутное темное пятно. Голоса старого капитана и его визави доносились из-под козырька, похожие на журчание бегущей меж камней воды: работала глушилка.

Бонс слушал, что ему говорят, коротко отвечал, снова слушал. Затем произнес длинную фразу, сердито повысив голос, схватился за грудь и, видимо, долго не мог отдышаться – сидел, откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову. Дальняя связь стоит немало, и я невольно сочувствовал собеседнику Бонса, которому приходилось ждать. Наконец старик снова подался к экрану.

Его убеждали, просили, чего-то требовали. Слышное мне «журчание» становилось то мягким, то громким и злым; космолетчик явно от чего-то отказывался. Потом, рассердившись, стукнул кулаком по колену, уронил трость, нагнулся ее поднять, и наружу вырвались слова, с которыми не справилась глушилка:

– Нет, Джон. Только не тебе!

Бонс выпрямился, и опять как будто забормотала в камнях вода.

– Нет! – снова рявкнул старый капитан, отключая связь, и вынырнул из-под ставшего прозрачным козырька. В светлых глазах стояла холодная злость. – Бойся навигаторов, Джим, – бросил Бонс, направляясь к лестнице. – Они сумасшедшие.

– Все? – спросил я, соображая, стоит ли предлагать ему помощь; старик шагал твердо, сердито стучал своей тростью.

– Все как один! – воскликнул он. Остановился и буркнул через плечо: – В смысле, RF-навигаторы. Иди к матери, она тебя заждалась, – велел Бонс, когда я двинулся за ним, намереваясь расспросить об этих самых RF-навигаторах. – Ступай.

Прежде он мною так не командовал. Я и ушел.

Мать стояла у стола, на котором золотой грудой лежали ее состриженные волосы. Она улыбнулась, когда я вошел, а у меня сжалось сердце. Какая же она измученная, похудевшая, с седыми прядями в короткой, до плеч, шевелюре. Мать кивнула на разложенное на столе богатство:

– Вот не знаю, что лучше – то ли в косы заплести, то ли в пучок собрать и носить как хвост на затылке. То ли не портить, а отдать мастеру в городе, чтобы сделал шиньон. Как ты считаешь?

– Лучше не портить.

«Не надо было стричь, – добавил я мысленно. – Зачем похоронила меня раньше срока?»

Мать точно услышала.

– Я ощутила, как тебя убили, – сказала она. – Тебя не было в живых, понимаешь? У меня сердце остановилось… – Она осеклась, потому что терпеть не могла жаловаться. – Ладно, я не о том. Ты с Лайной уже разговаривал?

– Нет.

Я постарался не выказать обиды. В поместье Трелони с самой ночи знают, что я вернулся, а Лайна до сих пор не изволила не то что меня навестить – даже слово сказать по ближней связи. Неужели все еще дуется за пощечину, что я дал?

– Поезжай к ней. – Мать вынула из стоящей в углу вазы букет оранжевых лилиан, перевязанный ее собственным золотым локоном. – Подари цветы и помирись.

Я взял тяжелый букет. Яркие лилианы как будто светились каждым изогнутым лепестком.