От многолюдного промышленного Гётеборга до тихого провинциального городка Кунгельв рукой подать. Но Кунгельв намного старше своего знаменитого шумного соседа. Недавно он праздновал тысячелетие и не всегда был таким тихим и скромным, как сейчас.

Выросший в дельте реки Гёта, в древние времена Кунгельв был людным торговым городом.

Сложенная из дикого камня крепость с высокой круглой башней оберегала вход и выход к морю из самой судоходной реки в стране.

Но не этой старинной крепостью, не курортом — а он тоже не из последних — знаменит Кунгельв. Здесь в 1101 году встретились три короля — норвежский, датский и шведский — и поклялись в том, что между их странами отныне воцарится вечный мир!

Клятва эта увековечена в Королевской саге знаменитого исландского средневекового ученого Снорри Стурлуссона. Клятва о вечном мире! Но, увы, дать такую клятву легче, чем сдержать.

Прошло всего лишь тридцать четыре года, после того как была дана клятва, и славный торговый город Кунгельв был разорен и дочиста сожжен викингами, пришедшими с юга, из Дании.

От замка остались руины, но и они сейчас кажутся неприступной твердыней…

После второй мировой войны, через восемьсот пятьдесят лет, жители Кунгельва снова вспомнили о клятве трех королей и воздвигли на месте их встречи памятник.

Видно, даже неосуществленные благие намерения, которыми, как гласит пословица, вымощена дорога в ад, заслуживают увековечения в бронзе и камне.

Рейсовый автобус Гётеборг — Кунгельв за полчаса доставил меня из Гётеборга в Кунгельв на площадь, прямо к памятнику трем королям.

Спешившиеся, коренастые, без военных доспехов, стоят они на шершавом, неровно отесанном гранитном кубе. За спиной королей вздыбился конь. Каждый из королей ниже обычного роста, и поэтому они кажутся переодетыми во взрослых детьми, играющими в викингов.

Но я приехал сюда не для того, чтобы поглядеть на этот монумент, а на встречу с курсантами Скандинавской общеобразовательной высшей народной школы для взрослых, в которой шестьдесят молодых шведов, датчан, исландцев, норвежцев и финнов проходят шестимесячную учебу, слушают лекции, представляющие для них всех общий интерес.

Вероятно, если бы в свое время короли не встретились в Кунгельве, и я бы сюда сейчас не приехал. Ведь школу эту, которая, по замыслу ее создателей, должна способствовать сближению всех скандинавов, учредили в Кунгельве именно потому, что здесь восемьсот шестьдесят лет назад была дана клятва о вечном мире и дружбе.

Я с охотой принял приглашение школы еще и потому, что мне хотелось увидать городок, который волей случая сыграл такую большую роль в жизни человечества. Именно тут, в Кунгельве, известный физик Лиза Мейтнер постигла механику расщепления атома!

Древняя часть Кунгельва протянулась вдоль северного рукава Гёте-эльв, — новые кварталы его отделены от старых высокой скалистой горой, поросшей густым сосняком.

Скандинавская Высшая народная школа, и общежития курсантов, и дом, где живут преподаватели, расположены в старой приречной части городка. В гостиной на втором этаже, где преподавательница школы Карин Седерблад и ее муж, тоже преподаватель этой школы, датчанин Хансен угощали меня кофе, на низком столике перед окном я увидел несколько глиняных скульптурных групп, которые изображали трех королей.

— Это модели проектов памятника, — сказал Хансен. — Поставили его по инициативе нашей школы. Я был членом муниципальной комиссии, утверждавшей проект.

— Почему же выбрали этот… ну, как бы сказать… — замялся я, — несколько игрушечный вариант?

— Я был против. По-моему, лучше, чтобы каждый король стоял поодаль от другого, без пьедестала, чтобы люди ощущали их рядом с собой, могли проходить между ними. Вот как на этом варианте, — он показал на модель на столике у окна. — Но большинством муниципалитет утвердил проект памятника, к которому вас подвез автобус.

— А где здесь жила Лиза Мейтнер? — спросил я Карин.

— Вы знаете, что она жила в Кунгельве? — испытующе спросила Карин.

