— Руки и сердца? — нервно вырывается из груди смешок, Герман усмехается.

— Давай проведем эту неделю вдвоем. Например, в Мексике.

— Я догадываюсь, с какой целью.

— Ты умная девочка. Так что?

Я смотрю ему в глаза, не знаю, что ответить. Это неожиданно, спонтанно и... опасно. Умом понимаю, что находиться рядом с Соболем — подвергать себя риску. Нужен ли мне этот адреналин в жизни? И чем мне грозит этот отпуск рядом с ним?

— Хорошо, — тихо соглашаюсь, Герман наклоняется ко мне через весь стол и целует в губы. Сладко и нежно, обещая этим поцелуем, что я не пожалею.

Выключаю воду, выхожу из душевой, беру полотенце и обматываюсь им. В зеркале на меня смотрит милая блондинка с довольной улыбкой на губах. Хочется сильно зажмуриться и, открыв глаза, не видеть это мечтательное выражение.

Нельзя... Я это понимаю головой, а сердце не слушает доводы, поет себе от счастья и млеет каждый раз, когда к телу прикасаются мужские ладони, оставляя на коже синяки. Плавится, трепещет, предает меня без оглядки.

Думала, трех дней хватит, чтобы его очарование утратило надо мной власть. Ничего подобного, с каждым новым рассветом я мечтаю о несбыточном. Например, остаться в этом райском уголке.

Ожидала, что Герман остановится в каком-нибудь крутом отеле, но он выбрал скромную гостинцу, где малолюдно и вид из окон заставляет задерживать дыхание. Вечерами Соболь задумчиво валяется в гамаке на террасе нашего бунгало, держа в руке зажженную сигарету. Я тихонечко сижу неподалеку в плетенном кресле и украдкой его рассматриваю. Впитываю его в себя, чтобы потом наедине с собой его вспоминать.

Мы не ведем многочасовые беседы. В течение дня можем обойтись парой-тройкой фраз. Утром завтракаем где-то неподалеку от отеля, потом проводим время на пляже, обед, после него секс, отдых и вновь пляж. Вечером прогуливаемся по городку, пьем вино на пляже, слушая шум волн. Ночью пьянеем друг от друга.

Его молчание не раздражает. Я к нему привыкла. Как и привыкла к тому, что каждое утро просыпаюсь в его объятиях, целую его в губы, колясь щетиной. И мне хочется, чтобы последнее утро никогда не наступало.

Выйдя из ванной, замираю, в очередной раз ловя себя на том, что любуюсь спящим Германом. В лучах утреннего солнца его смуглое тело на белых простынях притягивает взгляд. Он спит чутко, реагирует на каждый шорох, на мой вздох. Заметила, что его рука по привычке находится под подушкой. Герман ни на минуту не позволяет себе расслабиться и потерять бдительность.

— Иди ко мне, — глухо подает голос Герман, приподнимая голову от подушки.

Прищуривается, окидывает меня придирчивым взглядом. Я облизываю губы, чувствуя не только волнение, но и жар во всем теле. Распахиваю полотенце, серые глаза вспыхивают. Махровая ткань падает к ногам, я иду к кровати.

От его жадного взгляда кожа покрывается мурашками. Так каждый раз. Сердце сбивается с ритма, а жар в животе спускается вниз. Сжимаю бедра, мне кажется, что я сейчас просто кайфану от одного его взгляда. И мне страшно от этого. Этот мужчина рушит мою крепость, идет напролом, сметая все на своем пути. Он молча подчиняет меня себе, на корню ломая мое сопротивление. Я боюсь не его самого, я боюсь, что по окончании этого мини-отпуска не смогу вернуться к прежней своей жизни. Боюсь, что для жизни мне потребуется он, как кислород, без которого невозможно дышать.

Манит меня рукой к себе, ложась на спину. Ухмыляется, как только ловит мой взгляд, направленный на его пах. Простынь не скрывает утреннее возбуждение. Дышу носом, выдыхаю через зубы.

— Ты сверху, — командует, закидывает руки за голову.

Его хищный взгляд зорко следит за каждым моим шагом. Чувствую дикое возбуждение и предвкушение. Коленки начинают дрожать. Герман откидывает простынь в сторону, взглядом призывает меня не медлить. Я залезаю на кровать, потом на Соболя. Верчу бедрами, усиливая трение между нами. Он прикусывает губу, руками крепче сжимает прутья кровати, не трогает меня.

