— Сейчас нет, — тихо отвечаю и смело встречаюсь с его глазами.

Он кивает и сворачивает куда-то в сторону с основной дороги. Включает радио, салон заполняется приятной инструментальной музыкой. Интересный человек. С виду и не скажешь, что его душа тонко чувствует такие вещи.

Опять сворачивает, вижу вывеску «Мака», вопросительно смотрю на Германа. По нему не скажешь, что любитель американской еды. Сделав за нас двоих заказ, не спрашивая моего мнения, в ожидании барабанит по рулю.

— Ты думаешь, что раз я живу в США то люблю всякую хрень? — засовываю свой любопытный нос в пакет, давлюсь слюной. Желудок-предатель тут же урчит. Мой вопрос игнорят, я уже стала привыкать к этой манере общения Германа. Он, наверное, разговаривает только по делу.

Мы едем-едем, я съедаю свой сэндвич, выпиваю горячий капучино и, довольная, откидываюсь на сиденье, полностью настроив его под себя. Машина направляется в сторону аэропорта «Внуково». Вопросительно смотрю на Германа, он не замечает моего взгляда. Может, он именно сейчас меня отправит в Америку? Вряд ли... Документов нет. Но помня, как он оказался без моего ведома в моей квартире, я уверена, какие-то там замки не остановят его людей.

Заезжаем на эстакаду, немного проезжаем вперед, и машина останавливается. Я оглядываюсь по сторонам. Герман глушит мотор, выходит. Сидеть в одиночестве не хочется, выхожу тоже. Слышу гул над головой, поднимаю глаза в небо и завороженно смотрю на пузо пролетающего самолета. Только сейчас понимаю, что мы где-то возле аэропорта, около взлетно-посадочной полосы.

Герман встает сзади. Очень близко. Настолько близко, что я ощущаю на своей коже его дыхание. Сердце замирает, потом начинает ускоренно биться в груди.

— Ты красивая, — шепот обжигает, у меня все во рту пересыхает, а низ живота наполняется томлением. — Дерзкая. Вызывающая. Непослушная.

Не дышу. Его пальцы проходятся по низу куртки. С широко открытыми глазами смотрю вперед, где видны огни аэропорта. Когда его губы прикасаются к шее, покрываюсь мурашками. Предательскими мурашками. Приказываю себе не закрывать глаза, не поддаваться искушению. Сложно сконцентрироваться, сложно контролировать себя, когда каждое его прикосновение отзывается внутри меня. Я не замечаю, как с губ срывается громкий вздох, едва его ладони ложатся мне на живот под футболкой.

— Хочу тебя. С первой встречи. Если бы ты только знала, как.

И я, черт побери, хочу узнать. Напоследок. Хоть один раз почувствовать себя чьей-то зависимостью, сумасшествием, безумием. Я хочу на мгновение забыться, представить, что меня любят. Любят со всей пылкостью и одержимостью. Хочу быть его наркотиком. Сейчас. Только сегодня. Без мыслей «а что будет потом».

Поворачиваюсь к нему лицом. Герман немного отстраняется, чтобы видеть мои глаза. Над нашими головами вновь раздается гул самолета. Вокруг ни души. Сюда никто не приезжает. А зря, очень романтичное место.

Наверное, в моих глазах отражается согласие, добро на все, что сегодня может произойти. Я чувствую себя немного помешанной, немножко отчаянной. Я чувствую себя как человек, стоящий на самой высокой площадке, готовый прыгнуть вниз головой со страховкой. Страшно, но безумно интересно.

Целуемся, стукаемся зубами, переплетаем языки, крепко сжимая друг друга в объятиях. Я цепляюсь за Германа так, словно он мой спасательный круг здесь и сейчас.

Мы спешим, словно это единственный шанс ощутить друг друга. Каждое прикосновение обжигает, заставляет прикусывать губы зубами. Это взаимное безумие пьянит, хочется еще больше его впитать в себя. Я сильнее жмусь к Герману, он сильнее меня прижимает к себе. Так сильно, что дышать становится трудно.

Торопливо стягиваю с себя куртку, Герман помогает снять футболку. Его глаза замирают на груди, я взволнованно дышу. Нравится или нет? Хочу понравиться. Тяну руки к его рубашке, расстегиваю пуговицы. Он не мешает. Провожу ладонями по груди, опускаюсь к пряжке ремня.