— Я читал об этом в книге Юнга «Ярче тысячи солнц».

— Ах, так… — протянула собеседница. — Не спорю, книжка блестящая, но здесь возмущены тем, что Юнг объявил Кунгельв «маленьким городишкой», назвал его «Кунглев» да еще написал, что Лиза жила в пансионе. А на самом деле ни в каком не пансионе, а в этом самом доме номер девятнадцать по Остергатта, в этой самой комнате, где мы сейчас пьем кофе, у своей давней подруги, с которой она училась в Лундском университете.

Подруга эта преподавала в Лунде. В Лунде же она, как рассказали мне здесь, вышла замуж за бывшего францисканского монаха.

Отказавшись от монашества, он увлекся идеей высших народных школ, приехал в Кунгельв, чтобы создать здесь такую школу, и построил дом, на верхнем этаже которого живут сейчас Седерблады, а внизу, в четырех комнатах, девушки-курсантки.

Может быть, монашеское прошлое бывшего хозяина этого дома сказалось в некоторой мрачности отделки комнат нижнего этажа.

После прихода к власти Гитлера еврейка Лиза Мейтнер вынуждена была бежать из Германии.

Она поселилась в Стокгольме, который гордится тем, что в нем нашли приют многие замечательные ученые, гонимые у себя на родине: от великого французского философа Декарта до замечательного русского математика Софьи Ковалевской.

Первое рождество на чужбине Лиза Мейтнер проводила в Кунгельве, в гостях у своей радушной подруги.

В это же время в Копенгагене, в институте Нильса Бора, нашли прибежище многие ученые-атомщики, вынужденные бежать из Центральной Европы. Среди этих изгнанников был и венгерский ученый Теллер. В Копенгагене он женился на давно любимой им девушке, но тщательно скрывал свою женитьбу, так как стипендия, на которую он жил, предназначалась для холостяков.

В институте у Бора работал и очутившийся в изгнании племянник Лизы Мейтнер, молодой физик О. Фриш.

От Кунгельва до Копенгагена очень близко, и когда Мейтнер оказалась в Кунгельве, племянник ее тоже приехал сюда на рождество к друзьям, которые поместили его в том же доме, где жила Лиза. Они собирались хорошенько отдохнуть во время этих каникул и вдоволь походить на лыжах. Лиза привезла их из Стокгольма, а племяннику впору пришлись лыжи бывшего францисканца.

Как раз в те дни Мейтнер получила письмо от немецкого ученого Гана, с которым работала до изгнания. Он писал ей о своих последних экспериментах, результаты которых казались ему необъяснимыми, невероятными.

Ган с волнением и нетерпением ждал, что скажет его бывшая соратница по поводу этих поразительных открытий, противоречивших всему прежнему опыту и теориям.

Фриш видел, что пришедшее из Германии письмо взволновало Лизу.

В точности экспериментов, проведенных Ганом, она не сомневалась. Но, в таком случае, многие представления, которые в физике считались неопровержимыми, неверны! Масса вопросов и предположений зароились в ее голове. Казалось, проясняется нечто громадное.

«Как хорошо, — думала она, — что в это время рядом оказался племянник, с которым можно посоветоваться, поразмышлять вслух».

В лаборатории у Нильса Бора Фриш считался одним из восходящих светил.

Но он, как назло, отказывался в эти дни, во время каникул, говорить о «высоких материях». Делу время, потехе час. И Фриш считал, что наступил именно тот час, который должен быть отдан потехе.

Он застегивал крепления на лыжах и уходил в заснеженные рощи. Лиза догоняла своего строптивого племянника, и, в то время как их лыжи бежали рядом, она безостановочно говорила о том, что ее так волновало.

В конце концов, как он потом рассказывал, бомбардировка слов пробила глухую стену деланного безразличия и возбудила цепную реакцию в его мозгу. По вечерам в гостиной у низенького столика перед диваном, где сейчас дымился в чашечках кофе, между племянником и теткой велись вдохновенные дебаты о значении опытов Гана и о том, что должно из них последовать.

Так постепенно они дошли до понимания того, что было названо «ядерным делением».