— Нравится? — чувство власти над этим мужчиной кружит голову.

Прикрывает глаза в знак одобрения, и это придает больше уверенности. Я чувствую себя наездницей на своенравном жеребце. Чувствую под собой, как напруживаются мышцы, как вдоль позвоночника от напряжения выступает пот. Закрываю глаза, не в силах шелохнуться. Медленно поднимаюсь, медленно опускаюсь.

— Быстрее.

— Меня все устраивает, — приоткрываю один глаз, Герман шипит сквозь зубы. Отпускает прутья, хватает меня за бедра и задает нужный ему темп. Я теряю контроль над нашими телами, теперь он руководит так, как ему нужно. Опираюсь ладонями об грудь Германа, приподнимаю бедра и застываю.

Мы смотрим друг другу в глаза. Серые глаза светлеют, становятся совсем прозрачными. В них калейдоскопом сменяют друг друга эмоции, за которыми не успеваю уследить. Сейчас смотрит с таким желанием, что становится не по себе. Через секунду вижу недовольство, потом возникает какая-та нежность, она находит отклик во мне. Я заполняюсь этой нежностью до самых макушек.

Впиваюсь ногтями в мускулистые плечи, облизываю пересохшие губы. Обжигающий жар опаляет сначала низ живота, затем устремляется вверх к груди. Я зажмуриваю глаза, вскрикиваю, хватаю ртом воздух, не в силах прийти себя. Да, вот так... И так каждый раз... Наша близость не поддается словам, тут нужно только чувствовать.

Несколько мощных толчков, Герман замирает, стиснув мои бедра пальцами. Не шевелимся. Кажется, вдвоем выпадаем из реальности. Обессиленно сползаю с влажного тела Соболя, жмусь к его боку. Его рука касается моих волос, лениво перебирает пряди.

— Тебе хорошо со мной? — тянет поговорить по душам.

Хочется узнать, какое место я занимаю в его душе, чувствует ли он привыкание, как я. Тысяча невысказанных вопросов зудят в моей голове, но осмеливаюсь я задать только один.

Он молчит, равномерно дышит. Приподнимаю голову, досадливо прикусываю губу, Герман не смотрит на меня. Считаю до пяти, осторожно отстраняюсь. Спустив ноги с кровати, вздрагиваю, его ладонь касается моей поясницы.

— Мне хорошо с тобой, но не строй иллюзий. Эта неделя ничего не значит.

— Мне не двадцать лет, чтобы придумывать сказку, закрывая глаза на жестокую реальность, — встаю, по внутренней стороне бедра чувствую его стекающую сперму.

Поднимаю с пола полотенце, скрываюсь в ванной. Привожу себя в порядок. Когда я вновь появляюсь в комнате, Герман все так же лежит на кровати, прикрывшись простыней. Под его задумчивым взглядом достаю из комода трусики, сарафан на тонких бретелях.

— Мы сегодня будем завтракать? — оборачиваюсь, держа в руке расческу.

Он кивает, не смущаясь своей наготы, идет в ванную.

Как только за ним закрывается дверь, опускаюсь на стул и грустно смотрю перед собой. Полчаса назад я готова была обнять весь мир, меня переполняла беспричинная радость, сейчас я хочу спрятаться и не делать вид, что мне все равно до слов, сказанных сухим тоном.

Больно... Больно осознавать, что ничего у нас не будет. Не имею права мечтать дальше семи дней. Мое счастье измеряется неделей. За эту неделю могу его обнимать, целовать, шептать глупости, возможно, доверить свое сердце, но... Потом иметь силы с достоинством его отпустить, не истерить, не просить и не умолять.

— Марьян, — вздрагиваю, смущаюсь, так как не слышала, как Герман вышел из ванной.

На бедрах - полотенце, на плечах и груди - капельки воды. Заставляю себя улыбнуться, он подходит ко мне, присаживается на корточки. Заглядывает в глаза, берет мои руки и перебирает пальцы.

— Один раз я позволил себе серьезные отношения, как и полагается нормальным людям.

— Я уже догадываюсь, что ты сейчас скажешь.

— Да, каждый раз, когда меня накрывает желание быть как все, я вспоминаю своих родителей и ту несчастную, которая была со мной, — прикасается к моей щеке, вздыхает. — Не очаровывайся мной. Хорошо? — с улыбкой щелкает по носу.