Живет Генка с матерью в отдельном доме. Семья у него — он да жена да еще сын. Дом-то давнишний — до революции построен, старый дом. Вот и просит Генка, чтобы ему с семьей дали квартиру в новом доме, а старуху-мать оставили в старом. Вроде как все законно, а у людей есть подозрение: хитрит Генка, оставляет старуху-мать, чтобы домик удержать за собой. Не сам дом, говорят, прельщает Генку, а участок при доме. Плодоносящие яблоневые деревья, вишни, десятка два кустов смородины, полянка клубники, малинник. Генка с весны до осени пропадает на участке. Разумеется, после работы и в выходные дни. И жена ему помогает, и старуха-мать. Видно, не пустячная затея весь этот сад-огород: в прошлом году купил Генка подержанного «Москвича». Гоняет теперь по разным надобностям на собственной машине.

Александру вести разговоры с Генкой хуже горчайшей редьки. Любого шофера ему подавай, любому в гараже он может смотреть глаза в глаза, а вот с Генкой трудно. Ведь это Генка Кулаков спасал его в те дни, когда случилось несчастье с Лизой. Закружился тогда Александр. Как работе конец — он в забегаловку. Ту полосу жизни ему и вспоминать не хочется. Будто взбесился он тогда — и мать, и жена ему нипочем. Генка в те дни за ним ходил чуть не по пятам, когда и домой приведет, когда у забегаловки шум поднимет и от собутыльников отобьет.

Александр сначала решил, что будет лучше, если он для обследования Генкиного жилья позовет с собой членов месткома. Но потом ему стало стыдно: дружки бывалые, неужели не найдут общего согласия. Обида будет от Генки, если он притащит к нему целую комиссию, — струсил, подумает. Решил пойти один. Хоть от того времени, когда Генка спасал его у забегаловки, прошло не мало лет и приятельство их за последние годы распалось. Но все же из песни слов не выкинешь: была между ними когда-то дружба и забывать ее не стоит. Кто знает, что бы произошло с ним, не будь тогда Генки! В общем, с Генкой надо вести речь напрямую, без официальностей, без всяких там лозунгов…

Он подергал калитку, за которой плотной стеной зеленела сирень. Геннадий Кулаков, в майке и старых штанах, открыл, тиснул руку Александра, здороваясь, и провел во двор. В дом Александр пока отказался идти: там жена Генки, мать. Ему хотелось поговорить с Генкой с глазу на глаз.

Они сели на лавочку. Генка резким движением пригладил спутавшиеся потные волосы.

— Слышу, дергает кто-то. Смотрю — ты…

Беседа вначале не клеилась. Генка явно догадывался о причине неожиданного визита Александра, но притворялся, будто ничего не понимает, и ждал, когда Александр заговорит об этом сам. И Александр, потолковав о погоде и разных пустяках, наконец заговорил о деле. Генка изобразил на лице серьезность, посмотрел вокруг, показал рукой на дом, перед которым они сидели, и предложил посмотреть.

— Успеется, — сказал Александр, разглядывая внимательно дом. Низкие окна на бревенчатой стене, нахохлившаяся пологая крыша с полосками красного шифера. Покосившееся крыльцо и разный хлам около сарайки, среди которого праздничное оранжеватое пятно — «Москвич».

— Готовлюсь к переезду, — произнес с улыбкой Генка, проследив за Александровым взглядом. — Ох и надоела мне эта хибара! Вот так! — он чиркнул пальцем по горлу. — А мать ни в какую: умру, говорит, здесь…

Александр все теми же прищуренными глазами продолжал разглядывать двор и сарайку.

— Не представляю, как твоя мамаша будет тут жить, — произнес он, вздохнув. — Старый человек, одна… Тут действительно только помирать ей.

— Ну, не совсем одна, — проговорил обиженно Генка и уставился глазами в дальний угол сада, где над яблонями курился синий дымок. Сплюнул в сторону, достал сигареты. — Парша завелась на деревьях — от жары. — Он угостил Александра сигаретой, закурил сам и после паузы сказал: — Мать не хочет отсюда уезжать. Ты скажи: имеет она право на это или не имеет?

— Наверно, имеет, — ответил Александр, почувствовав в голосе Генки жесткую нотку. — Только ведь знаешь…

— Ну вот и точка, — прервал его Генка. — Значит, это ее право.

