— Нет.

— А дядя тебя не вывозил?

— Нет.

— А это брат отца или матери? — мои вопросы как из блиц-опроса.

Я изгибаю вопросительно бровь, когда он на меня устремляет прищуренный взгляд. Вздыхает, молчит. Вновь не отвечает.

— Странно, что органы опеки отдали тебя незнакомому человеку.

— Думаешь, в детском доме из меня вырос бы другой человек? — смеется, не злится. — Просто путь к сегодняшнему положению занял больше времени.

— И ты всегда хотел быть там, где сейчас?

— Я другой жизни не знаю, Марьян. Моего отца убили, мать тоже умерла не от хорошей жизни. Воспитывал преемник отца, вдалбливая в детскую голову мысль о мести, о том, что я должен быть лучше, выше, сильнее своего родителя. Как я мог вырасти с другими ценностями? — резко откидывает кепку в сторону, садится. — Когда мне было пятнадцать, мои ровесники влюблялись, гуляли с девчонками, думали, куда податься после девятого класса. Я в пятнадцать разбирал и собирал автомат Калашникова с закрытыми глазами, видел вокруг себя только проституток и наивных дур, соблазнившиеся криминальной романтикой.

— У тебя хоть какое-то образование есть?

— У меня аттестат после девятого и университет под названием «жизнь», — оглядывается через плечо. — На принца не похож, до рыцаря не дотягиваю, а вот за разбойника вполне сойду.

— Может, у тебя и нет дипломов, но я знаю, что во главе всегда стоят умные, хитрые, циничные люди. Люди, которые хотят прогнуть под себя не только окружение рядом, но и по возможности весь мир. Иногда я боюсь нашего будущего.

— Поздно бояться, — ложится возле меня, берет руку, крутит кольцо на безымянном пальце. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не пожалела о своем выборе.

— А отказаться от всего этого никак?

— В следующей жизни. Ты веришь, что после смерти мы вновь встретимся?

— Как будто ты веришь, — смеюсь, Герман подается ко мне, целует. И я его целую. Неторопливо.

Хочу с ним быть и в следующей жизни. И через жизнь. И всегда находить друг друга. Рядом с ним чувствую себя, раньше такого не было. Раньше мне хотелось иронизировать, язвить, высокомерно смотреть на тех, кто пытался добиться моего внимания. Раньше отношения быстро приедались, утром просыпалась и понимала: с этим человеком нам не по пути.

Сейчас мне хочется быть ласковой, нежной, слабой и любимой.

***

—Что ты задумал? — сердце от неизвестности и любопытства ухает в груди. Я ничего перед собой не вижу, так как Герман завязал мне глаза шелковым платком.

Слышу плеск волн, чувствую на своем лице тепло солнце и за спиной - его дыхание.

— Давай мне руку.

Берет мою ладонь, тянет вперед за собой. Нога теряет чувство опоры, я замираю. Он обхватывает меня за талию, сразу же хватаюсь за его плечи. Куда-то переносит. Когда меня опускают, судя по тому, как вокруг все качается, я понимаю, что мы на яхте.

Он сам снимает с меня повязку. Моя догадка верна. Оборачиваюсь к нему, замечаю за его спиной нескольких людей. Охрана? Или люди будут управлять яхтой?

— Надеюсь, у тебя морской болезни нет, — усмехается, берет меня под локоть и тянет под навес к диванчикам. — Хочу, чтобы ты запомнила этот день навсегда.

— Самый главный день я помню.

— Это когда ты поняла, что влюблена в меня?

— Нет. Это когда я тебя впервые увидела в суде. Согласись, ты уже знал, что это дело будет в мою пользу.

— Ты все сделала без моего участия. Видимо, очень хотела доказать начальству, что чего-то стоишь. Доказала, — улыбается, смотрит на возникшего парня прищуренным взглядом.

Тот украдкой на него поглядывает, расставляет на столе фрукты, ставит ведерко с шампанским. Через минуту мы остаемся одни, а яхта отплывает от пирса.

Герман берет бутылку, открывает ее с легким хлопком. Я смотрю на море, ни о чем не думаю. Эта неделя для меня самая лучшая, лучше и желать нельзя.

