Время тянется. Когда появляется врач в маске, уже давно полночь. Мама дремлет на плече своего любовника, я все так же стою возле окна, кручу в руках остывший капучино. Устало обводит нас глазами, хирург трет переносицу.

— Операция проведена успешно. Никаких прогнозов дать не могу. Состояние крайне тяжелое, — на этом нас оставляет в коридоре.

Я смотрю на мать, потом на молчаливого Германа. Он смотрит на меня.

— Аня, поехали домой, — любовник мамы встает с кушетки, бережно поднимает маму на ноги. Я усмехаюсь.

— Если рассчитываете, что со смертью папы мама станет богатой вдовой, — держу эффектную паузу, мамочка теряет все краски, буравит меня негодующим взглядом, ее хахаль хмурится. — Не рассчитывайте. Все, что имеет отец, перейдет мне.

Торжествую ли я, видя, как мама меняется в лице? Нет. Сегодня меня настолько «обезболили», что я ничего не чувствую. И сказала не со зла. Если бы я и мама были одни, сообщила ей о том, что подам в суд, буду оспаривать условия завещания. Скажу завтра, после общения с юристом.

— У тебя есть хороший юрист? — смотрю на задумчивого Германа, он кивает. — Мне нужно с ним завтра встретиться. Потом я улетаю в США.

— Давай поговорим, — приподнимает бровь. — Не в больнице. Я, кажется, знаю, как тебе можно помочь.

— Я замуж за тебя не пойду. Как и за остальных. Как только оспорю завещание, выставлю компанию на продажу. Вы все можете поучаствовать в честных торгах.

— Твой отец не умер, а ты уже делишь шкуру неубитого зверя. Пойдем отсюда, ты мне расскажешь, что случилось за пару дней, изменив тебя. Я расскажу, как смогу помочь, — его глаза немного теплеют, наверное, климат на севере изменился. И улыбка его подкупает, хочется довериться и все рассказать.

— Хорошо. Мы с тобой поговорим.

— Что это? — я удивленно смотрю на бумаги, не понимая ничего.

— Это договор о том, что твой отец недавно приобрел долю в иностранной компании, которая добывает алмазы в Африке. Есть еще интересные сделки, но они не такие масштабные. ООО «МедиаГлосс» подрос в цене на рынке.

— И?

— Судя по завещанию твоего отца, — Герман делает глоток кофе, я стараюсь не удивляться его осведомленности, — после его смерти ты станешь владелицей всего, что он имеет. «МедиаГлосс» поделен. Когда твой отец женился на твоей матери, их брачный договор содержал такой пункт: в случае развода супруги остаются с тем, с чем пришли. Твой отец пришел почти ни с чем, а вот твоя мать владела тогда всеми акциями скромной компании, которая за двадцать лет выросла в цене. Акции поделены шестьдесят на сорок. Сорок принадлежат твоей матери, шестьдесят - твоему отцу.

— Как несправедливо, — иронизирую, откладываю в сторону копии документов. — У отца есть сын. Долгожданный наследник. Он мне сегодня сказал, что ему мой брак нужен для отвода глаз, потом все акции я должна вернуть ему обратно, а любимый сынок уже с дипломом займет кресло руководителя.

— Вот оно что, — задумывается, крутит на блюдце чашку. — Я не знал о сыне.

— Я тоже, — горько признаваться, поэтому горечь запиваю остывшим чаем. — Чем ты можешь мне помочь? Жениться на мне?

— Нет. Я думаю, тебе стоит подать в суд и оспорить завещание. Пусть все делится в равных долях, тогда твоя персона перестанет интересовать некоторых людей, так как акции разделятся на всех законных наследников. Можно еще сына приписать. О новых сделках знает только твоя мать, но не до конца - условия завещания. Твой отец слишком замудрил все.

— Понятно, почему она так побледнела.

— У тебя есть адвокат, который сумеет довести дело до нужного исхода? — его немигающий взгляд пробирает до мурашек. — Иногда судьям нужно подробно объяснять.

— Ты... — я хмурюсь, барабаню по столу. — Ты предлагаешь надавить на судью?

— Всего лишь поговорить, — усмехается, мне становится как-то неуютно под его недобрым взглядом.

Герман вызывает противоречивые чувства. То по-доброму поддержит, но тут же сразу даст понять, из какой он оперы. Вот что я о нем по-честному знаю? Голым фактам можно верить и не верить, уверена, о многом все умалчивается.