— У меня никогда не было секса в машине, — смотря ему в глаза, расстегиваю ремень. Он улыбается, склонив голову вбок.

— У меня тоже, — лаконично признается, и его признание теплом отдается у меня в груди. Такой серьезный, такой таинственный, и вот что-то у нас с ним совпадает. Поддаюсь импульсу, обнимаю его за шею, нежно целую. Он теряется, не сразу понимает, как реагировать. Неужели привык всегда действовать напором?

Стаскиваю с его плеч рубашку, она виснет у него на локтях. Отстраняюсь и расстегиваю манжеты. Мне нравится теснота салона машины, нравится, что мы непозволительно близки, слишком тесно прижимаемся друг к другу. Я чувствую его учащенное дыхание на своей коже, воздух пропитан предвкушением.

— Прикоснись ко мне, — прошу, откидываясь на кожаные сиденья.

Дважды просить не приходится, он склоняется надо мной, проводит ладонью по бокам, стискивает бедро. Целует в губы, потом прикусывает мой подбородок, заставляя откинуть голову назад. Осыпает поцелуями шею, его дыхание оказывается на моей груди.

Крепко зажмуриваюсь, выгибаюсь в пояснице, запуская пальцы в его волосы. Безумие проникает в кровь. Тихо стону, что-то бормочу, похоже, умоляю его не останавливаться. Я совсем забыла, каково это, ощущать себя придавленной мужским телом, льнуть к мужчине в жажде получить дополнительную ласку.

Кто-то звонит.

Герман вскидывает голову, чертыхается, перегибается через подлокотник, берет свой мобильник. В полумраке я вижу, как ожесточается его лицо, как хмурится и поджимает губы.

Поспешно поправляю бюстгальтер, нащупываю футболку. Я понимаю, что продолжения не будет, тут не нужно и гадать.

— Да, — резко отвечает на звонок, наблюдает за моими движениями. Вижу по взгляду, что недоволен. Глаза вспыхивают, когда я протягиваю ему рубашку. Не берет.

— Хорошо, я буду через час-полтора, — опять между бровями пролегает складка. — Я не могу приехать именно сейчас. Попробуй договориться. А для чего ты мне тогда, если не можешь вести диалог? — неприятно скалится, я вздрагиваю.

Сейчас он мне напоминает зверя, который злится, готовясь к нападению. Не завидую его собеседнику.

— Не создавай еще больше проблем. Я сейчас приеду. Молчи, просто молчи, — завершает разговор, резко дергает ручку дверки, выходит. Некоторое время стоит ко мне спиной, уперев руки в бока.

Молчу, не задаю ненужных вопросов, ощущая его безмолвную ярость. Он обхватывает шею ладонями, сжимает ее, потом трет лицо ладонями, поворачивается ко мне.

— Сейчас поедешь со мной, нет времени тебя отвозить домой. Будешь сидеть в машине, делать вид, что тебя нет. Все, что увидишь и услышишь — забудешь, — он как-то не по-доброму на меня смотрит, я нервно улыбаюсь.

— Ты можешь высадить меня возле ближайшей остановки, я вызову такси.

— Я в город не буду возвращаться. Не спорь, Марьян, просто делай так, как я сказал, — захлопывает дверь, садится за руль.

Куда мы едем? Что произошло? И что я должна забыть? Эти вопросы и другие роем жужжат в моей голове. Я сижу тихо, едва дыша. Герману еще несколько раз звонят. Он отвечает только резким «Да» и слушает своего собеседника.

Приезжаем мы на какую-то заправку времен советского союза. Здесь нет красивых неоновых вывесок, нет приглашения выпить кофе. Несколько колонок с бензином, какое-то полуразвалившееся здание, на котором висит тусклый фонарь. Я замечаю в темноте машины и людей.

Герман несколько секунд сидит неподвижно. Потом нагибается к бардачку, слышу характерный щелчок затвора. Я холодею от ужаса происходящего. Прячусь за передним сиденьем.

Меня оставляют одну, заблокировав все двери. Это немного успокаивает, никто не залезет без спроса, но и пугает. Если начнется стрельба, нет гарантий, что по машине никто не будет стрелять. Я сползаю на пол между сиденьями, прислушиваюсь. Вроде тихо. Никто не ругается, никто не стреляет. Ожидание очень нервирует, хочется выглянуть и посмотреть, что происходит, но я так не рискую. Возможно, эта сходка решится мирным путем.