Мне протягивают бокал, без лишних слов чокаемся. Устраиваюсь возле его бока, кладу голову на плечо. Его рука ложится мне на плечо и нежно поглаживает. Здесь и сейчас он может себе позволить немного чувств. Где-то лишний раз улыбнется, где-то неожиданно обнимет, что-то ласковое скажет. Вдали от столицы, от опасной игры, рядом со мной сейчас совершенно незнакомый человек, и он мне безумно нравится с каждым днем. Жаль, что по возвращению Соболь вновь станет собой, вновь будет смотреть на мир и свое окружение холодными серыми глазами, заставляя вздрагивать.

— Я хочу, чтобы эта неделя никогда не заканчивалась, — шепотом признаюсь, смотря на ровную гладь открытого моря. Мое плечо ободряюще сжимают, я перевожу взгляд на Германа.

— Я так хочу, чтобы ты был обыкновенным человеком. Можно сантехником, не в деньгах счастье, — он усмехается, целует в лоб, но не комментирует мои бредовые мысли. — Может, ты подумаешь по поводу того, чтобы кардинально изменить свою жизнь? Мы можем уехать с тобой в другую страну, начать с нуля. Не обязательно жить на широкую ногу, можно как все, как большинство. Работать, брать кредиты, покупать дом, машины, рожать детей и радоваться жизни, — сжимаю сбоку его футболку, Герман смотрит на меня мягким взглядом.

— Пожалуйста, — только одного человека я постоянно умоляю, прошу, требую, люблю.

Он качает головой, крепче меня прижимая к себе. Разочарованно вздыхаю, прячу от него лицо.

Морская прогулка вышла бы замечательной, не крутись мои мысли вокруг будущего. Я постоянно задумчиво смотрю на Соболя, он перехватывает мой взгляд и не дает пустых надежд. Только быть с ним, принимать его жизнь, с оглядкой пытаться втиснуть все это в привычные мои рамки.

— Марьяш, — протягивает мне руку, осторожно поднимаюсь, гадая, что он задумал.

Замечаю мужчину в капитанской форме, непонимающе кошусь на Германа, а он улыбается, хитро щурясь.

— Я не романтик. От меня вряд ли дождешься еженедельных цветочных веников, постоянных признаний в вечной любви, — берет мои две руки, встает напротив. — Могу только предложить быть моей женой до гробовой доски, со всеми вытекающими отсюда проблемами и последствиями. Ты готова с достоинством носить мою фамилию, любить в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит?

— Ты мне сейчас делаешь предложение или заключаешься со мной брак? — ком в горле мешает говорить, но я выдавливаю из себя вопрос.

— На кораблях браки заключает капитан. Евгений Анатольевич любезно согласился назвать нас мужем и женой. Ну так что? Повторять я не буду.

— Да, — скорей просто пошевелила губами, чем сказала.

Со слезами на глазах наблюдаю, как Герман из карманов светлых брюк что-то достает. Это оказывается просто кольцо, золотое с маленькими бриллиантами, очень похожее на обручальное. Это кольцо мое. Я сразу его чувствую.

Прикусываю губу, сдерживаю рыдание. В его руках вновь оказывается кольцо. Золотое, узкое, едва заметное на его безымянном пальце, когда я дрожащей рукой его надеваю.

— Теперь могу целовать на законных основаниях, — со смехом произносит Герман, обхватывая мое лицо ладонями. Целует в губы, не скрывает свою довольную улыбку.

Слышу деликатное покашливание, но мне все равно, что мы на людях. Сейчас мне позволено демонстрировать свое счастье, свою радость. Обнимаю Германа за шею, жадно прижимаюсь к нему. Мой. Мой навсегда.

— Вернемся в Москву, займемся бумагами. Да? — вопросительно смотрит, я согласно киваю. Кажется, лучшего хэппи-энда для себя я и не могла придумать.

Спускаюсь на первый этаж. За окном темно, в доме тихо. Замечаю в стороне кабинета полоску света. Вздыхаю, прислушиваюсь, никаких голосов не слышно. Наверное, один.

Подхожу к двери, предусмотрительно стучусь. Слышу «Заходи», открываю дверь. Герман стоит возле стола, раскладывает перед собой по стопкам деньги. Их много. Не только рубли, но и евро, и доллары.