— Ты реально хочешь быть политиком?

Он опускает глаза, обводит пальцем края чашки, я почему-то за этим завороженно наблюдаю. Встречаемся взглядами, звуки вокруг становятся тише. Улыбается, смотрит украдкой, я бы сказала, воровато. Смущаюсь, поджимаю губы, опустив голову. Чувствую, как глазами ласкает мое лицо. Обхватываю руками блюдце, рассматриваю на дне своей чашки остатки чая, ловлю там свое отражение.

Вздрагиваю, когда мои руки накрывают. Испуганно вскидываю на мужчину глаза. Герман смотрит на меня манящим взглядом, манит меня в глубь своих глаз, обещая мне нечто такое, чего до него не знала.

— Давай я тебя отвезу домой, — его голос обволакивает меня.

Я поспешно убираю руки, чувствую, как его пальцы подрагивают от желания удержать.

— Буду признательна, — поспешно достаю свой мобильник из кармана джинсовой куртки.

Герман качает головой. Подзывает официанта, отдает ему карточку. Через минуту мы выходим на улицу. От свежести и прохлады передергиваю плечами и обнимаю себя.

— Замерзла? — он стоит за моей спиной.

И мне теперь не холодно, а жарко. Я оборачиваюсь, почти упираюсь в Германа. Сейчас отбрасываю в сторону переживания, проблемы и все, что на меня навалилось за последние сутки. Завтра все изменится. Завтра я уже улечу в другую страну и больше сюда не вернусь. Почему бы не совершить сейчас что-то безумное? Совершить что-то такое, о чем потом буду с улыбкой вспоминать.

Я привстаю на носочки, обхватываю Германа за шею. И как перед прыжком в пучину задерживая на секунду дыхание, целую. Он не шевелится, его губы по-прежнему сомкнуты, не обнимает за талию. Что за бесчувственный чурбан!

— Ты играешь, Марьяна, в очень опасную игру, — шепчет мне в губы, крепко сжимает, как только начинаю отстраняться. — Не боишься?

— Когда рисковать, как не сегодня? — с вызовом смотрю ему в глаза. Он смеется. Я, наверное, впервые слышу его смех.

— Что ты знаешь о риске, Марьяна? Заняться сексом с незнакомым мужчиной? По-твоему, это риск? Риск — это когда кровь кипит в венах, когда дыхание перехватывает, а в ушах ветер свистит, в голове все гудит от мыслей, которые заставляют кровь эту быстрее бежать по венам. Риск — это когда на кону все, даже собственная жизнь, либо все, либо ничего, и ты не знаешь, кто выиграет, кто проиграет. А вот это все, — очерчивает мои губы, усмехается. — Это похоть.

Теперь он накрывает мои губы в жестком поцелуе. Целует так, что дыхание перехватывает, коленки подгибаются. Я хватаюсь за его плечи и просто висну. Закрываю глаза, чувствуя, как застывшая кровь в венах начинает закипать. Чувствую, как предвкушение берет меня в свои тиски. Мне нравится смешивать наше дыхание. Нравится...

— Поехали, — берет меня за ладонь, быстро ведет к своей машине. Сажает на переднее сиденье, сам обходит джип спереди и садится за руль.

— К тебе или ко мне? — немного нервничаю, начинаю накручивать на палец прядь волос. — У тебя же в городе есть квартира?

Ухмыляется, обжигает меня своим жгучим взглядом расплавленного серебра. Заводит машину, довольно резко срывается с места. Я испуганно вжимаюсь в сиденье, кошусь на стрелку спидометра.

— Ты можешь помедленнее ехать? — не хочу казаться трусихой, но большая скорость меня пугает. Пугает и то, что Герман сворачивает в сторону выезда из города. Я проглатываю слова по поводу того, что мне нужно быть дома. Сама виновата. Ладно, секс, а потом вызову такси, вернусь и успею собрать чемодан. Главное, взять паспорта, деньги — остальное неважно.

— Боишься? — мельком на меня бросает испытывающий взгляд, приподнимает уголки губ. Отрицательно мотаю головой. — А меня боишься?

Его вопрос звучит для меня неожиданно. Смотрю на дорогу. Боюсь ли его? Странно, но сейчас нет. Вот в первую встречу его взгляд, его присутствие вводило меня в ступор.