Дымок над яблонями совсем развеялся, Генка посматривал в ту сторону как-то напряженно: всяких дел сейчас в саду полным-полно, но разговор с председателем месткома не менее важен.

— Если мать имеет право, — продолжал Генка, все время поглядывая в угол сада, — тут, брат, уж ничего не поделаешь. Таков закон. Тут, брат, как ни крути, ни верти… Правильно я говорю! Мать имеет все права, и мы должны по закону уважать ее. Правильно?..

— Мать надо уважать, — сказал Александр.

— Старуха век прожила здесь, — продолжал Генка. — Тут для нее все родное.

Александр кивнул в ответ головой: все так, все верно.

— Квартир-то не хватает на всех, — вздохнул он, помолчав.

Генка, прищурив правый глаз, быстро посмотрел на Александра.

— Сейчас пока еще много чего не хватает…

— Это верно, — согласился снова Александр. — Но квартира — это тебе главное. Крыша над головой!

— Об чем разговор, — многозначительно поддержал Генка.

— Думаешь, мне приятно к тебе ходить да разговоры эти разговаривать, — Александр вяло усмехнулся. — А что поделаешь? Вот ты бы на моем месте что сделал? Ну, скажи — что сделал?

— Я бы, — Генка расправил плечи, — я бы прежде всего у нашего главбуха его дачу конфисковал.

— Ну, пошел городить. — Александр знал, что Генка с завихрениями. Про дачу эту еще весной был разговор. Отгрохал главбух облпотребсоюза себе дачу — дом в два этажа, с верандами, с водяным отоплением. Косились на нее люди, был слух, что с главбухом кое-где всерьез беседовали, но видно не оказалось причин, чтобы привлекать его по всей строгости — дача осталась при нем и квартира тоже само собой — и тоже в новом доме, года три назад получена.

— Чего мы с тобой будем перебирать зады-переды, — сказал, насупившись, Александр. — Сколько можно про эту дачу молотить.

Про себя Александр подумал, что очень трудно бывает разговаривать с людьми, когда разные такие факты имеются налицо. Тычут тебе в нос этими фактами, а что ты можешь сказать в ответ — ничего. Потому что не знаешь в полной конкретности, как обстоит дело. С той же, к примеру, дачей главбуха. Да и не одна там дача появилась на берегу Пажицы. Рядом такие стоят постройки — ахнешь, по первому классу. Кто в них — неизвестно. Только надеешься, что если позволили выстроиться, значит, по всем законам права имеют.

Вслух Александр сказал:

— Насчет главбуха я согласный. Погоди, придет время — доберутся. Что ж, ты думаешь, нарушений у нас нет? Есть.

— Вот и я про то, — заметил Генка. — Кажный старается жить лучше. Ну и задевает иногда кое-что…

Александр поглядел в глаза Генке.

— Что ты имеешь в виду — не понимаю.

— А чего не понимать, — пожал плечами Генка, — Тут все яснее ясного.

— Так объясни.

— Тебе объясни, — Генка сплюнул и усмехнулся. — С тобой вообще надо теперь осторожнее: местный комитет. Председатель. Еще пришьешь что-нибудь.

— Ладно, не насмешничай, — махнул рукой Александр. — Начал, так говори.

Генка помолчал, что-то обдумывая про себя. Тряхнул головой: ах, была не была.

— Видишь, вон этот «Москвич»?

— На какие думаешь, доходы он куплен?

— Примерно догадываюсь.

— И что же ты считаешь: можно легко расстаться с этими доходами?

На какое-то время оба замолкли. Александр курил, поглядывал в пространство. Собственно, чего было тут ждать. Он еще, шагая сюда, примерно знал все. Только не думал, что Генка выскажется так откровенно. И вот тебе ситуация: он, председатель, не знает, как сейчас реагировать на слова Генки. Сам вызвал его на откровенную беседу, а что теперь — пугать разными общественными мерами? Так ведь не испугаешь. Генка тоже соображает, что почем.

Заговорил Александр, когда понял, что Генка теперь ни слова больше не скажет. Заговорил не спеша, без сердца, а по-домашнему, по-приятельски.

— Все понимаю, Геннадий. Не дураки кругом, — он опять вздохнул. — Только, может, ты наше-то положение учтешь? Может, поживешь пока в этом дому. А уж в следующий раз…